Печать страницы - Научные труды

А.Г. ФЕОКТИСТОВ

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОГНОЗИРОВАНИЯ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Санкт-Петербург
2005

УДК 658.013
ББК 65.011.073

Феоктистов А.Г.
Теоретические аспекты прогнозирования
экономической действительности. /А.Г.Феоктистов. - СПб.:
СЗТУ, 2005. – 222 с.

В монографии рассматриваются теоретические проблемы
прогнозирования экономической реальности. На основе
множества источников автор исследует основные факторы,
которые оказывают существенное влияние на прогнозирование
экономических процессов. Одновременно в работе рассматри-
вается ряд дискуссионных проблем экономической теории и
представляется авторский вариант их решения.
Монография адресована научным работникам, преподава-
телям экономических дисциплин, а также аспирантам и
студентам экономических вузов.

Рецензенты: В.Л. Василенок, д-р экон. наук, проф., зав. каф.
экономики и финансов Санкт-Петербургского
государственного университета низкотемпературных
и пищевых технологий;
Ю.В. Кузнецов, д-р экон. наук, проф., зав. каф.
планирования социально-экономических процессов
Санкт-Петербургского государственного университета

© А.Г.Феоктистов, 2005

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ………………………………………………………….4

ГЛАВА 1. ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЭТАПОВ
РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
ХОЗЯЙСТВА………………………………………….12
1.   1. Критерии разграничения экономического
развития на этапы или периоды. …………………12
1.2. Дискуссии по основным проблемам
административно-командной системы
экономики и ее перехода в иную систему
координат (после 1985 года)………………… ……..31

ГЛАВА 2. ПРОБЛЕМЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ
ОПТИМАЛЬНОСТИ ВМЕШАТЕЛЬСТВА
ГОСУДАРСТВА В ЭКОНОМИЧЕСКУЮ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ……….......................................84

2.1.   Экономическая активность населения и
эффективность макроэкономики………………...84

2.2.   Социально-экономическая форма
производственных факторов………………………107

2.3. Выгоды и потери вмешательства государства
в экономический процесс…………….....................133

ГЛАВА 3. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ЭКОНОМИКИ И ЭКОНО-
МИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ…………………………….169

