Научные труды

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение       

 2.2. [Б] Социально-экономическая форма производственных
факторов

         Собственность на рабочую силу можно определить как экономическое отношение, объектом которого является способность работника к труду. Субъектами этого отношения могут выступать разные лица, но одним из них обязательно должен быть сам работник. По мере развития цивилизации увеличение роли личности, гражданской роли работника в сфере власти, политики, социальной сфере явилось одновременно и результатом соответствующих изменений в производстве, и фактором обратного действия.
         Но, с экономической точки зрения, любая форма  собственности  и собственность на любой объект нуждается  в своей экономической реализации. Нет экономической реализации, нет и экономических отношений собственности. Любая форма собственности на любой объект экономически  реализуется, прежде всего, в самом процессе производства. С помощью чьих средств  производства и чьей рабочей силой создается необходимый и прибавочный продукты и под чьим управлением или надзором осуществляется сам производственный процесс – это вопрос о собственности на оба фактора производства.
       Экономически собственность на рабочую силу при рабовладении реализуется неотделимо от реализации собственности на средства производства, поскольку здесь собственником на оба фактора производства является одно и то же лицо. Весь продукт, созданный рабом, отчуждается от него его собственником. Раб воспроизводится (если воспроизводится) как средство создания новой экономической ценности.
      В феодальных системах экономики объектом отчуждения является, в основном, добавленный труд или его продукт. Это могло происходить по-разному. Иногда первичное присвоение созданного продукта осуществлял сам работник, который после этого отчуждал его часть (прибавочный продукт) феодалу. В других случаях  прибавочный продукт присваивался феодалом непосредственно в процессе его создания (при работе на участке феодала, при отбытии повинностей и т.п.).
      В современный период в системах экономик индустриально развитых стран положение иное. Здесь собственником рабочей силы  является сам ее носитель – работник. Эта его собственность реализуется для него экономически в продаже рабочей силы по ее дневной стоимости с индивидуальными отклонениями от средне-экономической для данной страны величины в ту или иную сторону. При этом отношениями обмена цена рабочей силы приравнивается к величине переменного капитала (или к величине переменных затрат). В данном обмене работодатель приобретает право распоряжаться рабочей силой работника на время производства, предусмотренное договором. В свою очередь, присвоение данного фактора производства на время дает основание его временному владельцу присваивать все результаты производства и, прежде всего, добавленную стоимость. Часть этих результатов, а именно  необходимый продукт, эквивалентный стоимости рабочей силы, возвращается во вторичное присвоение к собственнику рабочей силы в форме заработной платы.
      Особенную картину отношений с рабочей силой мы наблюдаем в административно-командной системе. Хотя государство здесь и давит всеми своими механизмами власти (паспортный режим – режим прописки, различного рода ограничения на передвижения внутри страны и вне ее, по выбору места жительства, работы и т.д.), тем не менее, экономически собственником рабочей силы никто, кроме самого работника, не становится, не превратив человека в животное. Современное государство конца ХХ века не может превратиться в полной мере в рабское государство; этого не позволяет мировое сообщество. А экономическая реализация государственной собственности на рабочую силу означала бы тотальное закрепощение рабочего населения. Хотя история СССР и свидетельствует о том, что существовавшая власть предпринимала подобные попытки (система ГУЛАГа), но государство все же не могло объективно экономически обобществить и рабочую силу. Экономически это не получается. Поэтому осуществлялись внеэкономические меры.
       Если бы в распределении реализовалась только одна госсобственность на средства производства, то все работники имели бы лишь продукт, по величине сопоставимый с величиной одной лишь зарплаты. Но они получали все же кое-что и из общественных фондов потребления. В таком распределении проявлялись одновременно частично госсобственность на средства производства и личная собственность на рабочую силу. Существовавшее распределение не являлось распределением по труду. Труд – процесс, и если он происходит в обществе, то возникает его общественная форма. Вот эта форма и является основой других форм в распределении.
      Специалист по «социалистическому распределению», Н.Гвоздев 
в 1991 г. утверждал, что работники в административно-командной системе превратились в наемных лиц государства (что пытался ранее доказать В. Корниенко), и что в СССР не было распределения по труду, а зарплата определялась на основе стоимости рабочей силы [30] . Но если это признать, то надо признать и логически вытекающее  из этого следующее положение. Государственными органами, определявшими размеры зарплаты, рабочая сила отечественного   работника  оценивалась  очень  низко,  ибо в зарплате компенсировались лишь две трети (может, даже меньше) реальной стоимости рабочей силы. Во-вторых, надо также признать, что если таковой обмен происходил, то, стало быть, рабочая сила находилась в личной собственности работника. Ибо обмен может состояться, только если сам собственник выносит на рынок свой товар.
       Но мы не стали бы утверждать это так категорично в отношении обмена рабочей силы в условиях административно-командной системы. Здесь присутствует смесь экономического обмена и внеэкономического принуждения со стороны государства. Обмен есть всегда обмен эквивалентов. Неэквивалентный «обмен» – это нонсенс, не соответствует самому содержанию, отражающемуся в термине «обмен». В зарплате работника в бывшем СССР эквивалента стоимости его рабочей силы невозможно  обнаружить. За оболочкой формального найма здесь происходило  внеэкономическое отчуждение государством части «обмениваемого эквивалента», части стоимости рабочей силы. Именно из-за этого в бывшем СССР несколько десятилетий происходило неполное, некачественное, ненормальное воспроизводство рабочей силы, происходило недопроизводство. Таким образом, здесь происходил не обмен рабочей силы в качестве товара на необходимый продукт как ее эквивалент по стоимости, а, под прикрытием формы обмена отчуждение государством части необходимого продукта работников. Тем самым государство пыталось присвоить не принадлежащее ему «имущество» – рабочую силу. Однако, как видим, чисто экономически это не осуществимо, поэтому применялись меры внеэкономического принуждения и отчуждения. Б.С. Лисовик показывает, что многие авторы увлеклись иллюзией, касающейся  обмена рабочей силы: одни  рассматривают ее как якобы реальность переживаемого момента, от которого общество должно уйти, а другие - как то, к чему общество должно стремиться, поскольку это, мол, благо [31] . Эти споры на страницах научных изданий в начале 90-х годов показывают, что отечественные экономисты ведут речь не о реальных фактах экономической действительности, а об идеологических формах: что хорошо и что плохо. Однако этот вопрос о том, что лучше или хуже для общества,  находится  вне науки, за ее пределами, в сфере политики и идеологии, в лучшем случае, в сфере разработок предложений, вытекающих из того или иного научного исследования.
       В производстве материальных благ при любой существовавшей и существующей экономической системе работник играет важную роль. Его конкретные экономические характеристики вырастают из совокупности отношений, складывающихся при проявлении двух главных общественно-экономических функций: собственника средств производства и производителя материальных благ. Естественно, обе эти подсистемы отношений   в своей взаимосвязи должны войти  в структуру экономической формы личного фактора производства. Таким образом, любой индивид, любое частное лицо как личный фактор производства получает свою социально-экономическую характеристику.
        Здесь мы подошли к определению такого явления в человеческом сообществе, которое вызывало и все еще вызывает иногда жаркие споры среди теоретиков социальных и экономических дисциплин, а именно к определению понятия «собственность». Поэтому мы должны, хотя бы кратко, задержать внимание на данном явлении.
        Собственность - это не вещь, и не отношение человека к вещи.  Человек может присваивать, но «не иметь» собственности, не вступать в отношения собственности с другими людьми. Так, вообще  создавая какой-либо продукт, индивид потребляет вещество природы и, следовательно, присваивает его. Существуя, человек дышит, видит и т.д., однако ни воздух, ни свет не становятся его собственностью. Такие условия труда, которые, будучи «дарами» природы по своему существу (воздух, осадки, сила ветра и т.п.), не поддаются монополизации, и при этом не являются продуктом труда человека, не становятся и объектами собственности.  В  связи с их использованием вообще не возникает никаких экономических отношений. И таких примеров можно привести во множестве.
       Поэтому можно заключить, что для экономического определения собственности необходимо, чтобы субъект собственности обязательно находился в определенных экономических отношениях по поводу использования  объекта собственности с другими людьми (собственниками или не собственниками). То есть «собственность» – это социальное, экономическое и одновременно правовое отношение между людьми по поводу вещей, продуктов труда, результатов производства и его факторов.
       Часто экономические отношения понимаются теми или иными исследователями статично, т.е. как данные сейчас действительностью и неизменяемые. Они охватываются рассудком сразу целиком, полностью как система, как некое цельное, не дискретное явление. Такое представление является абстрагированным от действительности, абстрагированным от носителей, субъектов этих отношений. При этом субъекты часто предстают в экономических схемах или рассуждениях как одноликая цельная живая масса, экономические отношения в которой не прерываются, если только их осуществлению не препятствует какая-либо злая воля. В реальной действительности это не так. Одни индивиды только еще вступают в каждый данный момент в какие-либо экономические связи, другие уже имеют, осуществляют те или иные экономические отношения, третьи – выходят из них. Представляемые как система связей и зависимостей всех индивидов в данном обществе в данное время, экономические отношения есть бесконечный процесс. Но реально это в то же время и дискретный процесс.
        Поэтому суть вопроса об экономическом проявлении собственности не сводится к тому, что какая-то группа людей не выступает в данный момент прямым участником присвоения, например, средств производства. Но она заключена в том, что в данном обществе в данный период его развития имеется необходимость и реальная возможность для  его членов вступать в эти отношения в любой момент, входить в эту экономическую связь с другими членами общества. Какие-то группы, слои общества в каждый данный момент могут и не участвовать в экономических отношениях собственности. Но эти отношения продолжают существовать как система, если при этом у любого индивида имеются необходимые условия и реальные возможности вступить в эту связь хотя бы временно (спорадически); т.е. нет никакой экономической и социальной преграды для этого.
       Объективное материальное выражение «собственности» не может выражаться иначе, чем выражаются всякие иные экономические отношения. Эта  их объективность и материальность выражается в  объектах собственности, субъектах собственности и в результатах данных отношений. Кроме того, экономическая реализация собственности должна обязательно выразиться в каком-либо доходе по титулу собственности.
      Итак, вопрос об экономической реализации собственности сводится к следующему: в чем экономически реально предстает собственность, ее существование, в каких экономических формах она себя выражает. Результатом отношений собственности  является тот или иной продукт (общественный, совокупный, национальный, прибавочный и т.д.).  В продукте мы   обнаруживаем
воспроизведенными не только моменты процесса труда (сырье, орудие труда, сам труд как целесообразную деятельность), но и экономическую форму этих моментов.
      Продукт как результат можно в известном смысле назвать формой осуществления его создателя. Но это такая форма, которая есть нечто внешнее по отношению к самому существованию создателя, не зависящему в каждый данный момент от своего будущего результата. «Собственность» как явление есть также результат определенных волевых действий тех или иных индивидов, находящихся в данный момент в определенных  экономических связях.
       Говоря о реализации собственности, исследователи часто подчеркивают характер ее субъекта. Причем под последним подразумевают как отдельное лицо, так и орган, организацию, социальный организм, общность (коллектив, общество), не затрудняя себя его экономической детализацией.
       Действительно, юридически различные уровни общности, в которых скрыты и отдельные индивиды, и их экономические связи между собой, являются такими субъектами собственности, например, фирма или государственный орган. Более того, отдельная персона, представляя юридически субъекта собственности (орган, организацию, общность),  никогда не выступает в отношениях в качестве собственника, а лишь представляет его интересы. В экономических же связях те или иные отношения собственности формируются всегда между индивидами, поскольку экономическая реализация имеет дело с доходом конкретного лица. И потому экономическая реализация собственности складывается из совокупности действий каждого реального члена той или иной ассоциации, от его взаимодействия с другими членами. Например, менеджер коллективного предприятия, или председатель акционерного общества как представитель собственников данной фирмы может в некоторых событиях предстать персонально, единолично субъектом юридических отношений; но именно в качестве представителя. Однако экономическая реализация данной формы собственности будет складываться не из действий только одного этого, единичного субъекта, но из совокупности действий всех участников, которыми бы обеспечивались интересы каждого участника данных экономических отношений.
       Рассуждения о той или иной собственности принимают  форму мистификации, когда под единым субъектом собственности (например, собственности ассоциации) подразумевают одного (единичного) реального субъекта или же ставят этого единого субъекта в отношение по экономической реализации собственности с отдельным индивидом. Отдельный субъект может, конечно, представлять экономические интересы многих. Но это отнюдь не означает их экономической  реализации, поскольку она заключается в экономических действиях каждого носителя интереса. Общество в лице своих институтов представляет различные экономические интересы его членов. Но это еще не свидетельствует об экономической реализации общей собственности, которая складывается из многообразия связей и отношений индивидов в рамках такого общества, становится результатом их практических действий в производстве и обмене.
       
*   *   *
Библиография к 2.2. [Б]
30. Гвоздев Н. Сущность заработной платы: догмы и реальность //   
     Вопросы экономики, 1991,  № 1.
31. См. обзор в: Экономические науки, 1990. № 3.

Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение       

 2.2. [В] Социально-экономическая форма производственных
факторов
       Собственник каких-либо общих средств производства многолик. Это определенная ассоциация граждан, действующих в социальных масках работников, менеджеров, плановиков, аналитиков, надсмотрщиков за производством и т.д., имеющих свои особые индивидуальные интересы, не всегда совпадающие с интересами той ассоциации (или группы), в которую входят данные индивиды. И потому важным становится вопрос о причинах, обусловливающих поведение индивидов в тех или иных отношениях собственности.
       Ясно, что самой общей причиной вступления частного лица в экономические отношения собственности с другими индивидами является необходимость обеспечения себя средствами существования. Но что направляет его в отношениях, в которые он уже вступил, в его действиях, поступках в этих отношениях? Воля, помыслы, интересы индивида определяются отнюдь не абстрактными представлениями о всеобщем (будь то общий интерес фирмы, или  абстрактное  всеобщее благо, или так называемый государственный интерес, который есть не что иное, как интерес людей, стоящих у власти и т.п.). Они определяются его реальными потребностями, поставленными этим абстрактным для него «всеобщим» в определенные экономические условия. Его интересы вытекают из конкретной экономической действительности.
        Многообразие связей и отношений собственности в качестве системы порождает конкретные обстоятельства, с которыми сталкиваются  реальные потребности индивида. Результатом данного «столкновения» становится конкретная экономическая деятельность (или бездеятельность) индивида и ее направленность (активность или пассивность) в производстве. Да и сама система отношений собственности формируется как результат взаимодействия двух сил: осуществление реальных дискретных отношений собственности между разными индивидами и реальные потребности каждого индивида. Результат взаимодействия этих составляющих может различаться в однотипных производственных ситуациях в зависимости от методов управления социальными организмами. В одном случае он может «работать» на укрепление системы экономических связей, в другом – на ее разрушение.
       Приведенные выше теоретические посылки находят свое подтверждение в тех или иных рекомендациях по реформированию экономики, либо в практических шагах в этом направлении. Да и сама экономическая политика, воплощающаяся в действительности, часто базируется на подобных посылках, о чем свидетельствует дискуссия периода «перестройки», о которой шла речь выше.
      Путаница с разными формами собственности,  продемонстрированная дискуссией, отождествление государственной собственности с ассоциированной, десятилетие назад привело к ошибочным рекомендациям по выводу отечественной экономики из кризиса. Выход из него многим виделся не в замене формы собственности, которая принципиально не способна породить высокопроизводительный труд, а в сохранении государственной формы, в совершенствовании политической системы власти, поскольку  «резервы системы далеко не исчерпаны» [32] . То есть выход из экономического тупика виделся некоторым не в том, чтобы ликвидировать основу этого тупика, государственную собственность, которая дает власть чиновному аппарату, а в совершенствовании самого этого аппарата.   Другие для выхода из кризиса административно-командной системы экономики, основой которой является государственная собственность,  призывали начать очередную кампанию по борьбе  с «плутократическим интересом», с «теневой экономикой», паразитирующей на «общенародной, кооперативно-колхозной, индивидуально-семейной формах собственности» [33] . То есть  причина кризиса экономической системы огромной империи виделась  им  в  обыкновенном мошенничестве, с которым надо было решительно бороться.
       Иллюзия оптимального характера государственной собственности, возведенной отечественными идеологами в ранг общенародной, до сих пор владеет умами многих исследователей. Государственная собственность во все эпохи давала экономические выгоды лишь государственным органам власти, а также соподчиненным им органам, ведомствам и организациям.
       При нормальном течении экономического процесса частная собственность обеспечивает, в конечном итоге, благополучие не только собственника, но и работника. Государственная же собственность не может экономически реализовываться иначе, как только для блага особых частных лиц, имеющих определенное служебное положение в государственных органах.
*   *   *
      Итак, здесь мы можем достаточно аргументировано заключить, что любая экономическая деятельность базируется, как было показано выше, на социально-экономической форме рабочей силы и социально-экономической форме средств производства. Однако здесь встает вопрос также о стимуле, или интересе.
       Глобальной проблемой любой современной экономики является стимул. С тех пор как в человеческом обществе появилась частная собственность, родился великий стимул к высокопроизводительному труду – чувство хозяина своего собственного производства, частный интерес. Поэтому в качестве  третьей составляющей (наряду с собственностью на средства производства и собственностью на рабочую силу) основы любой хозяйственной системы можно назвать  интерес, который, в свою очередь, зависит от первых двух.
       Сам по себе анализ реальных экономических отношений невозможен в отрыве от исследования экономических интересов субъектов отношений. Вместе с тем, потребность практики заключается в создании таких механизмов хозяйствования, которые повседневно оказывали бы воздействие на экономические интересы участников производства с необходимым для общества результатом. Интерес – это именно то явление, через которое и обнаруживаются чаще всего реальные  экономические  отношения. И часто бывает так, что исследование останавливается или заканчивается там, где оно только должно было бы начинаться.
       Все говорят об интересах. Но в рассуждениях экономистов, журналистов и политиков они предстают в абстрактном виде, как нечто неуловимое. В распространенных схемах, отражающих взаимодействие индивидов, коллективов и общества, экономические интересы индивидов в лучшем случае упоминаются. И потому часто в картине различных  социальных образований  «общество» и «коллектив» предстают без индивидов или над  ними. Что же касается самой основы интересов, то в таких схемах основа индивидуального интереса чаще всего выводится почему-то из  общего интереса.
        Чаще всего экономические интересы, вне зависимости от их  объектов, обобщаются в три группы: общественные интересы, коллективные интересы и личные, индивидуальные (частные) интересы. В качестве их основ выделяют собственность на средства производства и труд. Так, до недавнего времени в отечественной экономической литературе основой экономического общенародного интереса объявлялась «общенародная», государственная собственность на средства производства и труд общества. Коллективного, соответственно, - коллективная собственность (там, где она была), а на государственных предприятиях – владение, распоряжение средствами производства и труд коллектива. В качестве же основ экономического интереса отдельного производителя назывались труд индивида и личная собственность на предметы потребления. Последняя чаще всего предстает в описаниях как принадлежность вещи отдельной личности. Однако  в таком качестве она есть нечто производное от отношений, складывающихся  в производственном процессе. Налицо нарушение формальной логики: в качестве основ общего и коллективного интересов ставят существенное – собственность на средства производства (в той или иной ее форме), а в качестве основы личного интереса ставят нечто производное от предшествующего.  В некоторых других схемах в качестве второй основы личного интереса ставили общую или коллективную собственность на средства производства.
      Во всех подобных схемах в качестве одной из экономических основ личного интереса представлено нечто внешнее по отношению к самому интересу. Связь между индивидуальным интересом и его экономической основой, таким образом, конструируется механистически: искусственно связывается то, что не является экономически связанным. Отсутствие же ясности в вопросе об основе индивидуального интереса  приводит в практике хозяйствования к  неоправданным, неверным решениям о формах и методах воздействия на индивида в тех или иных экономических ситуациях.
       Социально-экономические различия,  даже в пределах одного и того же слоя или класса общества, существуют в любой стране мира. К сожалению, и социологи, и экономисты часто не видят за этим различий интересов. Надо, однако, признать, что в самых последних концепциях «маркетинга» экономисты все же попытались проанализировать эту ситуацию, но лишь с позиции поиска блага для фирмы. Любой член общества, даже общества «всеобщего благоденствия» самой экономической действительностью постоянно раздваивается в противоречии производителя и потребителя. И вся проблематика менеджмента (как на уровне одной фирмы, так и в макроэкономическом масштабе) состоит в том, чтобы разрешить это противоречие, не ущемляя интересов двух планов одной и той же личности. Когда индивид работает в пределах фирмы и ее режима, фирма хотела бы, чтобы он демонстрировал наивысшие результаты в производительности труда. Когда индивид находится вне пределов производственного процесса фирмы, ее руководству хотелось бы, чтобы данный индивид покупал именно ее продукцию.
       Эти противоречия между интересами разных уровней социальной общности и их дифференциации, а тем более сфокусированными в одной и той же личности, не могут быть устранены введением какого-либо одного универсального рычага управления. Но как можно, в таком случае, решить проблему согласования интересов различных слоев общества в макроэкономическом масштабе, привести их к одному «знаменателю»? Ведь носители интересов – всегда конкретные люди. Если вы хотите устранить ведомственный интерес, или монополистический интерес, или преступный интерес, ликвидируйте ведомство, монополию, уголовное сообщество. Но одно дело – ликвидировать ведомство, в деятельности которого причудливым образом переплетаются интересы многих работающих в нем людей. И совсем иное дело – устранить носителей или социальных представителей интересов, которые могут работать в разных ведомствах. Власти административно-командной системы решали данную проблему просто, «топорно». Чтобы  ликвидировать частный интерес, мешавший осуществлению дюринговско-ленинско-сталинской схемы «строительства  нового общественного строя» в «отдельно взятой стране», при котором все населяющие ее были бы одинаково счастливы, власти ликвидировали  его носителей. А поскольку такими носителями были, прежде всего, крестьяне, составлявшие большинство населения страны, то репрессии обрушились в первую очередь на крестьянство. Так называемый процесс раскулачивания и коллективизации есть не что иное, как процесс ликвидации крестьянства как носителя частного интереса.  В конце концов,  кампании репрессий привели к тому, что все российское  общество (и не только оно) превратилось в крепостного работника у административного, чиновного аппарата.
      Любой экономический интерес выражает реальные потребности своего носителя. Непосредственный производитель материальных благ имеет различные потребности, которые могут возникать в зависимости от разнообразных обстоятельств, в том числе и случайных. Но в многообразии реальных потребностей есть определенный круг устоявшихся потребностей, которые в целом определяют направленность хозяйственной деятельности индивида.
     Таким образом, потребности объективно распадаются на случайные и необходимые. В качестве необходимых исследователи выделяют потребности людей, обеспечивающие их существование в качестве производительной силы общества [34] . Последние образуют основу направленности хозяйственной деятельности индивида. Закономерности их формирования вытекают из социальной и экономической зависимости индивида от общества, от характера общественного строя.
      На основе необходимых потребностей формируется и определенный круг индивидуальных экономических интересов производителей. Следовательно, однонаправленность действия личных, коллективных, общих и других видов экономических интересов предполагает общую им основу – необходимые потребности.
      Направленность хозяйственной деятельности членов общества или их экономическая активность получает воплощение в экономических отношениях и связях, в которые они вступают. Однако она (направленность), так же как и интересы работающих, может не полностью или совсем не осуществиться в  экономических отношениях, в которые они вступают по обстоятельствам. Цель их деятельности может быть отражена в разных интересах. Следовательно, не цель и не направленность деятельности составляет внутренний элемент экономического интереса, а напротив, каждый данный экономический интерес  внешним образом наполняет целевую деятельность или направленность их деятельности. И от того, реализован ли тот или иной экономический интерес работников, зависит и направленность деятельности в целом, и полная обеспеченность общего коллективного интереса предприятия. Если «подмывается» экономический интерес отдельного работника, общий интерес производственного коллектива не реализуется полностью.  Если  по ком-то звонит колокол, он звонит и по тебе! Энергия экономического поля, в котором действует индивид, выражающаяся в экономическом эффекте, результате его взаимодействия  с другими индивидами, в этом случае снижается, а стало быть, не в полной мере  будут реализованы интересы и всех других участников.
       Экономические интересы относятся к миру явлений. Это видимость или проявление экономических отношений. Мир сущностей, образуемый системой экономических отношений и связей каждого данного общества, являет себя через экономические интересы.

*   *   *
Библиография к 2.2.[В]
32.Мамутов В. Демократизация или денационализация? // Литературная газета, 1989. 6 сент., № 36, с. 11; Мамутов В. Еще раз о преодолении недооценки товарно-денежных отношений // Экономические науки, 1989. № 7, с. 76; Цакунов В. О взаимосвязи форм собственности и форм хозяйствования // Вопросы экономики, 1989. № 1, с. 97.
33. Суслов И. Вариант политико-экономического подхода к плутократической форме собственности // Экономические науки, 1990.  № 8, с. 58
34.См.: Кемеров В.Е. Проблемы личности: методология исследования и жизненный смысл. М., 1977, с. 142.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение       

 2.2. [Г] Социально-экономическая форма производственных
факторов

      Экономические интересы выступают носителями таких свойств системы отношений как притяжение и отталкивание. Проявление и реализация одних из них вызывает притяжение в системе, увеличение экономического эффекта взаимодействия индивидов на производстве. Реализация  других (или, напротив, нереализация, например, индивидуальных интересов) - отражается в отталкивании в системе, в затухании или прекращении оптимального взаимодействия индивидов. Это внешним образом  проявляется  в  возникновении острых социальных конфликтов, в появлении так называемого нездорового морально-психологического климата в коллективе, что, в конце концов, приводит к распаду старых и возникновению новых социальных организмов. А это, в конечном итоге, отражается в экономических показателях деятельности фирм.
       В каждом экономическом интересе, в том числе, и  прежде всего, в индивидуальном, в явной или неявной форме проявляются все возможные уровни – личный, коллективный, общенародный. Это так, поскольку любая ассоциация как таковая есть не конгломерат и не сумма отдельно взятых индивидов (а тем более не отдельно взятое из совокупности индивидов живое существо), а сложная система взаимосвязей разных индивидов. Любой так называемый коллективный, групповой или общий интересы начинают проявляться или становиться более или менее ощутимыми лишь постольку, поскольку множество разных индивидов вступают в отношения друг с другом, и тем самым формируется ассоциация. Даже в самой простой форме реализации экономического интереса - зарплате – заключены все отмеченные уровни и отражены все связи и зависимости системы экономических отношений в данной стране.
      Человек живет в обществе, осуществляет свою индивидуальность в обществе и посредством общества (через коллектив). Все его связи и отношения с другими членами коллектива и общества отражаются в его интересах, среди которых определяющими являются экономические интересы. Естественно, всякое его отношение, будь то отношение с отдельным членом общества или отношение с какой-либо группой людей, со многими людьми в рамках коллектива, отражается в том или ином его особенном экономическом интересе. Но это все - его интересы, интересы его личности. В реализации им этих интересов отражается степень восприимчивости, понимания, заинтересованности данной личности в осуществлении интересов многих других, с которыми она вступает в отношения в рамках общества, коллектива, группы или с отдельными членами общества. Поэтому всякий общий интерес обязательно преломляется через индивидуальные интересы многих, находит в них свою поддержку или, напротив, встречает отторжение и таким образом проявляется как некая усредненная, уравновешенная величина, не сводящаяся к механической сумме индивидуальных интересов.
      Реальным носителем любого интереса всегда является тот или иной индивид. Когда, например, мы говорим об интересе коллектива, об общем интересе какой-либо группы людей, то для нашего мышления главным становится именно это второе, т.е. прилагательное «коллективный», «групповой», которое суть внешнее к самому существительному – «интересу». Мышление уже начинает представлять группу как некий живой субъект, обладающий единой волей и единым, или одним, экономическим интересом. Но это только иллюзия нашего мышления. Никакого особого «интереса группы» не существует. Есть разные частные интересы членов группы, которые, сталкиваясь при взаимодействии, рождают некий «средневзвешенный» результат взаимодействия интересов, некую «средневзвешенную величину» разных интересов. Конечно, эта величина будет отличаться от «средневзвешенной величины» взаимодействия интересов членов другой группы или коллектива или общества. И нам кажется, что эта-то величина и есть главное, преобладающее, существенное и т.п. Но она в каждый данный момент мимолетна, изменчива и несущественна. Измените состав группы, поменяйте в ней хотя бы одного члена группы, и «средневзвешенная величина», представляемая нашим сознанием как «групповой интерес», изменится.
       Действительными и существенными являются интересы отдельного индивида, вступающего в те или иные экономические взаимодействия, которые при столкновении с экономическими, политическими, юридическими обстоятельствами и порождают эти самые «средневзвешенные величины» взаимодействия разных интересов. Реальным носителем любого интереса является человек, индивид. У него, в его действиях, в разной степени проявляются различные интересы. Поэтому действительным или реальным единством всех и всяких видов интересов является круг интересов отдельного индивида, т.е. когда этот реальный носитель включает в круг своих интересов и интересы других частных лиц, членов групп, членов общества. И практические результаты управления экономикой будут зависеть от того, в какие экономические условия поставлен этот реальный носитель разных интересов - индивид.
        Люди – носители интересов. Никакой интерес не существует изолированно от своих носителей. Но когда говорят об общественном интересе или интересе фирмы часто дело представляют таким образом, будто существует некое абстрактное множество жизней, спрессованное в одну живую сущность,  отражением потребностей которого выступает общий интерес. Этот стереотип особенно рьяно отстаивают тогда, когда речь заходит о государственном аппарате, интересы работников которого пытаются отождествить с интересами всех членов общества.
        Государственные мужи любят порассуждать о «государственных интересах», особенно в парламентах, когда речь заходит о финансовой стороне дела того или иного государственного органа власти. Вмиг находятся представительные защитники этих самых «государственных интересов» народа, нации. Но что такое «государственный интерес»? Разве «государство» – одухотворенное, живое, мыслящее существо? Это система, в которой в связях находятся различные государственные органы, в которых, в свою очередь, работают различные люди со своими различающимися, в том числе и экономически, интересами. Специалист по управлению Б.З. Мильнер, приняв определенное участие в дискуссии периода «перестройки», писал: «Функции государства в осуществлении и регулировании хозяйственной деятельности была, есть и будет. Потому что государство олицетворяет общенародные интересы…» [35].  Он не выказал при этом никакого сомнения, автоматически повторив то, что когда-то родилось в недрах административных кабинетов. «Олицетворять», т.е. выражать в своем лице, интересы может только человек (во всяком случае, относительно человеческой экономики) – частный индивид или представитель какой-либо организации или органа. Государство как институт власти есть система связей различных по функциональной роли, задачам и целям государственных органов, в которых работают люди, обладающие разными интересами. В силу особенностей функций того или иного государственного органа работники его аппарата имеют особые специфические интересы, которые не совпадают с интересами работников других органов и тем более с интересами всех членов общества.  В разные годы волнами поднимающаяся в печати  разных стран критика государственного аппарата направлена как раз на эту специфичность, ведомственность, замкнутость интересов работников аппарата различных государственных  органов. Представление о том, что все государственные органы в совокупности (парламент, правительство, армия, полиция, суд, прокуратура, министерства и ведомства, муниципалитеты разных уровней и т.д.) направленностью своей деятельности выражают общенародный или общенациональный интерес, является либо  великой иллюзией, либо великой глупостью (которая стоит рядом с первой), либо великим обманом – оправданием существования и деятельности названных  аппаратов.
        Работники государственных органов власти имеют различающиеся интересы не только в силу того, что различаются их собственные потребности, как людей. Но и в силу различающихся функций разных государственных органов. У суда – одни функции, у правительства – другие, у какого-нибудь  ведомства (особенно если оно «сидит»  на общем, национальном богатстве, например, нефти) – третьи и т.д. И совершенно понятно, что работники какого-либо государственного органа, имеющие свои собственные личные интересы просто как люди (пища, кров, одежда, безопасность, секс и т.д.), имеют кроме того также и такие личные интересы, которые порождаются родом их деятельности, вытекают из их профессиональных функций.  И только в очень абстрактной (и мошеннической) схеме все это многообразие и несовпадение огромного количества разных интересов можно изобразить как один государственный, а тем более общественный интерес.
       Когда говорят о так называемых государственных интересах, то под этим в действительности скрывается преобладание интересов отдельной категории лиц, работающих в государственных органах, которые имеют власть, и деятельность которых является преобладающей, господствующей над деятельностью всех других государственных и общественных структур. Попытайтесь вникнуть, до атомов изучить (если это будет позволено), «государственные интересы», и вы выявите действительные интересы сравнительно небольшого круга людей, имеющих власть в данном обществе.
      Разложите любое современное общество на классы, социальные слои, сословия и т.д. с целью его научного анализа, и вы неизбежно получите небольшой круг лиц, которые заинтересованы в сохранении и расширении влияния государственной собственности на вещественные элементы производства, а по возможности также и на человека. Особенно остро это проявляется во всех ныне существующих режимах административно-командной системы экономики. Чем более сильной с точки зрения принуждения и репрессий оказывается власть, тем более широкими оказываются круги нищего населения под этой властью. Это взаимозависимо. И данная констатация исторических фактов не нова. В свое время  Ж.Ж. Руссо отразил зафиксированный им исторический факт в следующих словах: «Вы  хотите сообщить государству прочность? Тогда сблизьте крайние ступени, насколько то возможно; не терпите ни богачей, ни нищих. Эти два состояния, по самой природе своей, неотделимы одно от другого, равно гибельны для общего блага; из одного выходят пособники тирании, а из другого – тираны. Между ними и идет всегда торг свободой народною, одни ее покупают, другие – продают» [36].
        Итак, если при анализе интересов исследователи  подразделяют их на «общественный», «коллективный», «личный» и т.д., то в реальной действительности они не существуют изолированно. Каждый член общества всегда выступает в той или иной степени носителем, представителем и выразителем всякого интереса, но с разной степенью заинтересованности в его реализации. Однако предубеждения по отношению к личному интересу все еще очень сильны, особенно в отечественной экономической среде, которая  морально еще не до конца вышла из так называемого тоталитарного коллективизма. Личный интерес часто сводят чуть ли не к единственному стремлению индивида – личному  благополучию  и  обогащению. Подобные предубеждения в отношении личного интереса, мелькающие до сих пор на страницах СМИ, проявляются в высказываниях в том роде, что, мол, в общем интересе отражена забота о деле, о благе всех членов общества и потому он – прогрессивен, и за его осуществление надо бороться. А вот личный интерес якобы отгораживает человека от общего дела, общего блага.       
       Какое отношение это имеет к экономической реальности? А все то же, старое, известное еще со времен Адама Смита – «действие свободной руки».  Это старый вопрос о регулировании экономики: допустить ли возможность самостоятельных действий экономических агентов на основе собственной информации и разумения, а государству оставить лишь функцию защиты их от произвола различных структур. Либо надо укоротить эту руку свободного производителя и с помощью государства определять ему, что и как производить.
       В действиях одной и той же личности может проявляться как общий, так и личный интерес. Во множестве наблюдаются ситуации, в которых отдельная личность активно действует во имя осуществления общего идеала и блага. И общий интерес проявляется в образе мышления, действия, жизнедеятельности в целом данной личности, как самый что ни на есть ее кровный личный интерес. Доказательством этого являются также примеры жизнедеятельности великих людей. Но точно так же история дает массу примеров того, как эгоистический личный интерес так называемой великой личности (завоеватели, «великие исторические личности» и т.п. типы) приводил целые нации к великим катастрофам.
       Степень проявления интереса в пользу общего или личного блага в действиях отдельной личности зависит не только от сознательности данной личности, восприимчивости ее к общественным целям и благам, но часто оказывается зависимой от экономических и социальных условий, в которых данная личность оказалась, например, личность  Наполеона.
       Можно было бы согласиться с утверждением о том, что «у бюрократа мировоззренческой позиции по сути дела нет. Выдает он за нее исключительно личный интерес» [37]. Но такой вывод является неполным, поскольку за нее бюрократ выдает не только свой личный интерес, но и  другие свои интересы, рождающиеся в связях его с определенной группой лиц, клана, через посредство которых он реализует и свой сугубо индивидуальный особый интерес. Собственно говоря, свой индивидуальный интерес осуществляет точно так же и любая другая, в том числе  «положительная» с точки зрения общественной морали, личность.  Она также выдает за свои кровные интересы того коллектива, в связях с которым находится, интересы общества, посредством которого проявляет себя как личность и реализует свои сугубо индивидуальные интересы.
       Дело не в самой по себе связи личного и общественного (коллективного) интересов, их иерархии. Например, когда человек своими решительными и смелыми поступками выделяет себя из группы, «коллектива», в котором процветает круговая порука, результатом «труда» которого является брак, халтура, «мутный вал серой, низкокачественной продукции», - когда такой человек своими действиями противопоставляет себя такому «коллективу», его общественность не порицает. Напротив, негодующее (по поводу действий «коллектива» против этого человека) общественное сознание полностью на стороне последнего. Дело, следовательно, в характере связи личного и общего интересов, в характере их противопоставления в жизни.
       Если уж общество (общественность, СМИ, правительство через свои органы влияния на массы и т.п.) ведет «борьбу» за «прогрессивные» интересы, то уж во всяком случае ему надо вести ее не за общественный интерес против личного интереса, а за такую систему реализации интересов, которая бы всей своей структурой связей, методами управления и хозяйствования экономически обязывала каждого члена общества в его действиях реализовывать и его личный, и его общий интерес. Ибо действительное единство интересов состоит в том, что их носителем и выразителем является один и тот же субъект. А такой хозяйственный механизм не может появиться в огосударствленной экономике. Это показал опыт административно-командной системы.
        Подведем некоторые итоги. До этого мы обнаружили, что в качестве основы той или иной экономической системы, тенденции развития которой желательно прогнозировать, выступали два фактора: социально-экономические формы (собственность) личного и вещественного фактора производства. Теперь мы видим, что в дополнение к этим двум «столпам» выступает также стимул в социально-экономической форме интереса.
        Современный менеджмент постоянно находится в поиске рычагов, механизмов, которые бы заинтересовали работников в высокопроизводительном труде, подняли бы дисциплину труда, увеличили его интенсивность; т.е. в поиске тех методов управления, которые бы наилучшим образом заставляли «работать» названные выше основы хозяйственной системы. Само управление производством является одной из главных функций собственника.

Библиография для  2.2 [Г]
 
35.  Управление и управленцы // Аргументы и факты, 1988. № 11.
36.  Руссо Ж.Ж. Трактаты. М., 1969, с. 188.
37. Победить бюрократа можно лишь бескомпромиссно борясь с ним // Правда, 1988. 9 июня.
*   *   *
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [А] Выгоды и потери вмешательства государства в             
экономический процесс
      Для решения проблемы вмешательства института государства в экономический процесс необходимо выработать критерии оптимальности подобного вмешательства. Когда экономисты говорят и пишут об экономическом росте той или иной страны, они имеют в виду, прежде всего, рост ВВП или ВНП. Эти показатели далее уже не осмысливаются критически как показатели оптимальности меры вмешательства государства в экономический процесс, а принимаются за данность. Казалось бы, что в тех странах, где наблюдаются  высокие темпы их роста или их рост вообще, само собой разумеется, надо было бы говорить о благоприятном вмешательстве государства в экономический процесс. Но это не совсем так.
     Если мы зададимся вопросом, на какие нужды данной нации направляется большая доля выросшего ВВП (ВНП), то мы обнаружим, что в разных странах  эта доля существенно отличается по ее адресности (военная сфера, развитие промышленности, развитие инфраструктуры, социальная сфера). Экономисты не  увязывают вопрос об оптимальности вмешательства государства в экономический процесс с вопросом о том, на какие нужды в данной стране направляется по преимуществу  возросший экономический потенциал. А это, на наш взгляд, главный вопрос для определения оптимальности.
      Здесь мы выдвигаем главный критерий оптимальности меры подобного вмешательства. На наш взгляд, оценивать степень оптимального вмешательства государства в экономическую деятельность  населения и предприятий необходимо с точки зрения экономического процветания населения. Если основная доля выросшего объема ВВП направляется в военную сферу (тем более в мирный период), то следует вести речь не об экономическом росте данной нации, а о росте военной мощи данного государства. А это разные вещи и они по-разному должны оцениваться. Не погрешив  перед истиной, нельзя  подменить одно  другим. Экономистам, политикам, журналистам, пишущим на данную тему, все еще трудно отделить экономический успех нации от военного и экономического потенциала государства, власти, правящей данной нацией. Военный потенциал данного государства, активно влияющего на свою экономику, может быть весьма высоким, но при этом население данного государства живет в нищенских условиях. И потому сам по себе рост ВВП в данной стране не может служить критерием оптимального вмешательства государства в экономику без анализа того, на какие цели используется выросший ВВП.
       Поэтому в решении вопроса о мере (степени) оптимальности вмешательства государства в экономику мы отделяем друг от друга два разных аспекта: экономическую мощь государства от экономического процветания нации в пределах данного государства. Государство есть институт власти, в структуру которого входит  несоизмеримо малое количество индивидов  относительно основной массы населения. А потому в число показателей экономического процветания страны надо также ввести существенную его составляющую – уровень жизни всего населения данной страны.

*   *   *
     
       Наиболее значимым влиянием на экономический процесс со стороны государства является влияние на инвестиционные решения фирм. Проблема инвестиций в любой экономике всегда актуальна и  прежде всего тем, что на доходах от инвестиций можно нажить состояние, но в то же время всегда существует риск потерять вложенные средства при той или иной социально-политической ситуации в конкретной стране, что часто останавливает инвесторов.
       Современный российский рынок в этом смысле является одним из самых привлекательных для иностранных инвесторов, а одновременно и одним из самых непредсказуемых. Большое значение для экономики России имеют не только иностранные, но и отечественные инвестиции, среди которых государственные играют особую роль. Частными инвесторами капиталовложения осуществляются, в первую очередь, ради получения прибыли. Следовательно, если имеется несбалансированная экономика, неясная политическая ситуация и несовершенное, непредсказуемое законодательство, то трудно ожидать долгосрочные стратегические инвестиции в подобную экономику.
       Среди основных направлений государственной  инвестиционной политики экономисты выделяют формирование среды, стимулирующей инвестиционную активность частного сектора; привлечение отечественных и иностранных инвестиций для реконструкции предприятий; поддержка важнейших отраслей и социальной сферы посредством инвестиций. В условиях России она имеет определенную специфику, связанную с недавним прошлым отечественной экономики.
       Инвестиционные компании привлекают огромные денежные средства путем выпуска акций. Затем эти денежные средства вкладываются в ценные бумаги уже функционирующих капиталов (промышленные, строительные и т.д. предприятия). Таким образом,  по сути, все инвестиционные компании – это посредники, помогающие направить определенные ресурсы (прежде всего, финансовые)  в какую-либо функционирующую сферу экономики. Но точно таким же посредником выступает и государственный аппарат или орган, хотя идеологи при этом утверждают, что он действует в интересах всего общества. Стало быть, любые инвестиции – это, прежде всего,  вопрос менеджмента в экономике.
Привлекая денежные средства и направляя их затем в разные сектора экономики, инвестиционные компании, безусловно, влияют на нее. В этом плане надо особо выделить деятельность инвестиционных фондов. Собирая огромные сбережения, исчисляемые миллиардами долларов, они преобразуют своей деятельностью не только финансовый рынок, но и всю экономику в целом.
     Вопрос о влиянии государства на инвестиционный процесс недостаточно глубоко разработан. Даже само определение «инвестиции», «инвестиционного процесса» во многом дискуссионно, «сопровождается множественностью подходов, нечеткостью выводов, различием в восприятии» [38].
     Согласно действующему законодательству в РФ, инвестиционная деятельность в отечественной экономике может осуществляться посредством следующих источников:
      - собственных финансовых ресурсов и внутрихозяйственных резервов инвестора (прибыль, амортизационные фонды, денежные накопления граждан и юридических лиц, средства, выплачиваемые  страховыми фирмами в виде возмещения потерь, другие средства);
     - заемных финансовых средств инвестора (банковские и бюджетные кредиты, облигационные займы и т.д.);
     -  привлеченных финансовых средств (от продажи акций, паевые и иные взносы членов трудового коллектива, физических и юридических лиц);
     - централизованных денежных фондов объединений предприятий;
     - целевых  инвестиционных ассигнований из бюджетов разных уровней и внебюджетных фондов;
     - иностранных инвестиций.
     Большая часть перечисленных источников позволяет государственной системе управления экономикой косвенно  регулировать или прямо воздействовать на инвестиционный процесс.  Поэтому можно заключить, что во многом, если не в основном, именно от государства зависит тот или иной инвестиционный климат в данной экономике. Мы согласны с мнением некоторых авторов о том, что состояние инвестиционного климата в современной России указывает на то, что «в сложившихся условиях существует больше препятствий (со стороны государства – А.Ф.), чем предпосылок для развития инвестиционной сферы» [39].

*   *   *
Когда говорят об инвестиционной политике, то часто не  проводят различий между частными и государственными инвестициями, видимо, подразумевая под инвестиционной политикой только государственные инвестиции, поскольку в рыночной экономике государство имеет только косвенное отношение к частным инвестициям. Рост или спад, динамика частных инвестиций, в конечном счете, конечно, зависят от той или иной экономической политики государства. Однако, частные инвестиции гораздо труднее контролировать, и их динамика зависит от множества факторов, некоторые из которых не укладываются в государственную политику. Поэтому исследователи, занимающиеся анализом инвестиционного процесса, чаще всего обращаются к общим данным по макроэкономике. И чаще всего к тематике инвестиционной политики обращаются тогда, когда в макроэкономике наблюдаются кризисные явления, спад.
      Практически всеми авторами, работающими в этой проблематике, предполагается, что инвестиции должны вывести экономику из спада или даже кризиса. Для примера проанализируем работу А. Водянова  и А. Смирнова  «Инвестиционная политика: каким методам госрегулирования отдать предпочтение?» [40]. Они пишут: «В последние годы в народном хозяйстве России, как уже развернуто показывалось авторами настоящей статьи, сложились уникальные возможности для выхода из кризиса на основе роста инвестиций и производства. Норма валовых национальных сбережений в ВВП к настоящему времени значительно возросла, превысив его треть…» [41]. Мы видим, что здесь авторы предполагают, что «валовые национальные сбережения в ВВП» тождественны росту инвестиций и производства. Однако это не так. «Валовые национальные сбережения в ВВП» могут превратиться в любую экономическую  форму богатства государства или частных лиц. Это могут быть и специально образованные государством фонды, ориентированные на их последующее применение в экономике. Это могут быть сбережения в форме страховых запасов, либо фондов, которые в последующем будут использованы на оплату роста государственного управления, внешних долгов, вкладов в иностранные банки или в покупку ценных бумаг и т.д. В цитируемой работе не расшифровываются эти самые «валовые национальные сбережения в ВВП», тем самым подразумевается, что они через некоторый промежуток времени после их образования в государственном бюджете целиком превратятся в государственные инвестиции. Это тоже сомнительно. Итак, сомнительны  посылки для определения тенденций. Это первое, что мы можем на данном этапе анализа заключить.
       Однако, далее авторы признают, что «проблема, однако, в том, что… данные ресурсы в значительной своей части не используются на цели накопления и инвестирования в основной капитал, а экономика в последнее время теряет темпы инвестиционного оживления... В прошлом году на цели валового накопления основного капитала было использовано менее 55 % всех ресурсов сбережений, тогда как в других странах аналогичные показатели достигают 100 % и более... При этом масштабы абсорбирования сберегаемых экономикой ресурсов на инвестиции в последние годы неуклонно снижаются. В итоге норма валового накопления основного капитала практически не растет, «балансируя» на уровне 16 – 18 % ВВП...» [42]. Эти данные, приводимые авторами анализируемой статьи (менее 55 %), подтверждают ранее высказанные нами сомнения.
И вот здесь мы подходим к главному вопросу. Какой же путь выбрать: либерализацию экономической политики и проведение такого курса, который бы стимулировал частные инвестиции в экономику, либо возвращение к традиционному «советскому» пути – государственному давлению? Казалось бы, цитируемые авторы склоняются к либерализации и все приводимые ими данные говорят за это. Но форма их рекомендации представлена в такой оболочке, что мы начинаем в этом сомневаться. Какой путь регулирования выбрать, предпочесть монетарные или структурные методы государственного регулирования, задаются вопросом авторы. В целом, они не сомневаются, что методы монетарного воздействия могут принести эффект, но только надо ждать очень долго. А потому они склоняются к другому пути – «содействие рынку со стороны государства в активизации структурной перестройки производства, ускорении перетока капиталов в обладающие потенциалом роста капиталодефицитные сектора обрабатывающей промышленности. В пользу второго пути в числе прочих обстоятельств свидетельствует слабая реакция инвестиционной сферы на монетарные методы «настройки» экономики» [43].
Что означает «содействие рынку со стороны государства…»? Перед нами пример лоббизма перед государством в пользу предприятий обрабатывающей промышленности. Здесь явно звучит призыв – «государство, дай дотацию этой отрасли!». И вот здесь обнаруживается, что монетарные факторы надо убрать, а выдвинуть вперед «другие параметры регулирования». Какие? По логике статьи – прямое государственное вмешательство.
В таком же ключе рассуждают и другие представители отечественного обществоведения, придерживающиеся «прогосударственной» позиции. Для того, чтобы повысить эффективность управления отечественными предприятиями, как  предлагалось это в отечественном обществоведении в советский период, они предполагают прямые экономические действия государства, поскольку, согласно их мнению, «государство в лице его органов… выступает… как участник товарно-денежных отношений с предприятиями, закупая у них значительную часть производимой ими продукции…» [44]. По этим схемам получается, что хозяин – государство - торгует со своими крепостными - предприятиями.
     Это уже что-то новое в экономической историографии. Хотелось бы задать профессору вопрос, как выглядит «лицо» государства и «лица» его органов? И как же добиться в новых условиях повышения эффективности?
     Тот же автор уже в другой статье отвечает на данный вопрос следующим образом. «…Необходимо в деятельности предприятий обеспечить приоритет цели производить для потребления, а не для прибыли любыми средствами. Для производителя главным ориентиром должен быть интерес потребителя, который кратко можно выразить так: производить больше товаров, нужных народу, повышать качество этих товаров и снижать материальные и трудовые затраты на их производство» [45]. Т.е. каждый предприниматель, бизнесмен, открывая свою фирму, свое предприятие, должен в уме держать не свой доход, а желания потребителей. Ну, а если потребители желают пить водку, значит, надо ее производить как можно больше и хорошего качества. При этом предприниматель должен озаботиться тем, чтобы производить как можно больше всего и при этом как можно меньше тратить на расходы по производству. Как же этого добиться, как заставить миллионы производителей, предприятий, фирм вести производство так, как советует цитируемый автор? На это у него нет ответов. Надо полагать, что в данном случае мы имеем дело не с информацией о новых методах, а с очередными благими пожеланиями, с наукой ничего общего не имеющими.

*   *   *
Библиография к 2.3 [А]
38. Лаврентьева С.Н., Смирнов М.А. Особенности инвестиционного   
      процесса в РФ в современных условиях. В сб.: Материалы   
      научной конференции. Часть 2. СПб, СЗТУ, 2003, с. 20.
39. Там же, с. 37.
40. Водянов А., Смирнов А. Инвестиционная политика: каким               
     методам госрегулирования отдать предпочтение? // Российский 
     экономический журнал, 2001. № 11-12, с. 3–10.
41. Там же.
42. Там же.
43. Там же.
44. Маркин А.А. Новые подходы к управлению производством в
      условиях рыночной экономики //  Вестник ЛГУ. Сер. 5, 1991,  вып. 2, с. 43.
45. Маркин А.А. Проблемы повышения эффективности производства в условиях рынка // Вестник СПбГУ. Сер. 5, 1992, вып. 1, с. 4.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Б] Выгоды и потери вмешательства государства в             
экономический процесс


      Вмешательство государства в экономику преследует определенные цели. Как правило, оно старается скорректировать  те  недостатки рыночного механизма, с которыми он либо сам не в состоянии справиться, либо результаты его корректировки  неэффективны с точки зрения макроэкономической стабилизации. Здесь в качестве основных проявлений неэффективности рыночного механизма можно назвать следующие.
      1. Недостаточная конкуренция. Рынки не всегда свободны и конкурентны. А на неконкурентных рынках существуют барьеры, препятствующие нормальному развитию предпринимательства. Существование монополий создает ситуацию, когда у покупателей практически нет выбора.
        2. Неравенство доходов и бедность. Доход влияет на готовность и способность платить за товары. Люди с очень низкими доходами оказываются не в состоянии покупать даже минимальное количество товаров и услуг, необходимых для выживания. Разрыв между богатыми и бедными значителен. Как ни удивительно, но даже в самой богатой стране мира – США на конец 80-х годов 13 % населения не имело достаточных денежных доходов, чтобы обеспечить себе минимально допустимый (по американским стандартам) жизненный уровень.
       3. Нестабильность. Когда рынки реагируют на изменения в спросе или предложении, им часто требуется значительное время для того, чтобы опять достичь равновесия. И в такие периоды особенно сильно проявляется избыточная безработица (во время спада) и непредсказуемая ценовая инфляция.
       4. Наконец, сама цикличность развития экономики.
        Государство призвано реализовывать политические и социально-экономические принципы данного сообщества граждан. Оно активно участвует в формировании макроэкономических рыночных процессов. В научной и учебной литературе обычно указывают на следующие функции государства в рыночной экономике:
       а) создание правовой базы для реализации экономических действий; разработка, принятие и обеспечение действия законов, регулирующих экономическую деятельность;
       б) стабилизирующие действия правительства, направленные на  преодоление спада в экономике, снижения инфляции и безработицы, стабилизации цен и национальной валюты посредством применения  бюджетно-налоговой и кредитно-денежной политики;
      в) распределение ограниченных национальных ресурсов;
      г) обеспечение социальных программ; программ образования, здравоохранения, гарантия минимума зарплаты, обеспечение пенсий и помощи инвалидам и другим малоимущим слоям населения;
     д) защита экономической деятельности от преступности.

*   *   *
     
      Сама по себе проблема вмешательства государства в экономический процесс – достаточно  стара. С момента появления государства как института права оно в той или иной степени вмешивается в экономические процессы или регулирует их.  Насколько человечество помнит себя по письменным источникам, государственное регулирование существовало во все времена: и в Египте, и в Древнем Китае за два и более тысячелетия до н.э.  Однако, некоторые современные экономисты готовы приписать этот феномен только позднейшему времени, как если бы это было выдумкой ХХ века. У нас, в силу ограниченности места, нет возможности углубляться в слишком древнюю старину, однако некоторые примеры из того времени все же возможны.
      Новейшая история государственного регулирования экономики восходит к концу средневековья. Так, например, государственное вмешательство в ценообразование имело место уже в начале ХVΙΙ века. Необходимость рационального установления цен на сырье, энергоресурсы никогда не сходила с повестки дня; и тем более в современный период, когда остро встала проблема ограниченного количества  всех видов ресурсов.     
       Взгляд меркантилистов на государственное регулирование экономики достаточно хорошо изучен и представлен в различных учебных пособиях и научных трудах. Для современного человека он достаточно прост: поскольку главным показателем богатства нации меркантилисты считали золото, то их рекомендации в отношении государственного регулирования экономики, в основном, сводились к политике поощрения экспорта товаров и сдерживания импорта.
       Отправным этапом теоретического осмысления данного вопроса в новейшее время можно считать взгляды А. Смита. В соответствии с его воззрениями, государство должно обеспечивать безопасность жизни человека и его собственности, разрешать споры; иными словами, делать то, что индивидуум либо не в состоянии выполнить самостоятельно, либо делает это неэффективно. Стремление предпринимателя к достижению своих частных интересов является главной движущей силой экономического развития, увеличивая, в конечном итоге, благосостояние, как его самого, так и общества в целом.
       По А. Смиту, важнее всего, чтобы для всех субъектов хозяйственной деятельности были гарантированы основные экономические свободы, а именно, свобода выбора сферы деятельности, свобода конкуренции и свобода торговли.
       Позже эта проблема также занимала умы выдающихся экономистов. Например, Дж. С. Милль посвятил несколько глав своей известной  книги «Основы политической экономии»  вопросу о «влиянии правительства» [46]. Уже тогда ведущие экономисты задумывались о функциях государства по отношению к экономике и о пределах допустимости его вмешательства.
      Основные аргументы в пользу государственного вмешательства в экономику, с точки зрения представителей классической теории, заключаются в гарантии со стороны государства основных экономических свобод предприимчивых людей, а именно, свободы выбора сферы деятельности, свободы конкуренции, свободы торговли.
      Новейшие теории ХХ века базируются, в основном, на теоретических положениях Кейнса, которые имеют прямо противоположную направленность по сравнению с рекомендациями предшественников.       
      Теоретические посылки экономистов нашего времени в основном сводятся к рекомендациям об активном влиянии государства на экономический процесс. Различаются только меры и способы такого влияния. Правда, в 70-80 гг. появилось новое направление – «концепция рациональных ожиданий», представители которой возвращаются в решении данного вопроса к истокам – к пожеланиям и рекомендациям А. Смита.     
      Почему в ХХ веке экономисты резко обратились к желательности государственного вмешательства в экономику? В ХΙХ веке (особенно в его конце) цикл экономического развития  в большинстве экономик перешел в стадию кризиса. Причем циклическая динамика в то время все еще была замедленной, она длилась десятилетиями (и, возможно, в ХΙХ веке наиболее ярко проявили себя волны Кондратьева) [47]. И потому наиболее известные социологи от экономики смогли без ущерба для своего научного авторитета представить факты одной лишь циклической волны  как всеобщие факты истории человеческой цивилизации, обобщить их на все времена и народы. Наиболее критичные умы ХΙХ века это заметили, но их критика подобных обобщений не лежала в русле проблематики государственного вмешательства в экономику.
     Социологи от экономики, по необходимости, вытекающей из их обобщений, сформулировали общий план, методы и формы вмешательства государства в экономику, таким образом, как если бы это было вершиной экономического развития человечества, верхней точкой поступательного развития, венцом, необходимостью, во-первых; а во-вторых, бесповоротной, неизбежной  тенденцией во всем дальнейшем развитии человечества. Маркс даже нарисовал картину того, когда, при каких условиях подобное вмешательство государства в экономику закончится – когда «отомрет государство». Эти социологические зарисовки  были затем дорисованы В.И. Ульяновым. Но это все были картинки, воплощение которых в реальную действительность привело одну треть человечества к трагедии. Мы должны вести здесь речь о таком государственном вмешательстве, которое приносит пользу населению, а стало быть, экономическую пользу. И такие меры впервые предложил Кейнс. Поэтому  остановимся, хотя бы кратко, на мерах, разработанных  им.
     Главными чертами кейнсианской модели регулирования экономики являются:
-   высокая доля национального дохода, перераспределяемого через  госбюджет;
-   широкое государственное хозяйствование через посредство образования государственных и полугосударственных (смешанных) предприятий;
-   использование бюджетно-финансовых и кредитно-финансовых  регуляторов для стабилизации рыночной конъюнктуры, поддержания высоких темпов экономического роста и уровня занятости.
      Но, пожалуй, самое главное звено кейнсианской модели государственного регулирования состоит в эффекте мультипликатора инвестиционных затрат в экономику со стороны правительства. Большое значение при этом имеет так называемый первоначальный инвестиционный толчок, который осуществляется при проведении политики экспансии с целью стимулирования роста платежеспособного спроса населения.
       Однако инвестиции в экономику (и не только государственные) зависят от множества факторов и, прежде всего, от: а) ожидаемой нормы прибыли (если она низка, то инвестиций не будет); б) текущей рыночной ставки банковского процента (если она выше ожидаемой нормы прибыли, то деньги будут положены в банк, а не направлены в производство); в) уровня налогообложения (высокие налоги не стимулируют инвестиции); г) темпов инфляционного обесценения денег.
       Названные факторы предопределяли и соответствующие меры государственного вмешательства. Но после второй мировой войны эти меры уже не всегда срабатывали с положительным эффектом. В связи с данным обстоятельством многие экономисты стали склоняться к монетаристской теории макроэкономического равновесия.
       Представители монетаризма считают, что именно изменение денежной массы имеет решающее значение для объяснения циклического развития рыночного хозяйства. Согласно ставшему классическим уравнению, выведенному И. Фишером, уровень цен зависит от количества денег в обращении. И наоборот, если цены растут, то растет спрос на деньги. Кейнс внес новые аспекты в толкование спроса на деньги. По его версии, спрос на деньги – это предпочтение ликвидности. Он выдвинул три психологических мотива, побуждающих людей хранить сбережения в денежной (ликвидной) форме:
-   трансакционный мотив – объясняет необходимость в наличных денежных средствах в целях осуществления сделок;
-   спекулятивный мотив - объясняет ориентацию лиц,  предпочитающих хранить сбережения в денежной форме, а не в облигациях, на повышение нормы процента в будущем, что повлечет понижение курса облигаций;
-   мотив предосторожности – объясняет ориентацию на наличие определенной денежной суммы  на случай риска потери капитала (например, при продажах в кредит).
     В новом варианте количественной теории, известной как чистая теория спроса на деньги, М. Фридмен предложил  рассматривать спрос на деньги как функцию от множества факторов, в том числе планируемого спроса на номинальные денежные остатки, уровня цен, нормы процента по облигациям, рыночной нормы дохода по акциям и др.
      Монетаризм определяет спрос на деньги как результат сравнения выгоды, получаемой хозяйственным агентом от запаса денег и от дохода, приносимого альтернативными активами. Выгода от запаса денег сводится, прежде всего, к способности денег облегчить обмен и спасти от банкротства. Различие между монетаристской теорией и неокейнсианством проходит по линии оценки влияния денег на развитие рыночной экономики. Монетаристы считают, что рыночное хозяйство в условиях полного использования всех ресурсов автоматически стремится к равновесному состоянию, а потому  предлагают более мягкие формы государственного вмешательства в экономику, поскольку жесткие меры могут принести вред. И главную роль в регулировании экономики они отводят денежной или монетарной политике центробанка: официальные резервные требования; официальная учетная ставка; операции на открытом рынке с ценными бумагами.
       Неокейнсианцы же считают, что рыночные механизмы в современных условиях не в состоянии вывести экономику из длительного застоя и кризисов, а потому предлагают допустить значительную степень вмешательства государства в данный процесс, поскольку это принесет пользу. Данная модель отводит главную роль в регулировании экономики активным действиям фискальной политики посредством планируемых изменений государственных расходов в экономику с целью образования новых рабочих мест и посредством воздействия через налоговую систему.
      Однако в последние десятилетия появилось новое направление, которое мы уже выше упоминали,  называемое «концепцией рациональных ожиданий». Его представители критически относятся к мерам государственного вмешательства в экономику как посредством проведения кейнсианской модели, так и (в меньшей степени) монетаристской. Критика данного направления связана с тем, что в экономике действует слишком большое количество непредсказуемых ни для какой теории факторов, определяющих поведение субъектов экономических отношений, которые сводят на нет меры, принимаемые как в русле кейнсианской модели, так и согласно монетаризму. Поэтому главная рекомендация представителей данной концепции сводится к созданию государственными органами стабильных правил игры для всех, в соответствии с которыми как правительство, так и хозяйствующие субъекты могли бы принимать решения [48].
      Новейшее время, техногенный ХХ век внес существенные поправки в старые  представления. Великая депрессия 30-х годов ХХ века поставила перед экономистами новую проблему, решению которой была посвящена кейнсианская теория. Обстоятельства заставили пересмотреть традиционный взгляд на вмешательство государства в экономику. Оказалось, что государство должно активно вмешиваться в экономику по причине отсутствия у свободного рынка механизмов, которые по-настоящему обеспечивали бы выход экономики из кризиса.  Государство должно воздействовать на рынок в целях увеличения спроса, так как причина кризисов открытой экономики – перепроизводство товаров.
*   *   *
Библиография к 2.3 [Б]
46. См.: Милль Дж.С. Основы политической экономии. М.: Прогресс, 1981.
47. См. подробнее: Рязанов В.Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в ХΙХ-ХХ вв. – СПб., Наука, 1998.
48. См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: ДЕЛО  ЛТД, 1994, с. 636.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [В] Выгоды и потери вмешательства государства в              
экономический процесс


      Модель государственного регулирования, предложенная Кейнсом, позволяла ослаблять циклические колебания в течение более чем двух послевоенных десятилетий. Однако примерно с начала 70-х гг. стало проявляться несоответствие между возможностями государственного регулирования и объективными экономическими условиями. Кейнсианская модель могла быть устойчивой только в условиях высоких темпов роста. Высокие темпы роста национального дохода создавали возможность перераспределения без ущерба накоплению капитала.
      Однако в 70-е годы условия воспроизводства резко ухудшились. Было обнаружено, что в новейших условиях вместо одной кривой Филлипса, объясняющей альтернативность безработицы и инфляции, обнаружилось семейство кривых [49]. В этих условиях появилась потребность пересмотреть взгляд кейнсианской теории на вмешательство государства в экономику. Трансформация модели государственного регулирования пошла по пути отказа от воздействия на воспроизводство через спрос, а вместо этого использование косвенных мер воздействия на предложение.        
        Сторонники экономики предложения считают необходимым воссоздать классический механизм накопления и возродить свободу частного предпринимательства. Экономический рост рассматривается как функция от накопления капитала, которое осуществляется из двух источников: за счет собственных средств, т.е. капитализации части прибыли, и за счет заемных средств. Поэтому в соответствии с этой теорией государство должно обеспечить условия для процесса накопления капитала и повышения производительности производства.
       Главными преградами на этом пути являются высокие налоги и инфляция. Высокие налоги ограничивают рост капиталовложений, а инфляция удорожает кредит и тем самым затрудняет использование заемных средств для накопления. Поэтому представители неоконсервативного направления в теории предложили осуществление антиинфляционных мероприятий на базе рекомендаций монетаристов и предоставление налоговых льгот предпринимателям.  Но сокращение налоговых ставок сократило бы доходы госбюджета и увеличило его дефицит, что осложнило бы борьбу с инфляцией. Следовательно, следующим  логичным  шагом  на таком пути должно было бы стать сокращение государственных расходов, отказ от использования бюджета для поддержания спроса и осуществления широкомасштабных социальных программ, а также меры по приватизации государственной собственности. Далее по логике вещей следовал бы отказ от регламентации цен и заработной платы, либерализация антитрестовского законодательства и т.п. меры. Таким образом, согласно этой модели, государство может влиять на экономику лишь косвенно. Главная же роль в реализации экономического развития страны отводится рыночным силам.
       Необходимость выполнения государством определенных функций в сфере экономики не отрицает никто. Однако относительно границ, пределов и направления государственного вмешательства существует широкий  спектр взглядов – от предпочтения полному государственному управлению национальным хозяйством до полного экономического либерализма, отрицающего всякое государственное вмешательство. В каждой стране экономическая политика в отношении этого вопроса отличается в зависимости от национальных предпочтений, политических и культурных традиций страны и варьируется в пределах этих двух крайностей.
       В самом общем виде экономически рациональные (оптимальные) пределы вмешательства государства в экономический процесс должны быть заключены в некоторые рамки минимальной и максимальной величин. Здесь в первом приближении мы можем условно очертить эти рамки в следующем виде. Пределом минимальной величины вмешательства является ноль; иначе говоря, полное невмешательство. Однако это должен быть не абсолютный, так сказать, математический ноль, поскольку любое  государство  должно выполнять определенные функции по защите от вмешательства в экономическую деятельность граждан со стороны различных структур, защите от преступности, защите законов и др. А выполнение данных обязательных функций государства уже есть определенная форма вмешательства в стихийный экономический процесс.
       Предел максимальной величины вмешательства государства в экономический процесс можно определить как функцию от некоторых аргументов: например, обеспечение государством минимального прожиточного уровня, определенного по самой экономически богатой стране или в зависимости от уровня доходов  граждан промышленно развитых стран. Эту функцию любое государство должно выполнять в отношении своих граждан, поскольку оно собирает с них дань – налоги. Или, например, такой параметр, который предполагает ограничение вмешательства государства, если подобное вмешательство будет деформировать рыночные процессы и тем самым  способствовать падению эффективности производства. Действия, разрушающие рыночный механизм недопустимы. Безусловно, в качестве прочих аргументов в формулу должно войти препятствие монополизму, особенно монополизму управления (командования); стимулирование через госбюджет развития слабых, но важных для всего хозяйства страны отраслей; защита предпринимательской активности граждан; защита отечественных производителей от иностранных монопольных конкурентов; и некоторые  другие параметры, которые в дальнейшем исследовании должны подвергнуться уточнению, детализации.
*   *   *
       Проблема вмешательства государства в экономический процесс, задача поисков критериев и границ подобного вмешательства, в свою очередь, замыкаются на проблеме «государственности» вообще. Как мы будем ее понимать, как понимать термин «государство»?
        Современное правоведение под понятием «институт государства»  подразумевает политическую организацию власти, характеризующуюся разделением населения по территориальному признаку и наличием аппарата управления, опирающегося на принуждение. Это достаточно абстрактное, оторванное от жизни определение, которое освещает только один определенный аспект «государственности», а именно политический.
        Совершенно ясно, что в жизни политический аспект неотделим от всех других сторон жизни общества. С одной стороны, данное определение помогает вычленить важную сторону системы «государство – политика», а также ее атрибут – власть, и изучить их детали. С другой стороны, это как раз является одновременно и недостатком определения, поскольку оно абстрагируется от ключевых факторов влияния на формирование той или иной политики и того или иного института власти. Достаточно измениться частному экономическому интересу какого-либо политика, как он тут же изменит курс своих политических решений и пристрастий.
        Одновременно с развитием института государства правоведы  рассматривают и отношения права, складывающиеся параллельно и сопутствующие динамике государственности.  Но, с другой стороны, праву, правовым отношениям отводится роль критерия, меры экономической, социальной, политической и личной свободы (экономической самостоятельности) индивида, уровень которой закрепляется в законах государства в разные исторические эпохи.
        Зарождение же гражданского общества, его формирование современные правоведы относят к гораздо более позднему периоду, чем зарождение государственности, а именно, к периоду буржуазных революций, когда стали рушиться институты крепостной зависимости индивидов, и граждане получили субъективные права и свободы.
        В подобных схемах само общество предстает в глазах правоведа как трехслойная структурированная система, в которой самый нижний слой образует гражданское общество. Затем следует политическая система, включающая в себя совокупность различных общественных организаций, профессиональных союзов, партий, политических и религиозных организаций. Наконец, на вершине пирамиды находится само государство, государственная власть, на которую гражданское общество влияет через политическую систему, через политическую деятельность граждан.
        На первый взгляд, данная схема представляется достаточно рациональной, позволяющей в деталях анализировать составляющие института государственности. Но при внимательном рассмотрении обнаруживается, что подобные схемы отстали от реальной жизни, по меньшей мере, лет на сто. Они отражают (если вообще отражают) реалии современной жизни механически, в определенном порядке, как если бы субъекты этой системы действовали в качестве автоматических исполнителей рациональной идеи. Они рассматривают политические события как определенную череду следующих друг за другом актов политических поступков людей или их лидеров, т.е. представляют сложную мозаику влияния разных интересов на поступки даже одного индивида в виде простых, формально связанных определений.
         Указанные схемы современных правоведов затемняют саму проблему вмешательства государства в экономический процесс. С одной стороны, как мы видели выше, под институтом государства они понимают политическую организацию власти, характеризующуюся разделением населения по территориальному признаку и наличием аппарата управления, опирающегося на принуждение. Но, с другой стороны, праву, правовым отношениям отводится роль критерия, меры экономической, социальной, политической и личной свободы (экономической самостоятельности) индивида, уровень которой закрепляется в законах государства в разные исторические эпохи. А господство права в обществе, по тем же представлениям, может быть осуществлено лишь всей системой «суверенной государственной власти», которая сама организована  на правовых началах. По словам правоведов, укрепление суверенности государственной власти и утверждение господства права – это два тесно взаимосвязанных процесса, ведущих к утверждению правовой государственности. Причем одно без другого невозможно.
       Итак, с одной стороны, мы имеем перед собой классическое представление, зревшее в умах в течение нескольких сотен, а может быть, и тысяч лет, о государственной организации  как об инструменте насилия, принуждения, живущего в этой организации населения. С другой, - мы имеем перед собой догму, родившуюся во времена расцвета государственности как аппарата принуждения, которое в силу этой его функции становится первичным по отношению к любой человеческой деятельности не только в чисто материальном прикладном его значении, но первичным и в умонастроении общества. Эта догма родилась сравнительно недавно, и она имела  сравнительный эффект среди тех наций, этносов, где служба в органах государственной власти рассматривалась как наиважнейшая человеческая  деятельность. Эта догма, в свою очередь, пустила корни для порождения других всевозможных, относительно малых, догм, одной из которых является представление о так называемом «государственном суверенитете». Парадокс, незамеченный прежде всего  правоведами, а вслед за ними и всеми обществоведами, состоит в том, что  они  запрягли одновременно в «одну упряжку» и аппарат  принуждения, и его «суверенитет» по отношению к тому населению, над которым он это принуждение осуществляет.
        Смешение двух различных правовых аспектов, а именно «полновластие» института государства и «суверенность» субъекта права (а государство – это не субъект, а объект в точном смысле этого термина, поскольку государство не является одушевленным разумным существом, а всего лишь продуктом деятельности одушевленных разумных существ – людей), является как раз камнем преткновения в понимании проблемы меры вмешательства государства в дела гражданского общества и в экономическую деятельность индивидов, в том числе, в предпринимательство.
        Перенос свойств с членов сообщества (субъектов) на само сообщество членов (объектов) неизбежно ведет к одухотворению сообщества, а стало быть, к ошибкам в выводах о тенденциях его динамики. Стимулом той или иной деятельности индивидов (субъектов) является интерес. В любом же сообществе действуют уже не стимулы живых существ, а среднестатистические величины, порождаемые из столкновения разных действий, стимулов и интересов. Но любая среднестатистическая величина не равна совокупности побудительных мотивов, приведших к ее осуществлению и наполняющих в каждый данный момент множество мыслящих существ.
       Полнота осуществления государственной власти, «полновластие», действительно необходима для обеспечения прав и свобод граждан и развития их экономической самостоятельности. Но именно она как раз и должна обеспечивать «суверенность» подобной деятельности граждан, а не свою собственную «суверенность» от граждан.
       Вторым аспектом, затемняющим анализируемую проблему,  является путаница в самих интересах. Так называемые государственные интересы возводят в ранг интересов населения данной страны, общества, этноса, народа. Отделяя интересы ведомств и министерств, а также прочих государственных образований от «государственных интересов», тем самым противопоставляют деятельность этих самых государственных образований деятельности самого государства в данном хозяйстве.
       Особенно этим грешили средства массовой информации у нас в отечественной действительности во время «перестройки» [50]. Будто бы «ведомственный интерес» не является «государственным интересом», и будто бы ведомства и министерства создаются сами по себе вне или даже в противоположность институту государства, и будто бы государство как таковое не состоит из этих самых ведомств.
                                                    *   *   *
Библиография к 2.3. [В]
49. См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: ДЕЛО  ЛТД, 1994,  с. 631.
50. См., например: Соломенко В. Клюква государственного значения. Ведомственные инструкции преграждают путь на мировой  рынок // Известия, 1990. 16 авг.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Г] Выгоды и потери вмешательства государства в             
экономический процесс

       Процесс перехода от полного огосударствления российской экономики к типу, похожему на цивилизованный, в 90-е годы прошедшего столетия характеризовался как раз тем, что само государство (государственные деятели) в лице своих министерств и ведомств инициировало этот процесс. Именно потому он носил преимущественно формальный характер, при котором сохранялась суть самой этой системы. Т.е. менялась форма, вывеска, а содержание (отношения государственной собственности) оставалось прежним. Собственность, управление и сами предприятия якобы выходили из государственной системы посредством акционирования. А по сути, предприятия «загонялись» министерствами и ведомствами (т.е. самими государственными органами) во вновь объявляемые ассоциации и концерны, в которых основной пакет акций оставался у тех же самых, теперь бывших чиновников министерств и ведомств, у государственных, советских, партийных чиновников. Но только если ранее предприятиями управляли чиновники от имени государства, а стало быть, якобы «народа», то теперь предприятиями стали управлять те же самые чиновники (часто даже те же самые персоны), но уже «на законном основании» от своего собственного имени как полноправных  владельцев этих предприятий.
       И поскольку, далее, «суверенность» приписывается государству как якобы субъекту отношений, постольку любой аппарат управления и, прежде всего, государственный, отождествляется с субъектом, с индивидом. А потому очень легко и логично вести далее речь о «государственных интересах» как об интересах субъекта – мыслящего существа. Образцы подобного рода рассуждений во множестве дают научные издания отечественных правоведов и экономистов. Например, нередко можно встретить на страницах научного издания (журнала) высказывания следующего рода:  «Наряду с противоречивыми и даже антагонистическими интересами в обществе формируются и общие интересы на базе взаимодействия граждан и всей политической системы общества. Государство, как раз, и концентрирует общие и естественные человеческие интересы, которые выше групповых, партийных и прочих интересов. Признавая высшей ценностью личность, ее интересы, свободу, государство предоставляет политическую и правовую защиту меньшинству, гарантирует равноправие любого носителя инакомыслия, действующего в рамках права, с другими субъектами политической системы. Многообразие социальных, политических, экономических, национальных, мировоззренческих и т.п. интересов, требований, притязаний находит признание и защиту в праве. Право не может их игнорировать, но и не может отождествляться с этими притязаниями, не может быть нормативным выражением частных интересов. Право должно возвышаться над всем этим партикуляризмом, взвешивать и оценивать равным и потому справедливым мерилом» [51].
        Забавно наблюдать, как демократично настроенные правоведы отстаивают наиболее существенную позицию тоталитаризма под флагом якобы защиты демократии, а именно превалирование «государственного интереса» над интересом личности, а не защиту  (как следовало бы требовать того от «демократического» государства) интереса личности от поползновений различных структур, в том числе и государственных (министерств, ведомств), которые ставят на первый план свой «интерес». Но здесь даже не это главное. Какие выводы мы можем сделать из подобных утверждений?
1.   Чем выше поднимается по иерархии понятий в своем рассуждении  правовед, тем более весомыми для него оказываются интересы этой более высокой иерархии управления.
2.   Так называемые интересы общества, партий, государства и т.п. организационных структур оказываются для него реально существующими наряду с интересами живых существ, ставятся затем в одну плоскость рассуждений и сравниваются по приоритету. Таким образом, оказывается, что определенные функции организационным структурам, предписанные им управляющими ими чиновниками, в той или иной ситуации ставятся   выше действительных, реальных интересов личности. Функции организационной структуры  оказываются выше по значимости в человеческом общежитии, чем сам интерес человека. Это ли не верх мечты тоталитаризма!
       3. «Равное право» – на это тоже следует обратить внимание. Идеологический догматизм преобладает над здравомыслием. «Право» потому и является таковым, что оно не может быть «равным» для всех. «Равноправие» – это бессмыслица. Право определяет положение каждого индивида в данной системе юридических отношений; и это положение различно для каждого из них. Право президента управлять страной не может быть одновременно равновеликим правом на те же действия для любого другого гражданина данной страны. Идеологическую пустышку  «равноправие» правоведы ставят на одну доску с реально существующими юридическими правами и обязанностями граждан, которые не могут быть в принципе равными для всех людей, различающихся по рождению, вероисповеданию и возможностям.
        4. Идеалистическим заблуждением является утверждение о том, что экономические и все прочие интересы личности якобы «находят свою защиту в праве». Все эти интересы личности, отражаясь в общей для всех правовой норме, как в кривом зеркале, по-разному в ней преломляются и по-разному реализуются в жизни в зависимости от способностей и возможностей той или иной личности отстоять гарантии этой средней нормы для себя, часто как раз  в противоборстве с требованиями иерархических структур власти, притом что последние, возможно, и не заложены в норму права (например, требования следственных органов, которые незаконно «выбивают» признание).
       5. Наконец, разберем пассаж, касающийся интересов. В соответствующем разделе монографии мы более подробно останавливаемся на этом моменте. Здесь необходимо кратко отметить следующее. Интересы множества индивидов, образующих своими действиями или взаимосвязями общество или иную ассоциацию, или организационную структуру, действительно, могут быть противоречивыми и даже антагонистическими (например, интерес вора и его жертвы, интерес рэкетира и предпринимателя). И это, действительно, реальные интересы, с проявлениями которых мы сталкиваемся каждодневно. Но «общий интерес» – это всего лишь абстракция, созданная исследователями для простоты анализа мотивов поведения разных людей в той или иной ситуации, для обобщения, и в реальной действительности ее не существует, так же как не существует «дерева вообще». Есть яблоня, груша, слива, ясень, клен, баобаб, и т.д., но в природе нет «дерева» как такового. Множество перечисленных и других подобных им растений, существующих в природе, для убыстрения и простоты мысли мы обобщаем одним понятием «дерево». Точно так же и «общий  интерес». Абстракции, понятия, выработанные мыслью, и то, что отражено в них, не одно и то же.
       На данном этапе человеческой цивилизации мы можем лишь предаваться мечтам о том, что у человечества есть один общий интерес, заключающийся в выживании человечества как вида мыслящих существ. Но это пока что только мечты. Человечество настолько раздроблено и не ощущает себя как единую общность, что об общем интересе можно говорить только гипотетически. Иначе оно давно прекратило бы истязать самое себя и составляющих его субъектов. Но то же самое относится к любой иной категории, стоящей  ниже по своей значимости в иерархии подобного рода обобщений. Так называемый «общий» или «общественный» интерес может проявиться только тогда, когда само это «общество» как осознающее себя живое мыслящее существо уже существует.
       Любой живой организм из своей прихоти не истребляет свои собственные органы. Человеческие же «гражданские общества» все еще этим занимаются. То, о чем мечтают лучшие умы человечества, у отечественных правоведов и экономистов в их умозаключениях часто превращается в реальность. К тому же, перенося определенные признаки, присущие «обществу», с него самого на «государство», т.е. еще более удаляясь в своей абстракции от личности, правоведы приписывают тем самым иерархической структуре власти, каковым является «государство», защиту и выражение интересов каждого человека, живущего в его пределах. Аппарат принуждения и защита интересов каждого принуждаемого – в одной связке -  большего абсурда не придумать! Вообще, мы склоняемся к мысли о том, что государство – это искусственный институт, созданный людьми, но людьми злобными и алчными; это институт, созданный кровожадным разумом одиночек, которые в угоду своим интересам создавали соответствующие структуры власти и партии. Государства всегда выступали и выступают инструментами (механизмами) реализации частных интересов разных индивидов путем формирования партийных мнений и захвата власти посредством партий. По  степени  ангажированности принятых и исполняемых законов и нормативных актов можно судить о степени подчиненности института государства партийным, групповым «интересам». Право же призвано лишь установить соответствующие «правила игры» в данном, уже подчиненном частным интересам, государстве. И потому ему не следует приписывать того, чего у права никогда не было и не может быть.
       Стремление к так называемому правовому государству есть не что иное, как стремление к стабильным «правилам игры» в данной правовой и экономической системе, т.е. правилам, по которым бы с одинаковым успехом «играли» и частные лица, и фирмы, и различные организационные структуры. Естественно, предпочтительнее жить в государстве, в котором «правила игры» стабильны и установлены законом для всех одинаково, нежели в государстве, где они не определены или определены туманно, и сама человеческая жизнь становится неопределенной величиной. Лучше существовать при худшем порядке, чем пытаться выжить в грандиозном хаосе. Но не следует приписывать только на таком основании тому или иному государству с имеющимися у него «правилами игры» роль благодетеля человечества.
        При любой системе политических отношений, при любом  современном типе экономики государство так или иначе вмешивается и участвует в экономической и социальной жизни общества, ибо оно само есть порождение данного общества. И потому у любого государства имеются определенные экономические и социальные функции. Поэтому можно согласиться, что в экономическую функцию государства любого типа входит «закрепление и охрана различных форм собственности, поддержание конкуренции (антимонопольная деятельность государства)».
      Хотя иногда государственный аппарат действует в направлении искусственного картелирования в целях сдерживания рыночного хаоса, как это показала практика довоенной Америки.  К числу же этих функций отечественные обществоведы относят нижеследующие. Прежде всего, это обеспечение правовой основы и социально-экономического климата, способствующего оптимальному функционированию рыночной экономики, а также воздействию на ее субъекты ради эффективного развития нации с помощью соответствующих рычагов (налоговая система, политика цен, государственные субсидии и кредиты, санкции, нормативы и льготы и т.п.). Сюда же относится и антимонопольная политика (хотя, как мы уже указывали выше, иногда это  политика противоположного типа), поддержание конкуренции. Также речь идет о мероприятиях, направленных на  поддержание и сохранение приемлемых условий для воспроизводства природной и социальной инфраструктуры. В экономиках «смешанного» типа существует более или менее значительный по своим масштабам государственный сектор. Его размеры могут служить критерием проводимой данным государством той или иной экономической политики во время спада или подъема. Государственные структуры обладают капиталами в самых разнообразных формах, предоставляют кредиты, принимают долевое участие, являются собственниками предприятий. Это делает их  владельцами весомой части общественного богатства. Наконец, это и устранение негативных последствий рыночного механизма; и прежде всего, безработицы и инфляции. Все действия, предпринимаемые государственными органами для обеспечения перечисленных функций, осуществляются с помощью различных рычагов, среди которых мы обозначим здесь лишь главные. К рычагам жесткой, фискальной политики относятся налоговая политика и правительственные затраты в экономику (государственные инвестиции). К рычагам более либеральной,  монетарной политики относятся установление резервных требований госбанка для коммерческих банков, манипулирование с официальной резервной ставкой госбанка (ставкой рефинансирования), участие в операциях на открытом рынке с ценными бумагами. С этими двумя основными механизмами существенного влияния государства на экономический процесс перекликается также и непосредственная государственная деятельность в сфере производства, т.е. то, что часто апологетически называют «государственным предпринимательством». Иначе говоря, перевод малорентабельных или совсем убыточных, но необходимых для данной страны предприятий или даже целых отраслей в сферу действия государственной собственности и тем самым передачу управления ими государственным чиновникам и за государственный счет.  Таким образом, имущество предприятий становится государственным имуществом. Частные лица – работники - могут владеть средствами производства, если они являются их собственниками. Но если средства производства (станки, оборудование, машины, предприятие) находится в государственной собственности, то работники, их использующие,  не являются их владельцами или собственниками.
       Отечественные правоведы порой рождают очень забавные пожелания в отношении государственной собственности – чтобы она одновременно была и «государственной» и «ассоциированной», поскольку, им бы хотелось, чтобы в ней участвовали работники.
       Ведя речь об эффективности государственного вмешательства в экономику и приводя аргументы  в ее пользу, отечественные обществоведы, к сожалению,  не указывают оптимальных границ (или рамок) такого вмешательства, которые были бы зафиксированы специальными нормами права, указаны в законе. А без подобных ограничений  положительная теория о правовом государстве превращается в апологетику государственного сектора.

*   *   *

Библиография к 2.3.[Г]
51. Нерсесянц В.С. Социалистическое правовое государство: концепция и пути реализации. М. 1990, с. 38.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Д] Выгоды и потери вмешательства государства в             
экономический процесс


        Мы склоняемся к мнению, что государственная собственность на средства производства с точки зрения экономической эффективности имеет больше минусов, чем плюсов. Во всяком случае, это в полной мере справедливо для государственной собственности при административно-командной системе экономики. Это показал весь опыт советской организации и управления  экономикой.
       Проиллюстрируем это положение фактами деятельности так называемого колхозно-совхозного строя. Идеологи этой системы пытались и все еще пытаются представить собственность на средства производства в колхозах и совхозах советского периода как  разновидность общественной собственности. На самом деле, это не так. Декларированная на бумаге «общественная» собственность экономически реализовывалась (в управлении, распоряжении, присвоении результатов труда, определении финансовых потоков, распределении продукции и денежных средств и т.п.) как только государственная и никакая иная форма.
       В первые годы установления власти большевиков земля была    национализирована декретом. Национализация предполагает передачу земли в пользование крестьянам, экономическое и юридическое закрепление земли за теми, кто ее обрабатывает, но отнюдь не за теми, кто желает ими руководить. Однако в России национализация прошла по-большевистски. Хотя большевики формально воплотили в жизнь пожелания социалистов-революционеров (эсеров), объявив национализацию, но, по сути,  осуществленная национализация означала передачу земли в собственность государственных органов, т.е. в собственность бюрократии.
       По поводу иллюзий в отношении того, что, мол, национализация земли позволит обеспечить землей малоземельное и безземельное крестьянство, и тем самым будет решен аграрный вопрос, русский мыслитель Е.Н. Трубецкой писал: «В силу укоренившейся привычки мы и тут продолжаем рассчитывать на наше излюбленное средство – государственную опеку. В государстве мы склонны видеть то провидение, которое снабдит крестьянина недостающими ему орудиями производства, но не станем ублажать себя иллюзиями. В нашей бедной капиталами земледельческой стране государство может создать тот огромный капитал, который требуется для земледелия, только за счет того же самого земледелия. Лучше раз навсегда отказаться от этой вредной мысли об опеке. Опека убаюкивает энергию в населении, приучая его во всяком затруднительном положении ждать помощи свыше. Поэтому она сугубо вредна в минуту, когда для населения России требуется величайшее напряжение всех ее производительных сил. Тут мы снова убеждаемся в огромном преимуществе собственности по сравнению с пользованием. Мелкая земельная собственность неоценена по своему влиянию на народную психологию. Она воспитывает в массах то сознание независимости, которое не может быть свойственно арендатору казенной земли. Собственник сознает себя устроителем своих судеб, виновником собственного благосостояния и благополучия. Между тем пользователь воспитывается в привычке ждать благодеяний от государства, которое может дать или не дать землю, ссудить или не ссудить необходимыми для ее обработки средствами…»  [52]. Невозможно было бы лучше предсказать будущую ситуацию в сельском хозяйстве из-за опекаемого государством «колхозно-совхозного строя», чем  это сделал Е.Н. Трубецкой.
      Экономически данное положение вещей выразилось в том, что весь доход (все виды ренты) с земли первично присваивался на протяжении 70 лет государством как абсолютным собственником земли, и лишь впоследствии часть его в виде так называемых «дотаций» иногда возвращалась в сельское хозяйство. Тем самым обеспечивалось процветание государственного аппарата и загнивание сельского хозяйства в стране в целом. Непосредственные производители в сельском хозяйстве (крестьяне, крестьянские хозяйства, колхозы, совхозы) оказывались в этой системе нищими, слабыми, не способными поднять сельское хозяйство на современный уровень технологии и производительности. Процветание выпало на долю ведомств аграрно-промышленного комплекса.
        Практика Госагропрома была такова, что «в 1987 году по сравнению с 1975-м годом основные производственные фонды сельского хозяйства выросли в 2,1 раза, а валовая продукция – на 24,4 %. Если в девятой пятилетке на каждый процент прироста валовой продукции АПК требовалось увеличить производственные основные фонды на 4,2 млрд. руб., то в одиннадцатой - уже на 7,3 млрд… В Чехословакии выход мяса на одну голову крупного рогатого скота в 1,5, а в Венгрии в 2 раза выше, чем в Советском Союзе, на одну голову свиней – соответственно в 1,7 и 1,8 раза выше. Это значит, что для производства того же количества мяса нам приходится содержать скота, расходовать капитальных вложений, иметь на фермах работников в 1,5-2 раза больше. Мы производим 85 миллионов тонн картофеля, из которых в кастрюлю попадает в лучшем случае десятая часть урожая»  [53]. То есть мы наблюдаем парадокс системы: чем более увеличиваются  материальные и денежные вложения в колхозно-совхозный сектор из общенациональной казны, из кармана всего населения страны, тем меньше становится экономическая отдача этого сектора. Одного этого факта достаточно, чтобы сделать радикальный вывод об абсолютной экономической неэффективности данного строя.
      С одной стороны, колхозно-совхозная система вынуждала крестьянина полулегально заниматься на своем подворье производством мяса и других продуктов. С другой – это самое мясо, выращенное крестьянином в свое личное время на своем подворье, было подотчетно системе и становилось своеобразным доводом или аргументом во властных структурах для новых государственных дотаций в Госагропром.
      Получалась обоюдная зависимость колхозно-совхозной системы и крестьянина: крестьянин зависел от нее, потому что она была представителем монополиста, и только в пределах этой системы он мог что-то приобрести для ведения своего хозяйства, и только в ее пределах он мог реализовать свою продукцию; но и система зависела от крестьянина, поскольку ее экономическое положение зависело от того, что он произведет на своем подворье и что сдаст в ее «закрома». Приведем только один пример по одной области. В 1988 г. «колхозно-совхозный строй» скупил у сельских жителей в Кокчетавской области более 160 тысяч голов скота, из которых продал государству только 25 тысяч. Остальной скот был использован для покрытия собственной бесхозяйственности, падежа, вынужденного забоя, низкого приплода и т.д. «Много скота не обозначили в документах, что куплен у частника, и превратился он как бы в совхозный, что дает хозяйствам щедрые государственные приплаты…»  [54].
       А над этими двумя нищими стояло ведомство Госагропрома со своими инстанциями республиканского, областного, городского, районного масштаба и держало в своих руках концы связки управления. В результате Россия превратилась из державы, экспортирующей продовольствие,  в импортирующую. На конец 90-х годов в ведении сельского хозяйства находилось около трети общей земельной площади (территории), т.е. более 600 млн. га  земли; доля земли, находящейся в пользовании граждан и крестьянских (фермерских) хозяйств, составляет около 2 %,  колхозов – около  15 %, а остальные земли находятся в безусловном распоряжении  государственных органов.
      Таким образом, преобладает монополия государственных чиновников на землю как на объект собственности и хозяйствования. В 90-е годы начался процесс формирования частных крестьянских хозяйств, но он еще не получил широкого развития. Более того, в отсутствие законодательного механизма обеспечения собственности на землю и на доход с нее, механизма защиты от бюрократического произвола, в 1993 году произошел массовый отказ фермеров от своих участков. Государственная монополия двух видов на землю в сельском хозяйстве России сохраняется до сих пор. А это и предопределяет рентные отношения в данной отрасли экономики России. Финансирование из государственного бюджета  строительства и оборудования животноводческих помещений, механизированных ферм и комплексов, электрификации производства, осушения и орошения земель сопровождалось практикой списания долгов совхозов и колхозов. Допускалось безвозмездное изъятие финансовых средств у производителей сельскохозяйственной продукции и ограничение прав производителей по использованию собственных доходов.
     Мало того, порочность бюрократических методов управления в экономике при административно-командной системе отразилась на целом поколении работников сельского хозяйства в их резко негативной реакции на труд. А это проявилось в сверхнизких показателях производительности.
       Производительность труда в сельском хозяйстве бывшего  Советского Союза при огромном количестве сельскохозяйственной техники в самые благоприятные для экономики страны годы не поднималась  выше  22-25 %   от   производительности  в  сельском хозяйстве США  [55]. А производительность труда является  основным показателем эффективности управления экономикой.
      Во времена дискуссии периода «перестройки» о переходе данной системы в рыночную вложения в колхозно-совхозный строй из госбюджета рассматривались некоторыми авторами как великое экономическое достижение этой системы. «Насыщенность фондами возрастает стабильно, от пятилетия к пятилетию, что само по себе является крупным достижением всего народного хозяйства, результатом последовательной реализации современной аграрной политики»  [56] .
     Надо отдать должное автору в том, что, как только он отходит от идеологических догм и приступает к действительному экономическому анализу, то, как добросовестный исследователь, он вынужден приводить неутешительные для данной системы цифры: «Однако успехи и достижения несоизмеримы вложениям и усилиям, недостаточны для удовлетворения возрастающих потребностей трудящихся, всего народного хозяйства… Если в 1966-1970 гг. продукция сельского хозяйства выросла на 21 %, то в 1971-1975 гг. – на 13 %, в 1976-1980 гг. – на 9 %, в 1981-1985 гг. – на 5,5 %»  [57]. Здесь надо учесть еще тот факт, что дотации фондами, ресурсами, деньгами делались только в колхозно-совхозный сектор, а продукция считалась по всему сельскому хозяйству страны, в том числе личным приусадебным и частным хозяйствам, никаких государственных дотаций в которые не делалось, но, напротив, эти хозяйства преследовались с помощью  экономических рычагов и всей правовой системы.
     Ту же картину мы обнаруживаем при анализе доходов в этой системе. Государственный менеджмент  административно-командной системы стимулировал в сельском хозяйстве низкопроизводительный, неэффективный труд. Так, в убыточных колхозах, а их число составляло почти одну треть общей численности колхозов (на конец 70-х – начало 80-х гг.), в которых валовой доход в расчете на одного человека в рублях был в два и более раз ниже, чем в других колхозах, оплата же труда была выше, чем в этих других хозяйствах.
   Сравним пять групп колхозов [58].
В 1-й группе число колхозов в группе составило 7,6 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 9,2 руб., на одного колхозника – 2 571 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,1 руб.; на одного колхозника – 133 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 277 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 5,5%; за счет амортизации – 42,7%, за счет кредита – 51,8%.
Во 2-й группе число колхозов в группе составило 11,8 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 9,9 руб., на одного колхозника – 2 733 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,4 руб.; на одного колхозника – 133 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 302 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 16,5%; за счет амортизации – 40,3%, за счет кредита – 43,2%.
В 7-й группе составило число колхозов в группе составляло 3 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 13,7 руб., на одного колхозника – 3 346 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,8 руб.; на одного колхозника – 137 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 833 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 58,6%; за счет амортизации – 31,9%, за счет кредита – 9,5%.
В 8-й группе число колхозов в группе составляло 1,8 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 15,6 руб., на одного колхозника – 3 577 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,6 руб.; на одного колхозника – 137 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 2 023 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 70,5%; за счет амортизации – 29,0%, за счет кредита – 0,5%.
В 10-й группе число колхозов в группе составило 10,7 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 4,7 руб., на одного колхозника – 1 250 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,4 руб.; на одного колхозника – 139 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 980 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – %; за счет амортизации – 38,2%, за счет кредита – 61,8%.
Остальные группы составляют примерно 65 % общей численности и по своему хозяйственному положению располагаются между второй и седьмой группами, ненамного отклоняясь в ту или иную сторону от статистически среднего уровня. Десятая группа - это совсем убыточные хозяйства. Но это не означает, что все остальные хозяйства в других группах являются прибыльными. Это лишь означает, что в отличие от тех, которые из бюджета государства только брали, ничего не давая взамен, вторые все-таки что-то производили и хотя бы частично компенсировали затраты на их содержание.
   Итак, из этих данных видно, что в убыточных колхозах, производящих меньше продукции (10-я группа), оплата труда колхозников была выше, чем в хозяйствах, производящих больше продукции. А кроме того, и капиталовложения из государственного бюджета в эти убыточные хозяйства были выше, чем в другие хозяйства. То есть менеджмент сельского хозяйства в стране со стороны властей в течение многих десятилетий стимулировал неэффективность, антиприбыльность хозяйств, леность в труде.
      Монополия государства на землю до начала 90-х годов в России сопровождалась регламентацией ассортимента производимой продукции, что дополнялось  обязательной продажей продукции государственным органам закупки по определенным ценам. Ценовая политика в сельском хозяйстве России носила чисто директивный характер. Государственные розничные, оптовые и закупочные цены в целом не отражали реальных затрат на производство, качество продукции, условий ее реализации. Так, розничные цены на мясо, молоко, картофель устанавливались значительно ниже затрат на производство и реализацию продукции. Усредненные цены уравнивали лучшие, средние и худшие предприятия сельского хозяйства. Такое внеэкономическое давление на хозяйства вне зависимости от рентабельности продукции не стимулировало сельскохозяйственное производство.
      С начала 90-х годов внеэкономическое давление на хозяйства со стороны государственных органов стало ослабевать. Стала проводиться политика  свободных цен (либерализация), в том числе и на продукцию сельского хозяйства. Регламентация деятельности хозяйств снизилась одновременно со снижением роли субсидий и централизованных капитальных вложений. Однако общая разбалансированность в экономике, в частности, между промышленностью и сельским хозяйством, не в пользу последнего,  поставило на повестку дня само существование монополии государства на землю, как на объект собственности, так и на объект хозяйствования.
      Так какая же форма собственности экономически реализовывалась в колхозно-совхозном строе – общая  (ассоциированная) или государственная? Представляется, что приведенных данных достаточно, чтобы признать практически доказанным фактом: в административно-командной системе экономики, в ее аграрном секторе экономически реализовывалась государственная собственность. Объявляя национальным достоянием землю и предоставляя затем возможность своим гражданам свободно на ней производить, государство может тем самым в некоторых исторических условиях осуществить прогрессивный шаг в сторону экономического развития. Но когда оно на этой, объявленной собственностью всей нации, а не государственных органов (ибо государство и нация не тождественны), земле назначает командовать каждым свободным хозяйством тысячу чиновников, т.е. когда осуществляется практическое огосударствление всей экономики, то оно, государство, тем самым присваивает не принадлежащие ему права суверена и собственника и, таким образом, противодействует экономическому развитию. Такое государство неизбежно терпит крах.

*   *   *
Библиография к 2.3. [Д]
52. Трубецкой Е.Н. По поводу аграрного  законопроекта // Новый мир, 1990.   № 7, с. 205.
53. Милосердов В. АПК: проблемы старые и новые // Коммунист, 1989.  № 4, с. 16, 22.
54. Самойленко А. Комиссионный рай и «ухо-горло-нос-ноги-вымя-хвост» Агропрома // Литературная газета, 1989. № 34, 23 авг.
55. Народное хозяйство СССР за 70 лет. М., 1987, с. 13;    Аганбегян А.Г. Советская экономика – взгляд в будущее. М., 1988, с. 27-28.
56. Суслов В. Колхозная собственность: проблемы развития //  Вопросы экономики, 1987. № 9, с. 79.
57. Там же, с. 79.
58. Там же.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Е] Выгоды и потери вмешательства государства в             
экономический процесс


      Проблемы  между  теорией экономики и реальной практикой,  которые мы здесь подняли, были всегда, но именно сейчас они актуальны, поскольку мы живем в это время. Практически все исторические летописи, записи, письменные свидетельства на протяжении почти тысячелетия существования российской государственности постоянно указывают нам на расхождение экономических идей с хозяйственной практикой, осуществлявшейся под  эгидой российской государственности. Все это уже было, но лишь называлось другими словами. То же самое мы можем обнаружить и в экономической  истории других стран. ХХ век знаменателен тем, что экономические теории попытались применить на практике. И если на западе экономисты действительно пытались что-то получить из своих теорий для разработки практических рекомендаций для оздоровления экономик, то на востоке была совсем другая установка.
     Здесь от экономистов требовалось подтверждение правильности назначенного властью курса развития. Разработка же рекомендаций была опасна для жизни. Тем не менее, и здесь получила развитие определенная ветвь экономической теории, в основном в ее марксистском оформлении. Все, что имело марксистскую оболочку, даже   если    это   был   А. Смит  или  Д. Рикардо, А. Маршалл, или  Дж. Кейнс, приветствовалось властями, особенно если это наукообразно оправдывало выбранный курс. В частности, в советской действительности ни в теории, ни в практике хозяйствования не использовались как марксистское разграничение производительности и интенсивности труда (в теории пытались лишь спорить между собой, что включать, а что не включать в понятие «производительность труда»), так и маржиналистское (западное) разграничение постоянных и переменных затрат. То есть теория следовала за складывающейся практикой экономики закрытого типа и большей частью лишь интерпретировала ее, пытаясь терминологически приспособить экономические реалии к марксистскому пониманию действительности, подогнать их под марксистское понимание.

*   *   *
       В последний период ушедшего века экономическая политика властей в новой России характеризовалась крайней непоследовательностью, шатанием то в сторону жесткой фискальной политики и прямого вмешательства государства в экономическую жизнь населения, то в сторону либеральной монетарной политики.
       В разные периоды истории развития отечественной экономики, как для старой, а затем «коммунистической» России, так и для нынешней «демократической», традиционно осуществлявшейся, чаще всего применявшейся на практике была первая, жесткая фискальная политика. И так же во все времена традиционно государство активно вмешивалось в экономический процесс.
       Период, пережитый российской экономикой и российским населением в конце ушедшего тысячелетия, характеризовался множеством отличительных признаков, которых не найти ни в непосредственно предшествующие периоды, ни в дальнем историческом ракурсе. Давно и не очень давно в истории России были хаос и смута и глубокие экономические кризисы. Но все это происходило в другой научной, технологической и культурной обстановке. Параллели и аналогии возможны, но они не всегда верны. Ныне, пожалуй, впервые некоторые исследователи и эксперты называют российскую экономику либеральной, или, во всяком случае, пытаются обнаружить в ней некоторые черты открытости, либеральности. Мало того, такие попытки здесь же используются жесткими противниками либерального курса и дают им повод для резкой критики курса государства в отношении экономической политики.
      Здесь достаточно будет сослаться только на  труды наших патриархов советской экономической школы. Перед нами рецензия (отзыв) одного академика РАН, Петракова Н.Я. на монографию другого академика РАН, Федоренко Н.П. Если не обращать внимание на некоторые передержки Н.Я. Петракова, например,  то, что экономику российской монархии до 1917 г. и экономику большевистского  строя  после 1917 г. он  объединяет под одним термином «государственного тоталитаризма» (как можно не видеть различий между экономикой монархии и тоталитарной экономикой?), или то, что  период хаоса и безвластия от правления последнего монарха в России до начала правления большевиков он называет периодом «демократической России» [59], то в целом по рецензии можно заключить, что наши патриархи стоят за безусловное регулирование экономических процессов со стороны государства, причем жесткого регулирования. Может быть, это ностальгия по советским временам? Мы этого не знаем. Но особых доводов в пользу возвращения применявшихся на протяжении многих десятилетий методов государственного регулирования экономических процессов в жесткой форме, кроме ругани в адрес оппонентов, мы не нашли. Основные доводы сводятся к тому, что современное шатание властей, их слабость сторонники этих методов называют «либеральной экономикой» и на этой основе подвергают критике другие возможные методы влияния на экономику, кроме предлагаемых ими. Результаты заседания «Состояние и прогноз макроэкономики России» в Президиуме Российской академии наук и выступления участников практически показывают то же самое [60].
     Несмотря на это, мы затрудняемся определить экономику России  на рубеже двух тысячелетий, и особенно в последний период, как «либеральную экономику», или как экономику либерального  типа.   Исследователи,  особенно  в  последнее  десятилетие, часто путают «либеральную идеологию» тех или иных экономистов, политиков и т.п. деятелей, реальный политический курс властей и «либеральную экономику», которой, по нашему мнению, в России никогда не было в помине. Во все времена, неважно, каких взглядов придерживались политические лидеры, власть имущие, в экономике России всегда осуществлялась жесткая прогосударственная политика, которая, как маятник, качалась то до полного тоталитаризма, то до почти полного хаоса и безвластия. Назвать второй крайний предел качания российской экономики «либерализмом» в его классическом понимании в экономической науке, значит погрешить против истины. И если даже, согласившись с мнениями разных авторитетов, экспертов, признать проводившиеся в России к концу прошедшего века реформы либеральными, ведущими экономику России к современным рыночным отношениям, то все же необходимо указать на специфический для России признак проводившихся реформ – под знаком либеральной экономики происходило перераспределение менеджмента экономики между старым советским аппаратом  госчиновников и новыми, относительно молодыми, кадрами того же самого госчиновного аппарата.
      По оценке многих профессиональных отечественных экспертов, в российской экономике на конец ушедшего века наблюдалось такое состояние, которое не укладывается ни в одну научную экономическую схему развития, не определяется ни одной существующей на данный момент теорией экономического развития: до конца не вышли из административно-командной системы и не вошли полностью в рыночную систему координат.
       Некоторые исследователи определяют это состояние российской экономики как переход и называют его переходным периодом. Логика подсказывает, что такое суждение ошибочно. Ссылки на особый «переходный период», ставшие модными в последние два десятилетия, часто звучащие в различных экономических научных статьях и в учебниках, в которых он занимает даже особый подраздел отечественной теории, здесь неуместны. Переход предполагает преемственность. Он подразумевает эволюцию от одних экономических форм к другим. А в данном случае, речь должна была бы идти о полной ломке (замене) не оправдавшего себя хозяйственного  механизма и о создании сравнительно нового (восстановлении разрушенного старого, создававшегося столетиями) хозяйственного  механизма. И назвать этот период «переходным» можно только условно.
     Россия славна своей «государственностью», процветавшей многие века как в общественно-экономической, так и в культурной жизни. В то же время это качество не приносило экономического процветания, если под ним разуметь экономическое благо для населения, а не благо чиновного аппарата и не силу и мощь государства,  которого боятся соседи. Процветание россиян наблюдалось как раз в те периоды истории Российского государства, когда давление центральных властей на местное самоуправление и местное хозяйство становилось сравнительно «мягким». И, напротив, когда  государство и его аппарат приобретали мощь и силу, инициатива, предприимчивость российских людей  замирала. Это показал также и советский период истории. Лишь ослабление тоталитарного режима после второй мировой войны позволило появиться росткам предпринимательства, да и то в уродливой форме.
      Мелкое, индивидуальное предпринимательство, появившееся в период «перестройки», ныне переросло в деловую активность малых, средних и даже крупных фирм. Но старая болезненная проблема давления государства на инициативу до сих пор сохранилась. Здесь достаточно напомнить только до сих пор существующий  разрешительный (со стороны государства) характер любой  экономической деятельности. Маховик правовой, социальной, политической систем государства все еще действует в этом направлении.
       Мы не являемся сторонниками тезиса о неприемлемости вмешательства государства в экономику ради экономического роста страны и процветания граждан. Вмешательство государства в экономику было необходимым во все времена. Особенно оно необходимо в нынешний период, который патриархи отечественной экономической теории почему-то называют «либеральным». Может быть, потому что ныне легально действующих предпринимателей не сажают в лагеря? В этом, что ли, они видят «либерализм» российской экономики? Вмешательство государства в экономику необходимо в новом тысячелетии в условиях появления невиданных ранее технологий, бесконтрольное использование которых может привести мир к катастрофе. В условиях ограниченных основных сырьевых ресурсов, уменьшающихся с новым витком экономического развития. В условиях бездумной растраты производительных сил планеты на производство ненужной человеку и порой даже вредной продукции ради достижения призрачной цели – наращивания объема продаж в погоне за призрачным богатством. Но степень такого вмешательства должна определяться не желанием или волей властвующих чиновников и политиков, например, волей думского большинства. И не степенью влияния той или иной идеологии (либеральной или прогосударственной) на режим власти, а самим состоянием экономики. И в любом случае, оно должно быть не административным, как к тому призывают власти экономисты-прогосударственники,  а   правовым,   осуществляемым  с помощью
экономических мер воздействия, с помощью проведения той или иной  экономической политики.
      К сожалению, приходится констатировать, что вмешательство государства в экономику и в сферу бизнеса, какое традиционно осуществлялось в России, когда само «государство» как система власти становилось преобладающим субъектом экономических отношений, а стало быть, преобладающим субъектом экономика становилась бюрократия (чиновничество), никогда не приводило к экономическому процветанию. Не сила и мощь государства, не процветание чиновничьего аппарата, а экономическое благо для населения – вот в чем мы видим главный аспект и критерий экономического роста.
      В конце ушедшего столетия, по мере перехода от имперской России к нынешней новой России («перестройка», «либерализация», затем период шатания, наконец, канун третьего тысячелетия), наблюдался определенный отход от традиционной жесткой политики вмешательства государства в экономический процесс.
      Отличительной чертой экономической жизни России нынешнего периода по сравнению хотя бы с 90-ми годами прошлого столетия является тягучесть, вязкость, медленность в наборе темпа движения. Но, тем не менее, некоторый темп при раскручивании оборотов все же виден. Наблюдаемая картина экономического движения подобна процессам, происходящим в физической среде. Был «бурный» всплеск экономической активности к концу 90-х годов, который на поверку оказался скорее пропагандистским или желаемым. Затем на некоторое время, год или два, наступило затишье, как перед бурей. Казалось, экономический маховик России в очередной раз замедляет  свой ход и вот-вот остановится. Однако этого не произошло. Спокойная и достаточно корректная смена исполнительных властей не дала ему остановиться. Сейчас, хотя и туго, со скрипом, но экономический маховик понемногу начинает набирать обороты. Чувствуется, что еще немного усилий властей в направлении стабилизации «правил игры», не лишенных, однако, определенных противоречий в своих действиях, но выдерживающих определенную линию экономического движения, и экономический маховик начнет набирать все больше оборотов в автоматическом режиме, который уже не будет требовать экстренных мер правительства.
       Такая образная картина экономических реалий России начала третьего тысячелетия является, если обратить внимание на важнейшие экономические показатели развития в последние годы. Динамика производства валового внутреннего продукта (ВВП), считая с 1995 г. по конец 1999 г., отражает именно нарисованную здесь картину. Так, если пронаблюдать динамику производства ВВП поквартально с 1995 по 1999 гг., то можно увидеть, что в целом его производство росло, но не без определенных спадов. В некоторые из указанных периодов наблюдается достаточно сильный рост, но одновременно и резкий спад. Если за точку отсчета взять 1 квартал 1995 г., то примерно такой же или даже чуть меньший   объем производства ВВП (около 435 млрд. руб.) наблюдался в 1 квартале 1996 г., в 1-2 кварталах 1997 г., в 1-2 кварталах 1998 г. и в 1-2 кварталах 1999 г. Видимо, в этом проявилась сезонность. Особенно резкие всплески (порядка нескольких десятков млрд. руб.) или резкие спады наблюдались в 3 квартале 1995 г. (рост), в 1 квартале 1996 г. (спад), в 1 квартале 1997 г. (спад), в 3 квартале 1997 г. (рост), в 1 квартале 1998 г. (спад), затем вялый рост, а в 1 квартале 1999 г. вновь резкий спад. Наконец, в 3 квартале 1999 г. резкий подъем [61].
       Госкомстат России сообщает, что ВВП в 2000 г. по сравнению с 1999 г. вырос на 107,7 %, соответственно в 1999 г. по сравнению с 1998 г. на 103,5 % [62].  Такая же картина наблюдается и по другим важным показателям экономического развития: выпуску продукции   и   услуг   базовых  отраслей   (в 2000  по сравнению  с  1999 г. – 108 %), объему промышленной продукции (109 %), инвестициям в основной капитал (117,7 %), продукции сельского хозяйства (105 %).  Реальные располагаемые денежные доходы населения (доходы за вычетом обязательных платежей, скорректированные на индекс потребительских цен) в 2000 г. также выросли по сравнению с предшествующим периодом на 9,1 % [63].
       И эта, безусловно положительная, тенденция конца прошлого  тысячелетия и начала нового, как представляется, достигнута при сравнительно малом прямом вмешательстве государства в экономическую жизнь, но одновременно при достаточно последовательно проводимой экономической политике.
       Из приведенных положений можно заключить, что для экономического подъема России в ближайшие десять-двадцать лет следует и далее настойчиво проводить тот же принцип: менее жесткое вмешательство государства в экономическую деятельность граждан и сообществ и одновременно последовательное проведение определенной экономической политики в достаточно длительный промежуток времени (3-5 лет), направленной на сохранение режима стабильности. Стабильность, и еще раз стабильность в действиях властей в экономическом пространстве – это, пожалуй, главный лозунг ближайшего десятилетия.

*   *   *
Библиография к 2.3.[Е]

59. Петраков Н.Я. Станут ли просчеты прошлого уроками для будущего? (Рецензия на монографию Федоренко Н.П. «Россия: уроки прошлого и лики будущего. М.: Экономика, 2001) // Вестник Российской Академии Наук, 2002. № 1.
60. Отчет о заседании «Круглого  стола» «Состояние и прогноз макроэкономики России» // Критика российских реформ отечественными и зарубежными экономистами. – Сайт: http://rusref.nm.ru/index oop.htm
61. Динамика производства ВВП. Госкомстат России. Сайт: www.gks.ru.
62. Основные социально-экономические показатели России. Госкомстат России. – Там же.
63. Уровень жизни и доходы населения. Госкомстат России. – Там же.

*   *   *
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

ГЛАВА 3.  ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ЭКОНОМИКИ И
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ

3.1. [А] Основные концепции и тенденции глобализации

       Человеческая цивилизация вступила в новую стадию своего развития. В последние годы исследователи часто называют ее «глобализацией», хотя для ряда исследователей вполне ясен весьма условный характер обозначения данным термином экономических и политических процессов, происходящих на Земле в исследуемый период [1]. В последние десятилетия  «глобализация» превратилась в модный термин, которым экономисты и политики часто прикрывают свои достоверные или не подтвержденные  идеи и концепции. Современное обществоведение в целом оказалось не готовым к происходящим ныне процессам  планетарного масштаба. Экономическая наука оказалась практически без каких-либо серьезных заделов и наработок, которые позволили бы более или менее свободно ориентироваться в тенденциях и приоритетах быстро и резко  меняющегося мира. Возникшая ситуация обществоведческого «полузнания», по выражению Н.Н. Косолапова, усугубляется сложностью и противоречивостью процессов, происходящих в условиях тенденции «глобализации» в разных регионах земной экономики.  Познавательный процесс при этом осложняется еще одним обстоятельством. До сих пор не закрыт традиционный, во всяком случае,  для отечественного обществоведения, дискуссионный вопрос о соотношении и роли объективных, не зависящих от человека, в том числе глобальных процессов, и субъективных начал в определении тенденций  будущего.
Поскольку самые развитые, мощные, влиятельные экономики оказались быстро втянутыми в происходящие глобализационные процессы, сформировавшиеся, прежде всего, на базе быстрого развития естественно-научных, технологических и технических дисциплин, а также информационных систем и систем связи, обществоведческие дисциплины оказались не готовыми к подобной динамике. В принципе, подобное наблюдалось и раньше, тысячелетия назад. Осмысление человечеством собственных технических достижений в смысле их пользы или вреда, эстетичности, приемлемости, необходимости для выживания человеческого рода и т.д. всегда отставало от этих самых технических достижений, или, как некоторые любят выражаться, от научно-технического прогресса. Но ныне, когда стоит вопрос о выживаемости современной человеческой цивилизации, подобное отставание показывает остроту проблемы.

*   *   *
 Согласно традиционным отечественным представлениям, в которых преобладает так называемый «экономический материализм»,  «…основные импульсы глобализации действительно идут от экономики. Без учета экономической составляющей утрачивается основной аргумент, подтверждающий объективный характер глобализации как процесса неизбежного и прогрессивного в своей основе, хотя и противоречивого» [2].
В данном рассуждении стоит обратить внимание на то, что, во-первых, процессы глобализации рассматриваются как объективные, и, во-вторых, что они обязательно имеют в себе прогрессивные начала, что, по-видимому, подразумевает положительное для землян. Эта давнишняя философская полемика о соотношении объективного и субъективного, характерная для отечественного обществоведения, воспитанного на  марксизме, косвенно показывает, что оно (отечественное обществоведение) все еще не может избавиться от того старого стереотипа, в соответствии с которым, все, что относится к «объективному», подлежит исследованию экономической  науки, а то, что относится к субъективному – зависит от домыслов авторов, от лукавого, и потому не подлежит исследованию. Как будто бы какой-либо объективный процесс может осуществляться без субъективного. Если нет осмысливающего субъекта (грубо говоря, наблюдателя), то нет, как такового, и объективного процесса. Последний без субъекта – ничто, выдумка.
      Именно в силу традиционности отечественного обществоведения, чтобы придать  налет научности тому или иному положению, исследователи стремятся показать, прежде всего, объективность тех процессов, о которых они ведут речь, как если бы субъективность не была столь же значимой для науки. Вот почему для цитированного автора столь важен «основной аргумент» объективности. Как если бы только экономические процессы  являлись объективными и потому первичными, а политические и все иные – субъективными, а потому вторичными. Вот почему далее у цитируемого автора «основой и стержнем глобализации» является «постиндустриальная трансформация экономики» [3].
       По нашему мнению, первичными все же были процессы развития технологий, которые дали определенную власть различным организационным структурам и которые уже затем повлияли на глобализационные экономические процессы. Косвенным подтверждением нашего заключения является мнение специалиста политической дисциплины, высказанное на заседании «Круглого стола» того же самого журнала. «…Характер включения России в мировую экономику и в процессы глобализации является производным от внутреннего типа общественной интеграции, центральный элемент которой – господство нерасчлененных властно-собственнических элит. Иначе говоря, если бы процессы социально-политического развития начала 90-х годов пошли по-иному, в направлении гражданского общества и представительной демократии, то и тип экономического развития мог бы быть иным, ориентированным на внутренние составляющие экономического роста и более равномерное распределение доходов»  [4].

*   *   *
И именно самые развитые экономики, которые породили транснациональные компании, прежде всех смогли воспользоваться  плодами глобального экономического и технологического прорывов,  переложив неизбежные в таких случаях издержки в основном на слаборазвитые государства, развивающиеся страны, которые оказались вынуждены выполнять придаточные функции, не получая взамен никаких выгод, и вызвав тем самым их негодование [5]. Вопрос же о приоритетных направлениях мирового развития, в том числе экономического и социального, хотя и оставался едва ли не центральным в научных дискуссиях последних десятилетий,  тем не менее, в обществоведении (теоретическая экономика, философия, история, социология), не решался, так как его концептуальная формулировка в указанных дисциплинах связана с необходимостью переосмысления  современного мира, выдвижения новых  представлений о мире, модернизированных представлений о движущих силах и пределах его развития, месте и роли в нем технического и социального прогресса, ценностных ориентирах человечества и т.д., что само по себе всегда было для обществоведения     проблемой.    Поэтому     нельзя     не   согласиться с А. Неклессой в том, что события глобализирующегося мира  входят в жизнь через «потрясение ума и души… Живя на разломе исторических эпох,  мы вряд ли ясно представляем всю его головокружительную глубину. Тем более скрыт от нас за горизонтом времени истинный Град будущего. Значительная часть сегодняшних рассуждений на эту тему окажется, скорее всего, досужими домыслами или, в лучшем случае, миражом, кривым зеркалом, искажающим невидимый ландшафт. Слишком уж велик диапазон перемен. Но размышления о данном предмете все же не совсем бесплодны. Да и неизбежны они. Чем более грозные знаки прочитываются в окружающем мире, тем настойчивее наши попытки заглянуть за горизонт, прорвать полупрозрачную пелену времени. И то, что удается узреть сквозь прорехи, еще сильнее подогревает любопытство» [6].
       Особенности всех современных рассуждений о глобализации покоятся на трех основных представлениях, выработанных исследователями ранее на основе прожитого опыта цивилизаций и осмысления их истории.
      Во-первых, это представление о таком будущем человечества, которое будет представлять из себя унифицированный глобальный социум. Примерно в таком ключе рассматривается будущее в рамках марксистской теории динамики способов производства материальных благ. Согласно этим представлениям, социально-экономическое развитие должно в целом привести к новому, более прогрессивному способу производства, к которому перейдет все человечество, а стало быть, и к единому унитарному социальному образованию. В современном варианте такой подход представлен в работах Ф. Фукуямы, в которых отражается   существенная особенность  унифицированных  моделей - рассмотрение глобализации как процесса, прежде всего, распространения западной модели общественного развития.
     Во-вторых, представление о том, что глобализационные тенденции приведут разные локальные и региональные человеческие цивилизации, представленные ныне народами и нациями со своими собственными особенными государственными образованиями, к их единой системе взаимодействий, в которой так или иначе все же будут оставаться (сохраняться) интересы этих разных образований, а стало быть, сохраняться и их несовпадение, противоборство.
        Наконец, в-третьих, представление о том, что в современном мире присутствуют обе эти тенденции. Как можно заметить, в двух последних моделях мир предстает не унифицированным до конца, а в определенной степени дифференцированным по интересам составляющих его подсистем (наций, государственных образований). При этом основаниями для подобных дифференциаций у разных авторов выступают различные критерии.  Так, у С. Хантингтона в качестве подобного критерия выступают сами этапы цивилизации (варварство, дикость, цивилизация).  У Э. Тоффлера таким критерием выступают типы цивилизаций - сельскохозяйственная, индустриальная и постиндустриальная. У В.Л. Иноземцева - уровень профессионализма; у И. Валлерстайна -  уровень социально-экономического развития стран (высокий, средний и низкий, на основании чего выделяются центр, полупериферия и периферия мира). А. Неклесса  с подобной целью выделяет шесть экономико-географических зон; а О. Долльфюс применяет термин  «лоскутов» территорий  [7].
В качестве приверженца третьей модели можно назвать американского исследователя Б. Барбера. Его идея объяснения современности через  «священную войну», ведущуюся против «Макдональдса» как символа унифицирующегося мира, в свое время привлекла внимание  общественности, но в научном отношении оказалась недостаточно устойчивой, долгоживущей. В свою очередь, затрагивая феномен противоречивости современного мира, А. Ротфельд  констатировал,  что он определяется действием как мировых центробежных процессов (глобализации или интеграции), так и глобальных центростремительных сил (фрагментации, эрозии государств и т. д.). Дж. Розенау даже предложил специальный термин, отражавший обе означенные тенденции, - фрагмегративность (fragmegrative как одновременное действие фрагментации - fragmentation и интеграции - integration), но это понятие так и не закрепилось в научной сфере.
      Среди  представителей  данного  направления  преобладает мнение, что мировое развитие идет эволюционным путем без резких скачков и радикальных изменений. Так, Дж. Икенберри считает мифами всякого рода утверждения о хаотизации явлений и процессов в мире после окончания «холодной войны». Однако из истории  известно, что переход к новому качеству общественного развития в какой-то мере связан с допущением той или иной степени разбалансированности устоявшегося порядка вещей в общественной практике, а это и является показателем определенного роста в принципе нерегулируемых процессов, т.е. хаоса, из  которого вырастает новое положение вещей, динамика которых затем на определенное время опять принимает эволюционную форму.
Независимо от точки зрения на фрагментарность современного мира, большинство исследователей подчеркивают, что в конце XX века мир начал переживать некий критический период, который определяется как  «переходный возраст», эпоха перелома, неопределенности. Г. Киссинджер отмечал в этой связи, что мир и его составные части никогда ранее не изменялись так быстро, глобально и глубоко.
     На наш взгляд, проблема современной ситуации состоит в том, что традиционное сочетание в подходах к интерпретации современного мира  трех  описанных выше  исследовательских моделей оказывается недостаточным для детального и точного описания процессов глобализации. Процессы последних десятилетий оказались слишком сложными для старых научных парадигм, рожденных в индустриальную  фазу   развития современного мира. В этой связи не будет преувеличением отметить, что большинство современных теорий глобализации  фактически исходят из линейно-прогрессивной версии понимания мирового развития, по которой тенденции  глобализации развиваются по западно-либеральному образцу с перспективой  уподобления всего мира западному обществу.  Данный линейный подход предполагает, что тенденции глобализации по западному образцу проникают всюду и видоизменяют все на своем пути. Создается представление, что они  унифицируют  мир, формируя  в нем единообразные  пласты социально-экономической  реальности (общие стандарты потребления, поведения и быта, единые ценности, сходные политические практики, модели поведения, родственные художественные вкусы и т. п.). Однако это не совсем точное представление о мире и его тенденциях.   Г.К. Широков в этой связи отмечает, что в настоящее время «системность мира, поддерживавшаяся в эпоху промышленной революции на Западе существованием аграрно-сырьевого антипода на Востоке, распалась», и «с переходом в постиндустриальную стадию, по-видимому, требуется сосуществование разных (даже полярных) способов производства, рассредоточенных по всему миру». Объективно это обусловливается тем, что «способность развитых стран к интеграции новых членов в «золотое» сообщество не беспредельна» [8].
      Некоторые страны в процессе глобализации, прежде всего слаборазвитые государства,  по-видимому,  могут  развивать в себе особые внутренние структуры - конгломераты, позволяющие сосуществование и взаимопроникновение новых и старых, традиционных для данной страны начал, образуя отдельные анклавы внутри единого конгломерата. Видимо, сосуществуя внутри конгломерата, подобные анклавы могут развиваться достаточно продолжительное время, принимая что-то от соседей, но не впитывая полностью все их свойства. Такая динамика может продолжаться достаточно длительное время. Модель подобной  структуры      общества    была     описана      А.Д. Богатуровым    и А.В. Виноградовым [9].
         Эта модель предполагает, что сообщества, входящие в конгломерат, не обязательно замыкаются на своих собственных традициях и представлениях о путях развития, но в определенной степени воспринимают новизну, исходящую извне и от анклавов, входящих в конгломерат, и ассимилируют ее. Таким образом, общая энергетика конгломерата нарастает, позволяя, с одной стороны,   анклавам вписаться в современную структуру мира, а с другой – не растерять свою специфику.
        При подобном описании картины мира с учетом проявленных тенденций глобализации возникает вопрос о правомерности рассуждений о глобальной культуре.
       Глобальная культура землян, человечества, что это такое? И правомерно ли так ставить вопрос, когда мы наблюдаем противоречивые тенденции глобализации и устремлений отдельных стран и народов к сохранению национальной или расовой самобытности? Если правомерно, то в каких пределах? Если нет, то по каким причинам? Эти вопросы показывают неразработанность проблематики «глобализации» с точки зрения взаимовлияния, с одной стороны, социальных, экономических, политических  и т.п. процессов глобальных тенденций и, с другой, - культурных, нравственных, моральных процессов (т.е. процессов созревания менталитета населения и нации, адекватного глобальным экономическим и технологическим процессам). В конечном итоге, экономист или политик сколько угодно может рассуждать о преобладании тенденции «глобализации» в человеческом мире, но до тех пор, пока мы не получим доказательств проявления подобной тенденции в менталитете нации, все подобные рассуждения будут пустыми словами. Беда в том, что многие исследователи не замечают подмены процессов «глобализации мира» и процессов «монополизации» экономических пространств. Часто, манипулируя цифрами и этими терминами, приводят доводы в пользу или, наоборот, против преобладания тенденций «глобализации», подразумевая под этим только, или чисто, экономические процессы. Но монополизация это нечто другое. Экономический процесс «глобализации» может быть определен с позиций классической экономической школы как процесс монополизации, и при этом в стороне остается вопрос о действительной глобализации человеческого сообщества. Культура народов Азии, Африки, Европы, Южной Америки показывает, что экономисты и политики, поставив вопрос о «глобализации», не подумали как следует о возможных ответах на него.
       Глобализация в плане культуры не сводится, как некоторые полагают, к  обмену товарами, людьми, информацией, знаниями [10]. Однако некоторые исследователи полагают, что можно говорить и о «глобализации» культуры. В подобных высказываниях глобальная культура предстает в виде фрагментов, которые можно вычленить в пределах  национальных и локальных культур, как ростки нового в старом древе.  Но если так рассматривать процесс глобализации культуры, когда ростки духовной «глобальности» человечества вырастают в пределах старых национальных культур, как фрагменты, чтобы потом, в будущем создать нечто единое, глобальное для всего человечества, то тогда непонятны рассуждения о том, что данный процесс характеризуется тем, что, чем более мир превращается в единое целое, тем более множатся культурные различия. Стремление описать мир не как одну, а как множество систем, подчеркивая децентрализованный характер мироцелостности, признавать   гетерогенность и гибридность естественными состояниями культурной карты мира [11], означает отрицание  идеи культурной «глобализации» мира.
                                                  *   *   *
Библиография к 3.1. [А]
1. Мунтян М.А., Урсул А.Д. Глобализация и устойчивое развитие. – М.: СТУПЕНИ, 2003, с. 304.
2. Медведев В.  Глобализация  экономики:  тенденции  и   противоречия. –
     Мировая экономика и международные отношения. № 2, февраль 2004, с. 3.
3. Там же, с. 4.
4. Ворожейкина Т.Е.  –  Круглый   стол.   «Россия  и  Латинская  Америка:
     сходные проблемы зависимого развития?», МЭиМО. № 2, 2004, с. 25.
5. См.: Кастро Ф. Экономический и социальный кризис мира. Доклад, представленный VΙΙ Конференции глав государств и правительств неприсоединившихся стран. – Гавана, 1983. Изд-во «Прогресс», 1983.
6. Неклесса А. Конец цивилизации, или конфликт истории  // МЭиМО, 1999. № 5, с. 74.
7. Там же, с. 82.
8. Салицкий А. Вызовы глобализации и проблемы крупных полупериферийных стран // МЭиМО, 2002. № 2, с. 16.
9. Богатуров А.Д., Виноградов А.В. Модель равноположенного развития.  Варианты сберегающего обновления  //  Полис,  1999. № 4.
10. Мир как целое: проблемы исследования мировой политики (Материалы «круглого стола») // Вестник МГУ. Серия 12. Политические науки, 1997. № 6, с. 18.
11. Чешков М.А. Глобалистика: Предмет, проблемы, перспективы // ОНС, 1998. № 2, с. 132; Богатырева Т., Яновский Р. Стратегия глобализации: социокультурная динамика и информационный обмен // Безопасность Евразии, 2001. № 1, с. 640.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.1. [Б] Основные концепции и тенденции глобализации

       Некоторые национальные государства поменяли свою внешнюю  оболочку, форму государственности, название, политику, дипломатические приемы и т.п., иными словами, свой облик, не изменяя при этом свои внутренние социальные, экономические и правовые традиции. Политические лидеры таких стран действуют в режиме  западных принципов только в рамках отношений с западными же государствами. В решении же внутренних вопросов они остаются в рамках  традиционных социально-политических стереотипов. В этой связи можно привести высказывание, которое иллюстрирует наш довод. В.Л.Иноземцев и Е.С. Кузнецова отмечают: «Исторический опыт показывает, что традиционные общества мало восприимчивы к внешнему влиянию. Их легче уничтожить, нежели преобразовать. Это не значит, что данные социумы вообще не способны развиваться, но эволюция растянется на сотни лет. Подобные общества предполагают приоритеты клановых и семейных интересов над индивидуальными, преимущественно консенсусно-общинный, а не демократический характер принятия политических решений. Сегодня такие системы переживают период роста, сменивший столетия стагнации; в этих условиях их представители активизируются, а простота социальной организаций делает возможным ее быстрое распространение даже в относительно чуждой среде. Намного более сложная западная социальная структура может быть перенесена на новую почву лишь как некая завершенная целостность; кроме того, в настоящее время происходит постепенная подмена фундаментальных принципов ее организации некими абстрактными «общечеловеческими» ценностями. В сегодняшней ситуации взаимодействие двух типов цивилизаций способно привести к экспансии незападных социальных структур в постиндустриальный мир и к последующей деградации западных обществ (то есть повторится печальный опыт Римской империи)» [12].
      По некоторым позициям с цитируемыми авторами можно поспорить. Например, их сарказм в отношении «неких абстрактных общечеловеческих ценностей» предполагает, что цитируемые авторы таких ценностей не знают, и что в действительности их нет. Они заблуждаются. Мы можем привести здесь как минимум хотя бы одну реальную общечеловеческую ценность – это выживание человечества. И, пожалуй, это главная ценность, о сохранении которой должны были бы постоянно думать политические и социальные лидеры различных социальных структур, о которых рассуждают авторы.
      Непонятно также, на чем основывается убеждение цитируемых авторов в большей «сложности социальных структур запада» по сравнению с «традиционными обществами»? Критерии сложности или упрощенности социальной структуры того или иного человеческого сообщества не приводятся, а мнение авторов на этот счет просто утверждается как доказанное и общепризнанное. Сложность бюрократических процедур установления для личности своего социального статуса в «западных» организмах не является показателем сложности или простоты социальной организации. В так называемых традиционных обществах бывают более сложные социальные процедуры установления или выявления социального статуса члена такого общества. Например, кастовость в Индии. Если авторы ведут речь о сложности бюрократических процедур, то, видимо, так и надо было писать. Следовательно, они путают социальные и административные (бюрократические) структуры и организмы. Поэтому их категоричность в отношении того, что «намного более сложная западная социальная структура может быть перенесена на новую почву лишь как некая завершенная целостность», неуместна.
      И тем не менее, можно согласиться с их общим выводом о том,   что та модель глобализации, по которой национальные сообщества включаются в мировой глобальный процесс чуть ли не по инерции, без проблем, кризиса доверия, и т.п. вопросов, не отражает все сложности  нашего реального современного мира.
     В этом плане более предпочтительна модель, которая предполагает рассмотрение мира как конгломерата взаимодействующих, но не обреченных на взаимное нивелирование своих отличительных особенностей. Подобное видение мира анклавов, по мнению  А.Д. Богатурова, интересно в трех отношениях. Во-первых,  оно  органичнее сочетается с фактическим многообразием мира, находя естественное структурное местоположение и функцию для всех его составляющих. В таком представлении мир уже не  делиться, как ранее,  на «Запад» и «Восток», который должен стать «Западом», но ещё этого не сделал из-за «неразумия», «отсталости» или «злонамеренного упрямства». Подобное представление предполагает мир-конгломерат, который   предстает состоящим из нескольких равноположенных частей-анклавов, не похожих и не стремящихся походить друг на друга, но взаимно влияющих и взаимно приспособляющихся. Причем на их общей коммуникативной «поверхности» постепенно складывается стабилизирующий их общий пласт разделяемых всеми ценностей. Во-вторых, подобное видение мира дает более миролюбивую, примирительную картину социальных отношений, контрастирующую с воинственностью «западнических» глобализационных теорий, их нескрываемой ориентацией на поглощение «отсталого» «передовым» и борьбой различных цивилизационных сущностей за выживание. В-третьих, предлагаемый подход позволяет увидеть глобальное социальное образование как средоохранное (и в этом смысле экологичное) социальное образование человечества. Современному человечеству стоит осознать, куда ведет неудержимое потребительство с его постоянно растущим поглощением ресурсов и обеднением культурно-духовного многообразия планеты [13]. И глобализация в этой связи предстает как многоэтапный эволюционный процесс.
       Подобное видение процессов глобализации не стыкуется с практическими намерениями и действиями политических кругов западных стран в отношении глобализации, с их видением нового «глобального» мира. Предлагаемая ими, и прежде всего США, стратегия обеспечивает им наименее затратный путь для бесконфликтного в основном расширения природной базы их модели роста. А потому они проводят «ту же самую стратегию превосходства, которой они следовали с 1945 по 1991 годы» [14]. Их основные союзники в Западной Европе и Азии также, видимо,   удовлетворены ходом событий и лишь опасаются, как бы США не увлеклись собственной гегемонией и не перестали считаться с мнениями и интересами более слабых, но лояльных Вашингтону партнеров [15].
     Между тем, ресурсоемкий тип развития постепенно уходит в историю, исчерпывает свои возможности. И надежды на то, что имеющиеся информационные технологии позволят решить все возникающие  проблемы, вряд ли оправданы, поскольку они самой своей динамикой выдвигают перед человечеством новые, еще более трудные проблемы. Это и излишнее, «зомбирующее» влияние на людей средств массовой информации; и нежелательное вмешательство в частную жизнь людей и организаций с помощью современных информационных технологий; это и сложность адаптации к информационным технологиям значительных масс населения; опасность разрыва между классом людей, занимающихся разработкой информационных технологий и классом простых потребителей  информационных услуг [16].
     Сложность заключается также и в том, что динамично развивающаяся информационная культура непосредственно связана с интеллектуальными способностями человека, его техническими навыками и предельно упрощает  его  социальные  коммуникационные связи и подчиняет их требованиям, обусловленным спецификой пользования программными продуктами  [17].
      Если рассматривать процесс глобализации через призму динамики развития информационных технологий, то можно отметить следующее несоответствие между отношением традиционного обществоведения к концепции глобализации и самими фактами глобализационных процессов.  Глобализация, или общечеловеческое единство, рассматривается традиционным обществоведением в линейной плоскости, как прогресс, который якобы должен принести некое благо для всех народов Земли (вспомним линейный марксистский подход к этапам экономического развития человечества с точки зрения способов производства). Однако реалии тенденций современной информатизации показывают далеко не радужную картину, особенно для населения стран, находящихся не в авангарде информатизации. «Информационное» или «информатизированное» общество не нуждается в больших объемах рабочей силы и обеспечении занятости трудоспособного населения, которого и без того в избытке у современных периферийных стран. Так что обществоведению в целом придется перестраивать все свои основные концепции о тенденциях развития, особенно те их части, которые касаются этой стороны вопроса (отношение к прогрессу, что есть благо для населения, землян и т.п.). По мнению Н.Н. Моисеева, человечество самим фактом своего существования участвует в определении основных направлений социо-природной эволюции. И потому люди должны научиться договариваться о новых этических и моральных принципах глобального существования, об общей системе ценностей, чтобы иметь шанс на дальнейшее развитие [18]. Именно диалог как важнейший фактор культурного и иного развития становится основой связей между народами и универсальным способом выработки общих ценностей и интересов. По мнению  М.С. Кагана,  «когда развитие цивилизации сделало невозможным глобальное применение силы для решения основных противоречий бытия человечества без угрозы его самоуничтожения, у него не остается иного выбора, кроме диалогического способа связей человека с человеком, поколения с поколением, пола с полом, класса с классом, нации с нацией, региона с регионом, как и современности с прошлым, ибо спасти человечество в этой критической фазе его развития может только осознание его единства - и социального, и исторического. Именно диалог есть средство обретения этого единства» [19].
       Подводя краткий итог рассмотрению различных моделей глобализации, необходимо отметить следующее.
       Во-первых, современному обществоведению уже не отмахнуться от процесса «глобализации» как от якобы надуманной  проблемы. «Глобализация» как тенденция является объективным вектором современного мирового развития. Она является важнейшим фактором перемен в мире, однако одновременно порождает и новые сложные проблемы, касающиеся, прежде всего, этических основ жизни.
      Во-вторых, современные глобализационные процессы несут в себе, как минимум, две противоречивые тенденции. Первая – это тенденция к унификации технологических и экономических процессов, преодолению границ континентов, стран и государств. Вторая – определенная заторможенность данных процессов, а в некоторых случаях даже противодействие им, в политической, социальной и культурной сферах бытия народов разных стран.
     В-третьих, современные концепции осмысления процессов глобализации во многом все еще несовершенны. Практически во всех этих концепциях отсутствует осмысление и определение места в них названным выше противоречивым тенденциям. Поэтому можно сделать общее заключение о том, что существующие на данный момент концепции глобализации остаются все еще пока «сырыми»; они требуют дальнейшей своей разработки.

*   *   *
Библиография к  3.1.[Б]
12. Иноземцев В.Л., Кузнецова Е.С. Глобальный конфликт ХХΙ века  // Полис, 2001. № 6, с. 138.
13. Богатуров А.Д. Синдром поглощения в международной политике // Pro et Contra. Осень 1999. Т. 4, с. 40.
14. Layne C. Rethinking American Grand Strategy: Hegemony and Balance of Power in the Twenty-First Century // World Policy Journal. Summer, 1998. P. 8.
15. Guehenno J. M. Globalization and the International system // Journal of Democracy, 1996. № 4. Р. 30.
16. Рейман Л.Д. Информационное  общество и роль  телекоммуникаций в его становлении // Вопросы философии, 2001. № 3, с. 7.
17. Там же, с. 9.
18. Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь разума. М., 1998, с.15.
19. Каган М.С. Философия культуры. СПб, 1996, с. 404-405.
*   *   *
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.2. [А] Глобализация экономики и экономическая безопасность

      Недостатки рыночного механизма (цикличность, неудовлетворительное распределение ресурсов в силу существования монополий, высокая безработица в период спада рыночной экономики или высокая инфляция в период ее подъема и т.п.) порождают проблему вмешательства государства в рыночный процесс. Это вмешательство может принимать различные формы. Например, направление национальных средств на поддержку и развитие тех сфер хозяйства, где наблюдается относительно низкий уровень дохода и потому инертность действия частного капитала, но которые необходимы для нормального функционирования общества (железные дороги, топливно-энергетический комплекс, образование, здравоохранение и др.). Когда подобная направленность деятельности государства имеет значительный социальный аспект, то говорят о социально-рыночном хозяйстве (например, Германия, Австрия, Швеция).
     В этом смысле вмешательство государства в рыночный процесс оправдано. Но все же оно должно осуществляться на каком-то основании. В качестве такого основания на первых порах можно определить принципы, вытекающие из соответствующих функций государства в рыночном хозяйстве, о которых выше уже говорилось.
      По мнению ряда авторов, на эти функции государства в экономике накладывают свой отпечаток некоторые факторы, которые не позволяют определить количественное значение тех или иных функций. К подобным факторам относятся: менталитет населения,  общий уровень экономического развития страны, развитость рыночных отношений и частного сектора, степень открытости экономики, уровень технологического развития, наличие естественных монополий, необходимость регулирования некоторых сравнительно новых для той или иной экономики видов деятельности, качество аппарата государственного управления и некоторые другие.
      В более широком смысле основанием для определения степени вмешательства государства в экономический процесс может явиться  так называемая экономическая безопасность. Институт государства, в силу своей особой роли в экономике, должен обеспечивать экономическую безопасность хозяйствующих в данной экономике субъектов. Поэтому в первом приближении можно назвать крайний предел вмешательства государства в экономический процесс. Это тот необходимый уровень вмешательства, который обеспечивает экономическую безопасность хозяйствующих субъектов. Количественные параметры такого необходимого уровня должны еще быть определены. Вполне вероятно, что в них войдет, прежде всего, показатель ВВП. Но для уточнения данного вопроса необходимо определиться, прежде всего, с самим понятием «экономической безопасности».
       Некоторые авторы определяют безопасность как состояние и тенденцию усиления защищенности жизненно важных интересов социума и его структур от внутренних и  внешних угроз [20]. А в ст. 2 закона РФ «О безопасности» сказано, что «безопасность - состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз. Жизненно важные интересы - это совокупность потребностей, удовлетворение которых надежно обеспечивает существование и возможности прогрессивного развития личности, общества и государства. К основным объектам безопасности относятся: личность - ее права и свободы; общество - его материальные и духовные ценности; государство - его конституционный строй, суверенитет и территориальная целостность» [21].
        В    послании    Президента     РФ   Федеральному     собранию «О национальной безопасности» подчеркивается, что «национальная безопасность понимается как состояние защищенности национальных интересов от внутренних и внешних угроз, обеспечивающее прогрессивное развитие личности, общества и государства» [22].
       В литературе предлагаются различные определения понятия «экономическая безопасность». Так, в коллективной монографии под редакцией В.К. Сенчагова «экономическая безопасность» трактуется как «состояние экономики и институтов власти, при котором обеспечивается гарантированная защита национальных интересов, социальная направленность политики, достаточный оборонный потенциал даже при неблагоприятных условиях развития внутренних и внешних процессов» [23].
       Ряд авторов полагает, что экономическая безопасность - это состояние, в котором народ (через государство) может суверенно, без вмешательства и давления извне, определять пути, формы своего экономического развития. Академик Л.И. Абалкин считает, что это совокупность условий и факторов, обеспечивающих независимость национальной экономики, ее стабильность и устойчивость, способность к постоянному обновлению и самосовершенствованию [24].
     По мнению О. Грунина и С. Грунина, экономическая безопасность представляет собой такое состояние народного хозяйства, которое позволяет удовлетворить всю совокупность реальных, действительных экономических потребностей общества, обеспечивает его экономическую независимость, стабильное и устойчивое развитие, прогресс, достойное равноправное положение в мировом хозяйстве, надежную, т. е. не позволяющую скатываться за критический предел, защищенность от внутренних и внешних угроз и влияния непредсказуемых и труднопрогнозируемых факторов [25].
         К субъектам безопасности относят также граждан, общественные или иные организации и объединения, обладающие правами по обеспечению безопасности [26].
        Основными принципами обеспечения безопасности, согласно закону РФ «О безопасности», являются: законность; соблюдение баланса жизненно важных интересов личности, общества и государства; взаимная ответственность личности, общества и государства по обеспечению безопасности; интеграция с международными системами безопасности [27].
        Анализ литературы, посвященной данной проблематике, показывает, что в общей системе угроз авторы выделяют, как правило, два аспекта - внутренний и внешний. Аналогичный классификационный признак используется и в основных официальных документах («Концепция национальной безопасности», «Государственная стратегия экономической безопасности РФ») [28].
      На наш взгляд, наиболее подробная классификация угроз экономической безопасности предложена О. Груниным и С. Груниным [29]. По их мнению, угрозы экономической безопасности можно классифицировать:
•   по источнику угрозы (внутренние - источник на территории РФ, внешние — источник расположен за границей);
•   по природе возникновения угроз (вызванные политикой государства, иностранными государствами, исходящие от криминальных структур, конкурентов, контрагентов);
•   по вероятности реализации (реальные - могут осуществляться в любой момент времени, потенциальные - могут реализоваться в случае формирования определенных условий);
•   по отношению к человеческой деятельности (объективные - формируются независимо от целенаправленной деятельности, субъективные - создаются сознательно, например, разведывательной, подрывной и иной деятельностью, организованной преступностью);
•   по объекту посягательства (информация, финансы, персонал, деловое реноме);
•   по возможности прогнозирования (прогнозируемые на уровне хозяйствующего субъекта и не поддающиеся прогнозу);
•   по последствиям (всеобщие - отражаются на всей территории Российской Федерации или большинстве ее субъектов, локальные - отражаются на отдельных объектах);
•   по величине нанесенного (ожидаемого) ущерба (катастрофические, значительные, вызывающие трудности).
      При такой классификации угроз на конкретном этапе экономического развития могут быть выделены определенные «приоритеты безопасности», которые не являются постоянными и могут претерпевать значительные изменения в зависимости от конкретной ситуации, характера и степени угроз.
      В «Государственной стратегии экономической безопасности РФ» отмечается, что в международных отношениях Россия сталкивается со стремлением промышленно развитых стран, крупных иностранных корпораций использовать ситуацию в России и странах СНГ в своих экономических и политических интересах [30].
       Состояние того или иного объекта экономической безопасности может быть оценено по целой серии качественных и количественных критериев и показателей. В постановлении Правительства РФ от 27 декабря 1996 г. № 1569 «О первоочередных мерах по реализации государственной стратегии экономической безопасности Российской Федерации (основных положений)» дан перечень критериев экономической безопасности России [31]. К ним относятся:
•   способность экономики функционировать в режиме расширенного воспроизводства;
•   зависимость экономики от импорта важнейших видов продукции и продовольствия, производство которых на необходимом уровне может быть организовано в стране;
•   уровень внешнего и внутреннего долга и возможности его погашения;
•   обеспеченность экономики стратегическими ресурсами и эффективность государственного контроля за их обращением;
•   уровни безопасности, имущественной дифференциации населения и безработицы, максимально допустимые с позиции социально-экономической стабильности общества;
•   доступность для населения образования, культуры, медицинского и социального обслуживания, пассажирского транспорта и массовых видов связи, а также жилья и коммунальных услуг;
•   поддержание научного потенциала страны и сохранение отечественных научных школ, обеспечение эффективного функционирования особо важных объектов науки;
•   сохранение единого экономического пространства и межрегиональных отношений, обеспечивающих соблюдение общегосударственных интересов, исключающих развитие сепаратистских тенденций;
•   обеспечение необходимого уровня государственного регулирования экономических процессов с целью формирования условий для нормального функционирования рыночной экономики.
      Как мы уже говорили выше, все показатели экономической безопасности можно разделить на внутренние и внешние. По масштабам характеризуемого объекта безопасности можно выделить: макроэкономические показатели, отражающие состояние экономики страны в целом; мезоэкономические, характеризующие регион или отрасль; микроэкономические, определяющие состояние предприятия, фирмы, учреждения, а также семьи и личности. По степени значимости их можно разделить на общие, базовые и частные.
      В научной экономической литературе приводится огромное число показателей состояния экономической безопасности государства. К наиболее значимым из них следует отнести:
•   уровень и качество жизни населения, которые можно оценить многими параметрами: средняя заработная плата, индекс потребительских цен, производство ВВП или ВНП на душу населения, социальный и физиологический прожиточный минимум, индекс дифференциации доходов, уровень безработицы, уровень потребления основных продуктов питания на душу населения, обеспеченность жильем, состояние здравоохранения, уровень образования, продолжительность жизни, а также «совокупный индекс развития человеческого потенциала», предложенный ООН в конце 90-х гг., и другие;
•   темпы роста (динамика) ВВП и ВНП;
•   темпы роста производства продукции основных отраслей или сфер экономики, а также важнейших стратегических видов продукции;
•   состояние инвестиций в народное хозяйство;
•   дефицит (состояние) бюджета;
•   состояние платежного баланса;
•   конкурентоспособность продукции;
•   сальдо внешней торговли (доля в экспорте готовых изделий и высокотехнологичных товаров, импортная зависимость);
•   государственный (внешний и внутренний) долг;
•   деятельность «теневой экономики»;
•   уровень монополизации экономики;
•   структура собственности;
•   степень управляемости экономикой;
•   состояние налоговой системы;
•   обеспеченность страны ресурсами;
•   число неплатежеспособных предприятий и сумма неплатежей;
•   уровень производительности труда и эффективности производства;
•   состояние и воспроизводство факторов производства;
•   уровень расходов на науку, научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, подготовку кадров и другие.
       Экономика России на рубеже двух тысячелетий переживала беспрецедентный для мирного времени кризис. По своей глубине и продолжительности он намного превзошел Великую депрессию в США 1929-1933 гг. Остановились многие крупные предприятия, целые отрасли промышленности. ВВП, уровень жизни населения снизились примерно вдвое. Критические значения экономической безопасности по таким показателям как снижение ВВП, доля инвестиций в ВВП, доля импорта в потреблении населения и др. оказались сильно превышены.
      Наиболее серьезную угрозу для судеб России представляет начавшийся распад производственного и научно-технического потенциала. Научно-технический потенциал, несмотря на известные слабости (особенно одностороннюю ориентацию на военные цели), был в целом сопоставим с североамериканским и западноевропейским. Обвальное падение производства, особенно в военно-промышленном комплексе, парализовало спрос на НИОКР. Одновременно резко сократились бюджетные ассигнования на науку. Наука и научное обслуживание превратились из наиболее престижной и материально обеспеченной сферы деятельности в одну из самых низкооплачиваемых. В начале 90-х годов возникла массовая "утечка мозгов" за рубеж, в другие отрасли, сферу мелкого и среднего бизнеса. В последнее время она приобретает и такую форму, как скупка зарубежными фирмами и организациями результатов исследований и разработок, выполняемых российскими научными учреждениями за бесценок.
      Если исходить из представлений аналитиков конца ХХ – начала ХХΙ вв., то общие или национальные, а потому также и глобальные, экономические ориентиры изменились. Ранее государства стремились просто к экономическому росту своей страны, сейчас, согласно существующим концепциям безопасности, они стремятся якобы к экономической безопасности, обеспечение которой включает более ранние цели – экономический рост.
      В исследуемых трактовках экономического развития последнего времени налицо нарастание определенного противоречия, которое, согласно диалектической логике, должно вырасти до своего пика и найти разрешение в появлении нового состояния земной цивилизации в экономическом ее значении. Это определенное противоречие, наблюдаемое в наше время в экономическом развитии человеческой цивилизации, если доверять цитируемым исследователям, выражается в следующем. С одной стороны, происходит интеграция национальных экономических процессов не просто в межнациональный процесс, а в мировой. Экономисты даже придумали новый термин – «глобализация экономики». С другой стороны, казалось бы, если налицо глобализация экономики (а я бы лучше применил термин «космополитизация», далее будет видно, почему), то проблема национальной «экономической безопасности» должна сойти на «нет». Но если верить авторам концепций,  ее проблематика и острота с каждым годом нарастает.
     Глобализация экономик определяется центростремительными силами (международная торговля; интеграция, кооперация, разделение труда; социальное и духовное стремление землян к единству и т.д.). Но, по-видимому, в национальных экономиках подспудно действуют и центробежные силы, подпитываемые амбициями политиков, алчностью чиновных и уголовных национальных структур и т.п. Иначе проблема экономической безопасности как одна из противоположностей в логическом противоречии «глобализация – национальная безопасность» теряет смысл.
      Таким образом, с одной стороны, экономические процессы, в которые вовлечено все человечество, тянут человечество к объединению. С другой – амбиции отдельных частных лиц, организаций, групп, органов и т.п. тянут к национальной вражде, к разъединению человечества.
*   *   *
Библиография к 3.2. [А]

20. Основы экономической безопасности. (Государство, регион, личность) // Под ред. Е.А. Олейникова. – М.: ЗАО "Бизнес-школа "Интел-Синтез", 1997,  с. 10.
21. О безопасности: Закон РФ от 5 марта 1992 г. (в ред. Закона РФ от 25.12.1992 № 4235-1, Указа Президента РФ от 24.12.1993 № 2288, Федерального закона от 25.07.2002 № 116-ФЗ).
22. О национальной безопасности. Послание Президента Российской Федерации Федеральному собранию // Независимая газета, 1996.  14 июня.
23. Экономическая безопасность: Производство – Финансы – Банки / Под ред. В.К. Сенчагова. – М.: ЗАО " Финстатинформ", 1998.
24. Абалкин Л. Экономическая безопасность России: угрозы и их отражение // Вопросы экономики, 1994. № 12,  с. 4–13.
25.  Грунин О., Грунин С. Экономическая безопасность организации. – СПб.: Питер, 2002.
26. Основы экономической безопасности. (Государство, регион, личность) / Под ред. Е.А. Олейникова. – М.: ЗАО "Бизнес-школа "Интел-Синтез", 1997,  с. 10.
27. О безопасности: Закон РФ от 5 марта 1992 г. (в ред. Закона РФ от 25.12.1992 № 4235-1, Указа Президента РФ от 24.12.1993 № 2288, Федерального закона от 25.07.2002 № 116-ФЗ).
28. Концепция национальной безопасности Российской Федерации (ред. от 10 января 2000 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации.- 2000.  №  2, с. 3.
29. Грунин О., Грунин С. Экономическая безопасность организации. – СПб.: Питер, 2002.
30. О государственной стратегии экономической безопасности Российской Федерации (Основные положения): Указ Президента Российской Федерации от 29.04.96 г. № 608.
31. О первоочередных мерах по реализации государственной стратегии экономической безопасности Российской Федерации (основных положений): постановление Правительства РФ от 27 декабря 1996 г. № 1569.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.2. [Б] Глобализация экономики и экономическая безопасность

       Если посмотреть на проблему экономического движения человечества в таком свете, то надо признать, что она не нова. Она является, возможно, актуальной и новой для существующего и экономически действующего поколения людей (возможно, даже нескольких сот поколений). Но она стара с точки зрения истории человечества. Это в истории уже было. Жадность и амбиции властвующих структур, групп или отдельных лиц всегда приводили народы к вражде, а человечество в целом  - к катастрофе. Это можно видеть по истории развития разных стран и государств, например, даже в истории, казалось бы,  не столь  долгой (всего две тысячи лет), как Россия. Так, великий князь Владимир (названный в крещении Василием; 980-1014 гг. от Р.Х.) раздал уделы своим малолетним сыновьям, совсем не думая, не желая и не предполагая раздробить государство. Но он не смог предвидеть последствия своих действий после своей смерти, хотя перед глазами у него был пример подобного с детьми Святослава. «Междоусобие детей Святославовых уже доказало противное; но Владимир не воспользовался сим опытом: ибо самые великие люди действуют согласно с образом мыслей и правилами своего века»  [32], добавим, и согласно со своим частным интересом. Данный пример показывает, что в реальной исторической действительности осуществляется не придуманный принцип «интересы государства выше интересов частных лиц», поскольку мол государство выражает интересы всего сообщества. Напротив, в истории частные, порой глубоко эгоистические интересы отдельных властвующих личностей приводили государство к развалу, либо возводили принятую ими форму государственности в абсолют до такой степени, что ее машина без разбора давила личности. Не какие-то абстрактные «государственные» или «общественные» интересы, или так называемые интересы процветания отечества, преобладали и были движущими силами в истории, но вполне приземленные частные интересы отдельно взятых правителей. В одних случаях они не совпадали  с общей обстановкой и тогда государство становилось слабым, распадалось на уделы, княжества и т.п. структуры. Иногда обстоятельства способствовали частному интересу, который  находил свою полную реализацию в сильной укрепленной власти его носителя в форме сильного государственного устройства. Но было бы неверно преподносить это совпадение как якобы заботу правителя о благе для своего народа, страны, государства.
      Итак, получается не одна, а две проблемы: глобализация и национальная экономическая безопасность.  Еще раз вернемся кратко к проблеме глобализации, но теперь уже в связке с проблемой «экономической безопасности».
      Один из известных исследователей, действующих в рамках рассматриваемых концепций - М.Г. Делягин. Приведем его посылки. Краткое содержание открытой части его аналитического доклада в 1998 г. состоит в следующем. Он постулирует: «Основные перспективы технологического развития человечества: углубление и приобретение непреодолимого характера разрывами между развитыми и остальными странами, а также развитыми странами, создающими новые технологии, и остальными развитыми странами» [33]. Данное  положение весьма спорно. Дело в том, что процессы глобализации проявляются именно в распространении современных технологий и объединения мирового хозяйства прежде всего в этом направлении. Но почему все же проявляется, по мнению М.Г. Делягина, «непреодолимый характер разрыва» между странами? Оказывается, что применению технологий, широкому их распространению в мировом хозяйстве препятствует «обособление». Обособление работников информационных технологий во внутреннее «информационное сообщество», его сосредоточение в развитых странах; постепенная концентрация «информационного сообщества» мира, а с ним и мирового прогресса, в «наиболее развитых» странах [34]. Но, в таком случае, получается как бы два параллельно идущих процесса. С одной стороны, процесс глобализации технологий и экономик, а с другой, обособление в рамках этого процесса, выделение в особое сообщество субъектов, обслуживающих информационные технологии, от всего мирового сообщества, для которого они их и осуществляют. Из подобной посылки он делает весьма мрачный прогноз - «прекращение прогресса за пределами развитых стран; социальная и финансовая деградация развивающихся стран» и «возможное резкое замедление прогресса в результате глобального финансового кризиса и деструктивной конкуренции между США и Европейским валютным союзом» [35]. Откуда такие мрачные прогнозы, и что означает «деструктивная конкуренция», или «конструктивная конкуренция», об этом автор не говорит.
       Из весьма сомнительных посылок цитируемый автор формулирует столь же сомнительный прогноз: «Все развитие человечества, в том числе в области экономики, определяется сегодня и будет определяться в ближайшее десятилетие достижением нового качественного уровня сразу двумя фундаментальными процессами: развитием новых технологий, в первую очередь информационных, и опирающейся на него быстрой глобализацией конкуренции, в первую очередь на финансовых рынках» [36]. С  одной стороны, М.Г. Делягин постулирует, что процесс глобализации в распространении новейших технологий тормозится из-за обособленности ее разработчиков от всего остального мирового сообщества, от ее пользователей, а с другой, утверждает вывод об убыстрении процесса развития новых технологий и как результат глобализации конкуренции. Но если разработчики этих технологий все более удаляются от мира пользователей, то вряд ли среди пользователей (а это весь мир) будет проявляться конкуренция за их обладание. Широкая конкуренция может проявиться тогда, когда есть столь же широкий доступ к объекту конкуренции. Две тенденции развития, взятые из совершенно разных сфер (информационные технологии и финансовая конкуренция), он свел в один прогноз. Первая тенденция – бурное развитие новейших технологий, - возможно, будет преобладать весь ХХΙ век, а вторая тенденция есть временная конъюнктура. Он свел вместе глобальную тенденцию развития науки, мысли, культуры, технологии и временный ажиотаж по поводу ставок.
      В другом разделе своего труда М.Г. Делягин, помимо всяческих других угроз человечеству, приводит и такую: «технологии формирования массового сознания: постоянная адаптация последнего к формам воздействия на него вызывает объективную необходимость постоянного же обновления этих форм; без получения обновленных технологий, которые появляются сначала в стране-лидере, а уже затем тиражируются в остальных странах, массовое сознание обществ, использующих эти технологии воздействия на него, начнет выходить из-под контроля государства» [37]. Вот где собака зарыта! Утверждение цитируемого автора  носит такой характер, как если бы он проверил это массовое общественное сознание на опыте и знает структуру сознания основных слоев общества. Как если бы он посадил сто с лишним миллионов жителей страны за компьютеры определенной фирмы, к которым они привыкли настолько, что уже не могут обойтись без них, провел над ними эксперимент и вывел общую тенденцию мыслительных процессов этих миллионов жителей страны.
       Но все же спрашивается, а что лучше: контроль группы людей, воплощающих власть в данных территориальных границах и отождествляющих себя с государством, или же контроль другой группы лиц, не имеющих политической власти и не отождествляющих себя с тем или иным государством? Что из этих двух лучше для населения данной страны и для землян, для жителей Земли? Это большой стратегический вопрос, касающийся, в том числе, экономических перспектив землян.
      Автор этой концепции приписал капиталу, который занимается разработкой информационных технологий, спекулятивный характер, действие которого, по мнению автора, ведет к разрушению экономики, в отличие, также с точки зрения автора, от действий капитала, который занимается так называемыми традиционными (не информационными) технологиями, направленными на создание конкретного товара. С одной стороны, М.Г. Делягин строит концепцию, целевая направленность которой – технологический прогресс. С другой, отчетливо слышны его призывы остановить действие того капитала, который этот прогресс обеспечивает.
       С одной стороны, он якобы излагает общепринятую точку зрения на конкуренцию капиталов. С другой, - в окончательных выводах  он показывает марксистскую точку зрения на борьбу капиталов. Один вид капиталов, с которыми «наше» государство может справиться (капиталы по «традиционным» технологиям), не вызывает у него опасений. А вот другие капиталы, с которыми опять-таки «нашему» государству трудно тягаться, становятся для него почему-то «спекулятивными», а потому национально опасными.
      «Распад СССР дал развитым странам такую финансовую и интеллектуальную подпитку, что они смогли «на его костях» качественно ускорить свое развитие (различие ориентаций и, соответственно, перспектив Европы и США лучше всего показывает то, что первая впитала финансы, а вторые - интеллект). Таким образом, победив в «холодной войне», развитые страны не просто уничтожили своего глобального противника, как мы привыкли думать. Они сделали гораздо большее: они захватили и освоили его ресурсы - правда, использовавшиеся из рук вон плохо (социализм отличался от капитализма в том числе и тем, что, готовя лучшие в мире человеческие ресурсы, объединял их в организации худшими способами)» [38].
       Автор данного пассажа  является  одним из адептов «новой»  концепции «глобализации». Глобализацию он обозначил трояко: «как объективную тенденцию в мировом сообществе, как международный проект и как концепцию». Приведя общие фразы о «международном проекте» глобализации как о создании кем-то «глобальной американской империи», указав на некоторые мировые тенденции экономического развития (которые, кстати, в той или иной форме существовали всегда) как на проявления глобализации на практике, значительное внимание в своем сообщении он уделяет концепциям глобализации, которые, по его мнению, укладываются в основном в два вида: однополярная (или моноцентрическая) и разнополярная (или полицентрическая). И здесь открывается огромное поле для творчества.
      Дело в том, что, критикуя ту или иную концепцию (а это всего-навсего идеология) и приводя по поводу или без достаточного повода кое-какие данные из экономической статистики, можно почти доказательно нарисовать нужную автору картину тенденций практической глобализации, которая получает внешнее словесное обрамление достоверности, но которая, тем не менее,  может не иметь никакого отношения к действительности. А затем из этих шатких посылок построить программу действий конкретных властей в той или иной сфере международного сотрудничества.
      Здесь нам важны не сами по себе концепции, от кого бы они ни исходили. Даже если за той или иной идеей стоит сильная финансовая группа, круг влиятельных политических людей, целое государство, она не перестает быть собой. То есть это рабочая гипотеза какого-либо будущего альтернативного развития, ради реализации которого те или иные силы предпринимают или не предпринимают какие-либо практические (экономические, политические  и пр.) действия. Как представляется, для науки более важным является все же исследование реальных тенденций развития, которые, конечно, также зависят от того, какие силы осуществляют те или иные действия и какие предпринимаются шаги  для воплощения в жизнь той или иной своей концепции развития. Таким образом, любые концепции – это всего лишь аргумент (хотя, возможно, и очень существенный) реальной функции – агрегирование всех существующих противодействий в реально проявляющейся тенденции развития.
      Теперь кратко остановимся на другой проблеме – экономической безопасности.
      В качестве целей развития национальных экономик исследователи в последние годы стали рассматривать устранение «ключевых  экономических угроз». По их мнению, если применить «подход Тинбергена», то устранение таковых (ключевых экономических угроз) и явится целью развития национальной экономики. В связи с этим некоторыми исследователями была даже разработана концепция экономической безопасности России, которая предполагает «такое состояние экономики и институтов власти, при котором обеспечивается гарантированная защита национальных интересов, социальная направленность политики, достаточный оборонный потенциал даже при неблагоприятных условиях развития внутренних и внешних процессов» [39].
      А в качестве ключевых экономических угроз авторы концепции определяют следующие: усиление структурной деформации экономики; снижение инвестиционной и инновационной активности и  разрушение научно-технического потенциала; тенденция превращения России в топливно-сырьевую базу развитых стран; усиление импортной зависимости; утечка из страны валютных ресурсов; углубление имущественного расслоения общества; рост внешнего долга; чрезмерная открытость экономики.
      Первое поверхностное представление о национальной  экономической безопасности приводит к рассуждениям такого типа, что, мол, «России и народам, проживающим на её территории, испокон веков приходилось бороться за свою независимость». Что при этом авторы подобных рассуждений, на которых они строят далее свои глобальные концепции, понимают под «Россией», «народами», непонятно. Поскольку рассуждения слишком абстрактны и в них все свалено в кучу – страна, государство, нация, этнос, правительство, правящая клика, правящие слои, население – и все это преподносится в подобных рассуждениях как единое целое и как нечто определенное.     
      Подобная мешанина в мыслях вызывает предубеждение, недоверие. На ней нельзя строить разумные выводы и посылки. Приводится аргумент, что, мол, с одной стороны, приходилось обороняться против явных врагов - татаро-монгольского ига или Наполеона, а с другой -  бороться за рынки сбыта, за транспортные пути, т.е. так же завоевывать другие народности, территории, как  татаро-монголы и Наполеон. При этом в подобных рассуждениях, как правило, не уточняется, кому приходилась «обороняться и бороться». Предполагается как само собой разумеющееся, что этим вынужден  был  заниматься весь этнос или «народ» в лице своих лидеров (Петра Ι, Сталина и т.д.). Абсурдность подобной мысли, претендующей стать основой для формулирования принципов политики государства, становится совершенно ясной, как только мы попытаемся вникнуть в смысл понятий, за которыми скрыты  различные идеологемы, такие как «государство», «этнос», «народ», «президент» (или «вождь», или «премьер», т.е. политический лидер правящего слоя общества), «социальный слой» и т.п. А потому возникает законный вопрос о важности (и том, для кого) проблемы так называемой государственной безопасности, в каком бы ключе ее ни рассматривали (политическом или экономическом).
       Необходимость разработки концепции экономической безопасности некоторые отечественные авторы обосновывают весьма странным образом. Мол, экономика СССР со временем все более отставала от экономик развитых стран; причем особенно в последние десятилетия ушедшего века - из-за своей открытости. Ссылаются на цифры, приводимые С.Ю. Глазьевым [40]. Открытость экономики якобы позволила зарубежным производителям захватить российский рынок, вследствие чего в экономике России начался резкий спад производства. И потому под угрозой находится национальная безопасность России.
      В рассуждениях подобного рода, в которых осуществляется  подтасовка фактов и данных, с первого же взгляда можно обнаружить несуразицы следующего рода. Во-первых, встает вопрос, когда (в какие годы конкретно) и в чем проявилась открытость экономики России в ХХ в. До 1990 гг.? Россия, находившаяся в жестких правовых, политических и экономических рамках СССР, вплоть до 90 гг. ХХ века, никак не могла проявить свою открытость в каких-либо областях. Либо «открытость» авторами таких рассуждений понимается весьма специфически, о чем публика не знает. Во-вторых, как и где зарубежные производители захватили российский рынок в конце ХХ века? В каких сферах, отраслях? По всем данным официальной и неофициальной (опубликованной) статистики отечественный (российский) рынок пока еще в подавляющей своей части закрыт! Может быть, имеется в виду «голландское мясо» или «итальянская пицца», но это несерьезно.
     На основании подобных надуманных допущений далее ведут  рассуждения о том, что вследствие проникновения в экономику России зарубежных производителей начался резкий спад производства, который привел к угрозе национальной безопасности России и к резкому падению уровня доходов населения.  Резонно  возникает вопрос: почему другие экономики (например, Западной Германии, Японии) при своей открытости не отстали, как якобы из-за этой «открытости» отстала экономика России, а резко пошли на подъем?! Авторам, которые строят свои концепции национальной экономической безопасности на подобных посылках, не уйти от ответов на подобные вопросы, если они хотят, чтобы их концепции рассматривались серьезно.
*   *   *
Библиография к 3.2 [Б]
32. Карамзин Н.М.  История  Государства  Российского.  Книга 1. Т. 1,2,3,4. – М.: КНИГА, 1988. Т.1, с. 134.
33.См.: Практика глобализации. Игры и правила новой эпохи. Под ред. М.Г. Делягина. – М., ИНФРА, 2000. Также: http://www.imperativ.narod.ru/del/del-pref.html
34. Там же.
35. Там же.
36. Там же.
37. Там же.
38. Там же.
39. Экономическая безопасность: Производство – Финансы – Банки / Под ред. В.К. Сенчагова. М.: Финстатинформ, 1998, с. 621.
40. Глазьев С.Ю. Как добиться экономического роста (Макродинамика переходной экономики: упущенные возможности и потенциал улучшения). // Российский экономический журнал, 1996. № 5, с. 7. См. также: Глазьев С.Ю. Геноцид. Россия и новый мировой порядок. Стратегия экономического роста на пороге ХХΙ века. – М., 1997, с.164-165.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.2. [В] Глобализация экономики и экономическая безопасность

       Поскольку тема «экономической безопасности» среди  исследователей в последние годы приобрела значимость актуальной, то мы, хотя бы кратко, должны проанализировать  основные  посылки концепции, а именно «критерии» и «пороговые значения» экономической безопасности.
      В качестве критериев «экономической безопасности» выделяют следующие параметры: 1) ресурсный потенциал и возможности его развития; 2) эффективность использования ресурсов, капитала и труда, ее  соотношение с соответствующим уровнем в развитых странах; т.е. конкурентоспособность экономики; 3) целостность территории и экономического пространства, суверенитета, независимости и возможность противостоять внешним угрозам; 4) социальная стабильность и условия предотвращения и разрешения социальных конфликтов [41].
      При внимательном рассмотрении данных критериев обнаруживается, что некоторые из них, например, первый, третий и четвертый имеют отношение вообще к любой экономике, т.е. они имеют всеобщий характер. Или, иначе говоря, их применение к конкретной национальной экономике имеет смысл только в том случае, если данные оценки национальной экономики рассматриваются в сравнении с такими же оценками других, ведущих экономик. Но в этом качестве они, скорее, оценки экономического роста, чем экономической безопасности.
       В качестве показателей экономической безопасности выдвигаются следующие: 1) уровень и качество жизни; 2) темп инфляции; 3) норма  безработицы; 4) экономический рост; 5) дефицит бюджета; 6) государственный долг; 7) встроенность в мировую   экономику;  состояние   валютных  резервов; 9) деятельность теневой экономики. Данные показатели, так же как и оценки, как мы видели выше, скорее, имеют всеобщий характер. Это становится достаточно ясно, если проанализировать пороговые значения данных показателей, которые предлагаются авторами концепции. Так, по объему ВВП авторы предлагают пороговое значение для национальной экономической безопасности России в размере 75 % от среднего показателя по странам «большой семерки», на душу населения – 50 % от среднего показателя тех же самых стран и 100 % от среднемирового уровня. Конечно, объем ВВП во многом зависит от государственного устройства страны, от менеджмента страны в целом, но также во многом и от темперамента нации, склонности населения данной страны к дисциплинированному труду. Поэтому данный показатель не может прямо служить в качестве оценки экономической безопасности. Пороговое значение доли импорта во внутреннем потреблении населения авторы концепции ограничивают 30 %, в том числе по продовольствию 25 %. Тоже непонятно, откуда такие цифры. Предположим на время, что речь идет об оценке экономической безопасности не России, а какой-либо страны, территория которой частично оккупирована пустыней Сахара. Как в таком случае быть с процентами по импорту продовольствия? Может быть, его вообще не ввозить в страну, тогда будет обеспечена 100 % экономическая безопасность?
      Или, например, другое пороговое значение: разрыв между доходами 10 % самых высокодоходных и 10 % самых низкодоходных групп населения, по которому авторы предлагают показатель – 8 раз. Как его соотнести с экономической безопасностью? В древних мирах его пороговое значение было еще больше, чем 8 раз, а империи и их экономики существовали и процветали. В других же случаях значение этого показателя размывалось до величин ниже 8, но страны, государства, империи и их экономики разрушались.
       То есть мы  видим, что ряд критериев и их пороговых значений надуман и никакого отношения к экономической безопасности не имеет. В самой же концепции «экономической безопасности» преобладает скорее идеологический аспект, нежели экономический. Концепция формулируется не из принципа оптимального экономического развития страны, а из принципа максимального экономического роста, позволяющего данной стране попасть в первую десятку стран. Это нерациональный метод.
       А кроме того, возникает вопрос о правомочности вообще концепции «экономической безопасности» экономики отдельно взятой страны.  Экономическая безопасность кого или чего? Государства? А что такое государство? Страны, общества? Если верно последнее, то должны быть взяты совершенно иные критерии, поскольку многие показатели экономической безопасности «государства» (чиновничества) противоречат показателям  экономической безопасности общества и его граждан. Если экономическую безопасность рассматривать с точки зрения хозяйствующих в данной экономике субъектов, то, как справедливо отмечает цитируемый автор, вмешательство государства в хозяйственную жизнь для обеспечения этой самой безопасности является верхней планкой допустимости вмешательства государства, количественные определения которого (мера вмешательства) пока еще не выработаны [42].
      Другой автор, оппонент названной выше концепции «экономической безопасности», предлагает понимать под этим «сочетание экономических, политических и правовых условий, которое обеспечивает в длительной перспективе производство максимального количества экономических ресурсов на душу населения наиболее эффективным способом» [43]. А в качестве показателей экономической безопасности он предлагает использовать среднемировые данные по продукции государственных предприятий, государственному потреблению, государственным расходам, соотношение дефицита и ВВП, темп инфляции и т.д., в сравнении с аналогичными данными по конкретной стране, экономическая безопасность которой рассматривается (по России) [44]. Как видим, и альтернативная концепция «экономической безопасности» имеет тот же самый аспект, который, скорее, относится к критериям определения меры или степени вмешательства в экономику, чем к определению «экономической безопасности». То есть здесь наблюдается тот же самый порок концепции «экономической безопасности», в основу  которой закладывают не критерий оптимальности экономического развития, а критерий экономического роста. Сам же по себе рост может как способствовать, так и препятствовать «экономической безопасности».
      В заключение приведем сравнительный анализ двух источников, автор одного из которых - Глазьев С.Ю., а авторы другого  – его критики – Жуков А.И., Фатеев Д.А. [45].
      Первое, на что надо обратить внимание, так это тот факт, что документы, имеющие хождение в высших эшелонах власти, часто оказываются на поверку не совсем достоверными. Так, по мнению, А.И. Жукова     и     Д.А  Фатеева,   в   таблицах,   предлагаемых С.Ю. Глазьевым,  в качестве аргументов того, что Россия находится на грани, у «критической черты» «экономической безопасности», нет ни дат, ни исходных данных по поводу предлагаемых в таблицах цифр.
        И хотя, судя по цифрам, приводимым Глазьевым С.Ю., «по подавляющему большинству показателей Россия в последнее время  (1996 г.) находится за пределами предложенных автором пороговых значений экономической безопасности», «более пристальное ознакомление с данными таблицы» Глазьева С.Ю. «заставляет усомниться в пригодности их применения для анализа каких бы то ни было экономических проблем, поскольку данные о фактическом состоянии российской экономики и общества в подавляющем большинстве случаев не только не совпадают с данными официальной российской статистики, но и довольно существенно отличаются от них» [46].
       По мнению критиков Глазьева С.Ю.,  по некоторым приводимым им показателям, по которым Россия якобы находится у черты «экономической безопасности», пороговому значению некоторых из них «не соответствует не только Россия, но и все страны современного мира за исключением трех крупнейших - США,  Китая  и Японии.  Поэтому,  если  следовать  методике  С.Ю. Глазьева, то получается, что по данному показателю (объем ВВП – А.Ф.) почти 99 % стран и более 72 % населения мира оказываются «за критической чертой» экономической безопасности». «Нелепость полученных результатов наглядно проявляется в том, что, например, Эфиопия удовлетворяет большему числу показателей экономической безопасности, чем Бразилия, Парагвай - чем Италия, Пакистан - чем Кувейт и ОАЭ, Нигерия - чем Пуэрто-Рико, Афганистан - чем Андорра, Руанда - чем Аомынь (Макао). Явно противоречит здравому смыслу и тот факт, что страны, валютно-финансовые системы которых не выдержали удара недавнего "азиатского" кризиса - Южная Корея, Индонезия, Малайзия, Таиланд, занимают самые высокие позиции в полученном рейтинге и оказываются наиболее экономически безопасными. В то же время страны, успешно противостоявшие финансовой и экономической нестабильности последнего времени и не допустившие девальвации своих валют - Тайвань, Бразилия, Аргентина, Эстония, существенно от них отстают. Да и лидерство Японии в полученном рейтинге выглядит достаточно странно, поскольку, как известно, вот уже почти десятилетие ее экономика не может выйти из затяжной депрессии» [47].
          «Вполне    понятно,   что    показатели,   предложенные   С.Ю. Глазьевым, не могут быть использованы для анализа проблем экономической безопасности ни с теоретической, ни с практической точки зрения. Означает ли это, что не существует сама проблема экономической безопасности, а сегодняшняя Россия является экономически безопасной страной? Очевидно, нет. На самом деле состояние экономической безопасности (экономической опасности) характеризуется другими показателями… Под экономической безопасностью страны понимается такое сочетание экономических, политических и правовых условий, которое обеспечивает устойчивое в длительной перспективе производство максимального количества экономических ресурсов на душу населения наиболее эффективным способом» [48].
*   *   *
     Исследователи начала ХХΙ в., занимающиеся проблемами глобализации, спорят по вопросу отставания экономики России в темпах роста от ведущих экономик мира. При этом  смещается акцент с путей и методов вхождения в процесс глобализации, более или менее безболезненных для населения страны, на темпы роста экономики как самоцели развития. Так, вначале постулируется, что «только научный прогноз способен стать основой комплексной программы возрождения России, отсутствие которой негативно влияет на трасформационные процессы в стране» [49]. Далее заявляется, что по подсчетам цитируемых авторов отставание России при любом сценарии развития от США будет примерно на 20 лет [50].  И делается вывод, что, если Россия  хочет оказаться в числе стран – лидеров глобализации, ей необходимы темпы развития, значительно превышающие темпы удвоения ВВП страны за ближайшие 7 лет [51].
      Таким образом получается, что, как и в 60-е гг. ХХ в. при режиме Н.С. Хрущева, политические амбиции не позволяют рассуждать здраво, а выводят страну и ее население на трассу очередных гонок. Спрашивается, за чем и для чего эта гонка? Чтобы опередить какие-то государства в процессе «глобализации»? А нужны ли такие гонки для населения страны? Возможно, рациональнее будет не создавать некие «программы развития» для этих самых гонок в глобализации, а дать населению страны спокойно жить?!
      Эти и подобные им амбиции так называемых государственников ни к чему хорошему не приведут. Плодами подобной политики, проводившейся в прошлых столетиях, становились лишь амбициозные заявления о первенстве в гонке, но ничего положительного для экономической жизни населения они не приносили.
*  *  *
Библиография  к  3.2. [В]

41. Цит. по: Гаврилов А.Н. Выбор критериев экономической безопасности / В сб.: Некоторые проблемы экономической действительности начала нового тысячелетия / Под. ред А.Г. Феоктистова, А.М. Маковского. СПб: Из-во СЗТУ, 2001, с .66.
42.  См. там же, с. 69.
43. Илларионов А. Критерии экономической безопасности // Вопросы экономики, 1999. № 10, с. 35-58.
44. Там же.
45. Жуков А.И., Фатеев Д.А. Показатели экономической безопасности по методике С.Глазьева // Технологическое оборудование и материалы, 1997.  №12.
46. Там же.
47. Там же.
48. Там же.
49. Подберезкин А.И., Коровников А.В. Россия и мир в период глобализации: В поисках концепции долгосрочного развития. – М.: «Финансовый контроль», 2003, с. 3.
50. Там же, с. 80.
51. Там же.
*   *   *
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.3.   Пределы  прогнозирования экономической реальности

       В области прогноза имеются наработки отечественных исследователей. По теории прогноза, его целям, методам, принципам существует обширная научная литература. Так, работы Лопатникова Л.И. и Уткина Э.А., Бетяева С.К. уточняют само понятие прогноза [52]. В работе Черныша Е.А. - цели прогнозирования [53]. Авторы учебного пособия под редакцией Морозовой Т.Г. и Пикулькина А.В. излагают основы методологии прогнозирования [54]. В работе Эрлиха А.А. осуществляется классификация  методов  прогнозирования [55].  В работах  Гольцберга М.А., Колотия В.М., а также  Баканова М.И. и Шеремета А.Д. проводится анализ методов прогнозирования [56].
        Прогнозирование тенденций экономического развития предполагает создание определенной модели той или иной действительности и  ее тенденций. Создание моделей, моделирование в научных исследованиях с глубоких времен применяется практически во всех отраслях знаний. Под  моделью, видимо, следует понимать материальный или мысленно представляемый объект, который в процессе исследования  замещает объект-оригинал так, что его непосредственное изучение дает новые знания об объекте-оригинале. Сам процесс моделирования  предполагает  построение, изучение и применение моделей, которые позволили бы спрогнозировать тенденции объекта-оригинала. Модель помогает как-то исследовать проблему объекта в тех случаях, когда обстоятельства не позволяют  исследовать сам объект непосредственно, или же подобное  исследование потребует много времени и средств.
        В моделировании предполагается, что процесс познания объективной реальности с его помощью по необходимости осуществляется в несколько этапов. Вначале это построение модели объективной реальности, сравнение ее с оригиналом (обнаруженные недостатки после первого этапа моделирования, обусловленные малым  знанием  объекта  и  возможными  ошибками в построении модели, должны быть исправлены на следующих этапах моделирования). Затем уточнение модели и т.д., до тех пор, пока прогноз, построенный на основе модели,  не будет в достаточной мере достоверным.
       Кроме того, любой (глобальный или локальный) экономический прогноз требует определенной методики выбора существенных, с точки зрения достоверности прогноза, макроэкономических показателей данной экономики. К сожалению, в этом вопросе  среди экономистов нет единого мнения [57].
       Одним из подобных методов является использование «системы опережающих индексов», по которому подбираются такие показатели, «у которых поворотные точки наступают раньше, чем у экономики в целом», что позволяет прогнозировать вероятностное приближение спада или подъема [58]. Другим методом,  способным   привести экономистов к единству в оценке прогнозов экономического развития, может оказаться «метод сравнительного анализа первых производных тренд-функций, описывающий временные ряды макропоказателей» [59]. Во всяком случае, опробованный на примере расчетов временных рядов валового общественного продукта (официальные советские данные) и валового национального продукта (американские данные) в период с 1950 по 1985 гг, он показал почти идентичные тенденции в отечественной экономике в трех выделенных для анализа периодах (1950-1964 г.; 1965-1978 г.; 1979-1985 г.) [60]. Это дает надежду, что со временем будет разработана единая, признаваемая большинством исследователей и достоверная методика расчетов тенденций экономического развития (прогнозов).
       Однако среди  некоторых исследователей бытует и мнение о том, что в экономике нельзя делать прогнозы, поскольку наши волевые экономические действия, которые мы совершаем как участники процесса, тенденции которого пытаются спрогнозировать,  воздействуют на эти процессы и тем самым изменяют их тенденции.
       Все же нам представляется, что прогнозирование будущего развития экономики в определенной степени возможно. Но оно имеет свои границы, или ограничительные факторы. Для хорошего прогноза, который с вероятностью более пятидесяти процентов  так или иначе оправдается (подтвердится) в будущей реальности, не  обязательно иметь огромный штат сотрудников и большое количество конкретной информации, в которой человеческий мозг может заблудиться – принять  за основную причину глобальной тенденции незначительный факт или, напротив, упустить важную причину. В конечном итоге, никакое предсказание будущего не может подтвердиться на практике на все 100 %. Даже если бы человечество обладало сверхмощным компьютером, который смог бы вобрать в свою память все факты и события, происходящие на земном шаре, то даже он не смог бы определить будущее полностью. Во-первых, хотя бы потому, что это будущее надо прожить, а следовательно, вся картина событий и фактов ежесекундно меняется. Во-вторых, мы живем не в изолированной области космоса, а в бесконечной вселенной; и все ее факторы, безусловно, влияют на жизнь на земном шаре.
        К тому же, практика реализовавшихся прогнозов показывает, что,  как правило, их делают люди, отнюдь не обладающие мощным штатом сотрудников, но имеющие определенную интуицию в отношении тенденций развития. Достаточно сослаться хотя бы на пример Л.Н. Гумилева, который смог интуитивно вычислить «пассионарность» этносов.
       Однако в экономическом исследовании глобальное предсказание развития той или иной экономики и не должно быть целью. Часто именно этого требуют и хотят получить политики. Прагматичность политиков и власть имущих заставляет их с завидной назойливостью заглядывать в завтрашний день, предугадывать свои политические позиции и выгоду (либо потери), которые они могут принести. Именно потому прогноз по заказу политиков, государственных  аппаратов  должен  быть  обоснован, по их мнению, огромным пластом часто совершенно никчемной статистической информации, например, о предполагаемом  количестве выплавляемой  стали в следующем финансовом году в данной стране. Это количество может привести несовершенный ум к необоснованному заключению о тенденциях производства, например, оружия в данной стране.
       Собственно, подобный заказ и давался ведущим аналитикам правящим аппаратом в бывшем  Советском Союзе.  Этим занимался  огромный штат специалистов по планированию и прогнозированию. Только  для  составления  прогноза  на 1986-2005 гг. было подготовлено свыше 50 томов материалов. И лишь ведущие аналитики с широким мышлением могли из всей этой огромной массы  статистической информации вывести более или менее правдоподобную картину будущего, которая не отличалась большим оптимизмом для советской экономики. Видимо, наиболее убедительным прогнозом был тот, который представлял достаточно мрачную картину экономических тенденций. Видимо, также именно поэтому для изменения негативных тенденций были воплощены в жизнь кампании, вначале «ускорение научно-технического прогресса», а затем и «перестройка». Надо полагать, что менеджмент советской экономики предвидел возможный  будущий ее крах. Экономические тенденции последних предперестроечных лет и десятилетий должны были лечь в основу одного из сценариев возможного развития. Один из ведущих специалистов по прогнозу советской экономики в тот период  времени, академик А.Г. Аганбегян на основе огромного исследовательского материала  говорит об этом так: «Если такой сценарий сделать применительно к нашей стране, положив в его  основу социально-экономические тенденции за последние 15 лет, то картина будет тяжелая. Негативные тенденции, проявляющиеся в экономическом развитии страны в этот период, вызовут  стагнацию, кризис, снижение жизненного уровня населения» [61]. Мягко было сказано академиком, видимо, чтобы не очень сильно огорчать правителей.
       Заблуждением является представление, бытующее среди  политиков, что, чем больше информации, чем больше цифр и фактов, тем лучше окажется прогноз. Госплан в бывшем Советском Союзе обладал полной статистической информацией о количестве населения, о ресурсах, о количестве засеянных площадей. Однако осенью, в период сбора урожая, государственной внешнеторговой организации «Экспортхлеб» делался заказ на покупку зерна за рубежом, поскольку собранное на полях страны количество  никогда не совпадало с контрольными цифрами Госплана.
      В 90-е годы в проблематике прогноза выявились новые аспекты, которых не было ранее. Во-первых, были приняты различные законодательные акты, касающиеся прогнозирования и программирования (см., например, Закон № 159-ФЗ «О государственном прогнозировании и программах социально-экономического  развития  Российской  Федерации»  от 9 июля 1999 г.). По этим законодательным актам, прогнозы должны  включать количественные показатели и качественные характеристики макроэкономики. Во-вторых, в составлении прогнозов в 90-е годы появилась определенная специфика. Как пишет В. Ивантер, «с точки зрения макроэкономической динамики в нашей стране традиционными являются задачи среднесрочного и долгосрочного прогнозирования на временных интервалах 5-7 лет и более 15 лет. До 1991 г. краткосрочные прогнозы не входили в сферу интересов научных учреждений, профессионально занимающихся прогнозированием, поскольку их задачей было не просто прогнозирование вообще, а прогнозы развития национальной экономики, народного хозяйства, и на макроэкономическом уровне не требовались краткосрочные прогнозы. Экономика в нашей стране была плановой, поэтому на макроуровне не было проблем краткосрочного прогнозирования, но только оценка хода выполнения плана; этим и занимались ученые. После 1991 г. появилась вполне содержательная проблема, которая связана с тем, что возникло новое поле исследования - поле краткосрочных прогнозов. Начались принципиальные работы по прогнозированию процессов текущей конъюнктуры» [62].
      Полная статистическая и фактическая информация о прошлых (прошедших) событиях не является достаточным основанием для того, чтобы прогноз оказался достоверным  более чем на 80 %. Аналитикам требуется еще и интуиция. Прогноз любого развития -  это не наука; он выходит за рамки науки. Он может иметь онаученную форму. Но это не меняет существа дела. Он, так же, как и результат того или иного научного исследования, результат опыта, в ходе которого исследователь получил положительный или неожидаемый  отрицательный  эффект, находится за пределами науки. Как  продукт создателя,  являющийся результатом  его деятельности, но не составляющий сущности самого создателя, точно так же и прогноз. Он может быть результатом научного исследования, но не составляет его содержания.
       В любом прогнозе нельзя увлекать себя фактами, но необходимо ощутить, если хотите, почувствовать инстинктом, тенденции развития. У прогноза должен быть широкий кругозор. Мы не можем знать свое будущее, иначе оно перестает быть «будущим», но мы можем предполагать вероятные сценарии (варианты) развития нашего будущего.
       Здесь  необходимо сказать еще  об одном аспекте, касающимся экономического прогноза. Серьезные  аналитики никогда не связывали и не связывают экономический прогноз с идеологией. Поскольку они понимают, что те или иные тенденции  экономического давления заставят со временем измениться и идеологии правящего режима. Так, например, перед решением вопроса о предоставлении финансовой помощи для осуществления экономических реформ в СССР в 1991 г. аналитики Международного валютного фонда в качестве критериев оказания внешней помощи со стороны МВФ на первый план выдвигали,  прежде всего,  конкретные экономические программы: либерализация цен, снятие рамок по действию внутренней и внешней конкуренции, осуществление прав собственности, поощрение частной инициативы и т.д. [63] . Экономист, естественно, поймет, что осуществление даже таких, на первый взгляд, «невинных» экономических  мер, приведет к коренному изменению режима власти, к перераспределению менеджмента экономикой между административным центром ее управления к локальным,  региональным  и даже местным  центрам  управления.
       Конечно, идеологи и политики при этом будут говорить, что при такой экономической помощи произойдет развал «державы». И они будут правы. Поскольку при этом действительно будут происходить глубинные процессы перераспределения власти, менеджмента и в одной и той же (территориально) стране может произойти смена политического режима и всего общественного строя. Это закономерно. Поскольку именно экономическая деятельность населения,  осуществляющаяся в тех или иных социальных, правовых пределах,  и формирует, в конечном итоге, тот или иной политический режим. Насильственным путем можно задать таковой режим заранее. Но всякое насильственное действие со временем получает адекватную реакцию, порожденную инстинктом выживания населения страны. Это и было доказано всем существованием СССР и его концом. Так называемый развал СССР есть не что иное, как адекватная реакция народов, его населяющих, на попытку политиков искусственно втиснуть  тенденции их развития в определенные идеологические и политические рамки. Чем  больше центростремительные усилия политиков по созданию мощной или сверхмощной «державы», тем сильнее центробежная  реакция народов, ее населяющих. Это было известно мыслителям еще в ХVΙΙΙ веке. «Для всякого Политического организма есть свой максимум силы, который он не может превышать и от которого он, увеличиваясь в размерах, часто отдаляется. Чем более растягивается связь общественная, тем более она слабеет; и вообще Государство малое относительно сильнее большого… Одни и те же законы не могут быть пригодны для стольких разных провинций, в которых различные нравы, совершенно противоположные климатические условия и которые поэтому не допускают одной и той же формы правления… Правители, обремененные делами, ничего не видят собственными глазами – Государством управляют чиновники. И вот уже необходимы особые меры для поддержания авторитета центральной власти, потому что столько ее представителей в отдаленных местах стремятся либо выйти из подчинения ей, либо ее обмануть; эти меры поглощают все заботы общества; уже нет сил заботиться о счастье народа; их едва хватает для защиты его в случае нужды; так организм, ставший непомерно большим, разлагается и погибает, раздавленный своею собственной тяжестью» [64].
*   *   *
        Итак, подведем краткие итоги. Во-первых, представляется, что экономический прогноз возможен. Но он не есть предсказание, которое стоит вне науки. Он есть описание существующих тенденций, наблюдаемых ныне, и возможных альтернатив их динамики. Во-вторых, он требует определенной формализации исследовательского процесса, т.е. создания определенных моделей и применения определенных методик, адекватных исследуемым процессам. В-третьих, доброкачественный прогноз тенденций развития необязательно предполагает огромный массив статистических данных; здесь самое главное нащупать, уловить наиболее важные тенденции. И, наконец, чаще всего наиболее истинным оказывается прогноз, касающийся не краткосрочных и локальных экономических событий, а таких, которые затрагивают динамику поведения огромных масс населения и выходят за рамки десятилетий. Видимо, это связано с тем обстоятельством, что в достаточно длительные промежутки времени и при участии в процессах огромных масс населения сходит на нет, размывается влияние на эти процессы субъективного фактора, волевое действие участников процесса, который тем самым приобретает более или менее объективный характер и потому поддается более точному прогнозированию.

*   *   *
Библиография к 3.3

52. См.: Лопатников  Л.И. Экономико-математический словарь. Словарь современной науки. Изд. 4-е, перераб. и доп. М.: «АВF», 1996; Стратегическое планирование. Под ред. Э.А.Уткина. М.: Ассоциация авторов и издателей «ТАНДЕМ», Экмос, 1998; Бетяев С.К. Научный прогноз: сущность и возможности. Вестник Московского ун-та. Сер. 7. Философия. № 2, 1999.
53. Черныш Е.А. Прогнозирование и планирование: Уч. пос. М.: Приор, 1999.
54. Прогнозирование и планирование в условиях рынка: Уч. пос. для ВУЗов. / Под ред. Т.Г.Морозовой, А.В. Пикулькина. М.: Юнити-Дана, 1999.
55.  Эрлих А.А. Технический анализ товарных и финансовых рынков. Прикладное пособие. 2-е изд. М.: Инфра-М, 1996.
56.  Гольцберг М.А., Клотий В.М. Прогнозирование тенденции экономического развития. – Киев: Наукова думка, 1989; Баканов М.И., Шеремет А.Д. Теория экономического анализа: Учебник. 3-е изд., перераб. – М.:  Финансы и статистика, 1995.
57. См.: Славкина М.В. Метод сравнения макроэкономических показателей как средство выявления динамики развития народного хозяйства // сайт: www.hist.msu.ru/Science/LMNS2002/44.htm.
58. См.: Смирнов С. Система опережающих индикаторов для России // Вопросы экономики, 2001. № 3,; так же сайт: www.finansy.ru/publ/pmacro002.htm
59. См.: там же.
60. Там же.
61. Аганбегян А.Г. Советская экономика – взгляд в будущее. М.: Экономика, 1988, с. 235.
62. Ивантер В. Экономическое прогнозирование в России: реальность и перспективы / Социально-экономические проблемы переходного общества: Из практики стран СНГ. – М.: Наука, 2000, с. 105.
63.  Экономика СССР. Исследование состояния экономики СССР по запросу участников Совещания в Хьюстоне. – Международный фонд «Культурная инициатива», 1991, с. 97.
64. Руссо Ж.Ж. Трактаты. М., 1969, с. 184.
Продолжение следует

[alex_fag]

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

       Обратимся к главным выводам, которые следуют из проведенного исследования.
       Целью любого прогнозирования экономической реальности является раскрытие практически возможных тенденций развития в ближайшем и дальнем временном периоде. Возможность определить преобладающую динамику экономических процессов означает избавление от массы ошибок в тактике экономического менеджмента в настоящем.
       Для любого прогноза необходимы цели, задачи, методика и пр. инструменты анализа. Они достаточно хорошо, на наш взгляд, разработаны в отечественной научной литературе. Но все же главное – это соотнести то, что прогнозируют, и то, какие главные составляющие взять для подобного прогноза.
      Как нам представляется, в данном исследовании нам удалось в общих чертах совместить одно с другим. В качестве цели прогнозирования были взяты преобладающие тенденции экономического развития отечественной экономики. В качестве  главных составляющих для него был осуществлен анализ современных тенденций мирового хозяйства; влияния государства на экономический процесс; наконец, участия индивида в этих процессах. И, пожалуй, главной составляющей является как раз третий элемент, поскольку без экономических действий индивидов все остальное (политика государств, процессы глобализации, экономический рост и т. д. и т. п.) «повисает в воздухе».
      В качестве отправного момента в исследовании мы взяли индивида-работника (носителя рабочей силы), поставленного в конкретные условия экономических процессов, родившихся естественно-экономическим путем, либо навязанных ему государственной структурой власти в форме определенного хозяйственного механизма.
      Как и в предшествующем труде [65], мы пришли к заключению о том, что рабочую силу необходимо признать в качестве объекта экономических отношений в любом общественном производстве. Данные экономические отношения по поводу рабочей силы составляют ее социально-экономическую форму. Посредством экономической категории «рабочая сила» экономическая теория фиксирует наличные отношения. В их структуру входят и отношения собственности на рабочую силу. Существование последних доказывается фактами истории способов производства, формаций, этапов разных типов экономик.
      Объективная основа активности или пассивности индивида в тех или иных экономических процессах, направленности его экономических действий, объективная основа самостоятельности и инициативы производителей, наконец, предприимчивости в экономических процессах, содержится в том или ином типе структуры социально-экономической формы личного фактора производства
      Проведенный анализ дискуссий на этот счет показал, что отечественное обществоведение резко отличалось и отставало от реальной социально-экономической практики. Оно не отражало реальной действительности, было идеологизированным, а потому и не могло осуществить прогноз реальных тенденций развития. Это касается практически всех важных сторон жизни населения бывшего СССР, а затем уже России как нового самостоятельного государства (в том числе, экономики, политики, права).
      Экономико-политический режим власти, существовавший в бывшем СССР, по своей сути не соответствовал даже той доктрине, опираясь на которую его создавали. По марксистской доктрине данный строй, как якобы выросший естественно-историческим путем из предшествующего «способа производства» (капитализма), должен был бы продемонстрировать свои преимущества перед последним, прежде всего, по следующим параметрам:
     1) экономической реализации общественной собственности (как естественного результата более высокого уровня обобществления производства) в доходах членов ассоциации, но не государственных органов и ведомств;
     2) личной экономической свободе производителя, при сохранении достигаемой в условиях капитализма юридической свободы человека;
     3) более высокой производительности труда, чем в капиталистическом производстве.
     Наконец, данные  социально-экономические параметры должны были бы отразиться и в более высоком уровне жизни населения.
     Ничего из этого в существовавшей советской системе не проявилось. Это был тупиковый путь в развитии человеческой цивилизации; тоталитарный режим, в котором присутствовали «элементы» разных способов производства, и который,  по своей сути, не  соответствовал даже названию, которое ему дали его организаторы. В нем преобладало внеэкономическое принуждение производителя (как при рабстве, феодальной зависимости или в «азиатском» способе производства), которое убивало всякую производственную инициативу, всякую экономическую активность.
     Оно становится наиболее широкой базой социально-экономического строя, воспроизводя свои рабские и крепостнические формы во всех сферах жизнедеятельности общества и его членов,  заражая ими даже такие сферы, как искусство, культуру в обществе, мораль и нравственность населения. И поскольку оно убивает всякую экономическую активность работников, низводит систему экономических отношений до самого примитивного уровня, то оно не может иначе функционировать в качестве целостного общественного строя, как только посредством  воспроизведения некоторых, необходимых для своего собственного сохранения, экономических процессов с помощью постоянного насилия.
     Любое смягчение, любая «либерализация» насилия неизбежно ведет к развалу данного правового режима, а вместе с ним и данного социально-экономического строя. Именно поэтому такие формы факторов производства, как частная собственность на средства производства и личная (индивидуальная) собственность на рабочую силу, являющиеся враждебными  внеэкономическому принуждению, можно определить в качестве наиболее важных объективных первопричин экономической активности индивидов.
      Для экономического прогноза важно определиться, в какой экономической системе координат находится объект анализа. Стабильная ли это экономическая система, самодостаточная, в которой, тем не менее, могут быть взлеты и падения, а потому и переходные экономические формы от одного этапа развития к следующему в рамках одной и той же системы. Либо объекты исследования разные – переход от одной экономической системы к другой, при котором не может быть преемственности, а только ломка старых экономических форм и рождение новых.
      Анализ показал, что в современных теоретических исследованиях, касающихся данного вопроса, наблюдается большая путаница. Не задумываясь над существом вопроса, исследователи часто смешивают этапы развития в рамках одной и той же экономической системы с этапами перехода от одной экономической системы к другой, приписывая этим одноименным периодам свойства и признаки, которыми они не обладают. Это приводит к искажению экономической действительности в научных публикациях и, в конечном итоге, к ошибочным экономическим прогнозам.
      Поэтому очень важным является вопрос о периодизации экономических процессов. В данном труде автор попытался выявить те признаки или факторы, которые необходимо учитывать  при определении периодизации экономической действительности.
      В этом смысле анализ общественных дискуссий времен 90-х гг. («перестройки») по основным жизненно важным вопросам нашего бытия помог уточнить статус того экономического порядка, в котором проживало население России до 90-х гг., а стало быть,  этапность в экономической динамике предшествующих десятилетий, и выявить тенденции дальнейшего развития.
      Кроме того, анализ дискуссий помог уточнить некоторые категории, по поводу которых в отечественном обществоведении разгорались жаркие споры на страницах научных изданий и было много путаницы (в частности, таких категорий, как «эксплуатация», «наемный труд», «собственность на средства производства», «экономический интерес», «суверенитет», «народ» и некоторых других).
      По результатам проведенного анализа дискуссий мы можем заключить, что анализируемый период, период так называемой «перестройки» (1985-2001гг.) ошибочно было бы определять как «переходный период». Точнее, его следует называть «периодом перехода» от одной системы экономических координат, где существуют одни «правила игры», к другой системе, где действуют совершенно иные правила. В этом переходе нет преемственности, которая должна была бы осуществляться, если бы происходившие процессы подпадали бы под определение «переходного периода». Здесь присутствовала ломка одной системы и возникновение другой, а не переход от одного этапа к другому той же самой системы, как, например, это происходило в Советской России с начала до 80-х годов ХХ столетия. Здесь происходила и все еще продолжается   ломка одной системы и возникновение другой, как во времена  революции в начале ХХ века.
      Как мы выше отметили, важной составляющей экономического прогноза являются параметры вмешательства государства в экономический процесс.
      Анализ данной проблемы способствовал, во-первых, уточнению самого понятия «стоимость». Под «стоимостью» или «экономической ценностью»  мы понимаем энергию человеческого труда, заключенную в произведенном продукте, и переданную посредством обмена этого продукта другим людям, которые и оценивают ее как новую экономическую ценность, или стоимость.
      Во-вторых, способствовал уточнению весьма важного для экономической теории вопроса об экономической реализации любой формы собственности.
      В-третьих, был решен вопрос об экономических интересах. По нашему мнению, реальным носителем любого интереса всегда является тот или иной индивид. Действительными и существенными являются интересы отдельного индивида, вступающего в те или иные экономические взаимодействия, которые при столкновении с экономическими, политическими, юридическими  обстоятельствами и порождают «средневзвешенные величины» взаимодействия разных интересов. Реальным носителем любого интереса является человек, индивид. У него, в его действиях в разной степени проявляются разные интересы. Поэтому действительным или реальным единством всех и всяких видов интересов является круг интересов отдельного индивида, т.е. когда этот реальный носитель в круг своих интересов включает и интересы других частных лиц, членов групп, членов общества. И практические результаты управления экономикой будут зависеть от того, в какие экономические условия поставлен этот реальный носитель разных интересов - индивид.
      А главное, проведенный анализ помог прояснить возможные параметры (верхний и нижний пределы) оптимальности вмешательства государства в экономический процесс и сформулировать некоторые  аргументы для составления в будущем исследовании формулы функции оптимальности вмешательства государства в экономический процесс.
      Наконец, третья внешняя («объективная») составляющая экономического прогноза. Это современные мировые социальные, экономические и политические процессы. На сегодняшний момент они характеризуются как процессы глобализации. Однако анализ показал, что данная общемировая тенденция  противоречива.
      С одной стороны, есть объективные процессы объединения национальных экономических связей с общемировыми, их включение в последние как естественного составного элемента. С другой, - наблюдается определенная их заторможенность, проистекающая не только из национальных или политических амбиций отдельных государств, претендующих на национальную особенность и самобытность, а потому и на свою особую роль в мировых делах  (что отражается в концепции так называемой «экономической безопасности»). Но эта заторможенность имеет также явно проявившийся объективный характер в культурах народов. Культурные, духовные процессы по освоению передовых новейших технологий и реалий, ими порождаемых, отстают от самих этих технологий и экономических процессов, с ними связанных.
      Кроме того, анализ показал, что современные концепции осмысления процессов глобализации во многом все еще несовершенны. Практически во всех этих концепциях отсутствует осмысление и определение места в той или иной концепции названным выше противоречивым тенденциям. Поэтому можно сделать общее заключение о том, что существующие на данный момент концепции глобализации  остаются все еще пока «сырыми»; они требуют дальнейшей своей разработки.
       Наконец, в данном труде мы попытались сформулировать проблему пределов прогнозирования экономической реальности. Во всяком случае, попытка подобного прогноза экономической действительности  нами была предпринята в 1990 г. в предшествующем, указанном выше, труде. Там мы охарактеризовали основную тенденцию  в развитии административно-командной экономики в краткой формуле следующим образом: смесь внеэкономического принуждения человека с экономическим его принуждением и частичной экономической свободой. Там же мы выдвинули предположение о временном периоде, в течение которого данная тенденция будет преобладающей, а именно, вплоть до начала ХХΙ века, в движении советской экономической системы. И если читатель помнит  все события прошедшего десятилетия, которые мы вместе пережили, а также и начала нового тысячелетия, то вы должны с нами согласиться в том, что тот наш прогноз в отношении основной тенденции  отечественной экономики ныне вполне подтвердился. Насколько же удалось сформулировать проблему пределов прогнозирования экономической реальности в данном труде, судить вам, читатель.
*   *   *

Библиография  к «Заключению»

65. См.: Феоктистов А.Г. Личный фактор в социалистическом производстве (Критические заметки по методологии исследования). –  Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.

   * * *

[55244]

Тупая копипаста? Если не будет объяснения что это такое, посчитаю за флуд и удалю.

[Proud]

да, по ходу, авторский труд
но вопрос к автору: зачем его здесь выкладывать?
разместите на сайте своего вуза, а здесь ссылку дайте.

другой вариант - выложить на народ.ру, только сделайте его в PDF-файле или хотя бы doc.

[бэнч]

ну чё... умно... но так давно изучено. что опять таки огорчает-равных собеседникоф неть((

[бэнч]

думаю о том, что нет пока неизведанного