3.1. Основные концепции и тенденции
глобализации…………………………………………..169

3.2. Глобализация экономики и экономическая
безопасность……………………………………………180

3.3. Пределы прогнозирования экономической
реальности………………………………………………198

ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………205

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК………………………….211

ВВЕДЕНИЕ

Любая современная трактовка экономики включает в качестве ее составляющих три основных фактора: труд, землю и прочие средства производства; и, соответственно, три группы затрат, или экономических форм. Здесь, в данном труде, исследуются не сами по себе названные факторы как естественные условия существования человечества на его современном этапе исторического развития, а их экономические формы. За трудом обнаруживается работник и его экономические взаимодействия с предпринимателями и другими работниками. Эти его взаимодействия отражаются в его экономических интересах, в его доходе – заработной плате. Земля представлена либо ее собственником, либо арендатором. Наконец, средства производства предстают в той или иной экономической реальности в форме капитала, либо в иной общественно-экономической форме, например, в форме так называемых производственных фондов.
Главная задача любой, в том числе и экономической, науки – попытаться вместить всю сумму экономических фактов той или иной действительности, обобщить их и выстроить стройную логическую схему их динамики в ближайшей и дальней перспективе, которая позволила бы создать приемлемый прогноз их изменения в будущем.
По мнению М. Фридмена, «экономическая наука призвана объяснять и прогнозировать экономические явления, а не давать им оценку» [1]. Если та или иная теория не способна осуществить это, то подобное учение не может претендовать на титул «теории».
Мы обязаны здесь поставить определенные рамки для исследования динамики, тенденций развития и возможного прогноза экономической действительности, поскольку это особая сфера человеческой деятельности, которая иногда достаточно быстро (под влиянием социальных, политических и юридических факторов), иногда медленно (в течение десятилетий или столетий) изменяется. Но есть и особые пласты действительности, которые меняются вместе с изменением территориальных границ экономических процессов (изменения статуса страны, государства), природными катаклизмами (извержения вулканов, наводнения и т.п., также меняющие установившийся экономический порядок). При этом возможны долгосрочные прогнозы, касающиеся не экономики какой-то отдельно взятой страны, а экономики человеческой цивилизации в целом в пределах ее возникновения, расцвета и отмирания.
Под термином «человеческая цивилизация» мы здесь понимаем определенный исторический пласт человеческого хозяйства, отграниченного (исследователем) определенными рамками, которые включают в себя, во-первых, особую форму культуры, образа жизни, нравы и обычаи населения, отличающиеся по основным параметрам от других подобных форм (жители пустынь, жители лесов, жители прерий и т.п.). Во-вторых, тип и форму правления (правовой аспект). В-третьих, особые, специфические, отличные от других периодов, социальные (общественные) отношения, вырастающие на основе первого и второго пунктов. Наконец, в-четвертых, разворачивающиеся на базе всего этого хозяйственные связи.
В отличие от традиционной отечественной обществоведческой школы, которая в основном базируется в определении этапности человеческой истории на марксистском ее толковании, мы придерживаемся той точки зрения, что в развитии динамики человеческих цивилизаций первую роль играла все же не экономическая деятельность людей, а их образ жизни, культура и т.п., что подтверждается ныне известными историческими и археологическими данными.
Экономическая деятельность и отношения возникают, когда уже есть общение между племенами, этносами, народами, но не предшествуют этому общению. Причина общения может носить не только экономический характер, но также и правовой, и иной другой. Нельзя назвать экономической деятельностью, не совершив грубой ошибки в отношении экономической теории, трудовую или производственную деятельность до факта взаимоотношений хотя бы между двумя людьми по поводу обмена продуктами их трудовой деятельности (без подобного обмена их отношения мы не можем назвать экономическими). В обычном труде любого человеческого существа нет ничего экономического. «Экономическое» появляется только в его связях с другими по поводу результатов его труда.
Задачей (*) данного исследования является выявление тех факторов в деятельности людей, которые оказываются существенными составляющими проблемы экономического прогноза. Здесь следует оговориться, что речь в основном идет о факторах, действующих на протяжении нашего времени (одного-двух поколений людей), т.е. они дискретны. В иные, давние времена, возможно, главными критериальными факторами являлись другие. Тем не менее, ссылки и определенные иллюстрации мы, по необходимости, будем черпать также из истории, при
___________
* Жирным шрифтом выделены все те слова и выражения, которые автор хотел подчеркнуть. Это касается также и цитат (ссылок), в оригинальном тексте которых они выделены чертой.

возникновении сходных ситуаций.
Экономическое исследование можно было бы традиционно начать с освещения какой-либо актуальной на сегодняшний день проблемы, обоснования ее теоретической и практической важности, как если бы в экономике присутствовали проблемы более важные или менее важные. Иными словами, можно было бы традиционно оттолкнуться от какого-либо условного «начала». А затем внешним образом перейти к основной цели исследования, обозначенного в названии. Однако допущение такого «начала» как отправной точки в экономическом исследовании не является внутренне необходимым моментом самой науки. Всякое такое «начало» при любых условиях, в любом исследовании необходимо будет условным, поскольку предполагает определенный процесс своего исследования. «…Желать еще до науки получить полную ясность относительно познавания (начала – А.Ф.) – значит требовать, чтобы оно рассматривалось вне науки; во всяком случае, научно нельзя это сделать вне науки…» [2]. Если, например, рассматривать в качестве начала исследования экономической реальности «государственный интерес» той или иной страны, поскольку экономика в любые времена так или иначе оформлена рамками той или иной государственности, то его определенность как «интереса» и как «государственного» уже должна будет предполагать наличие процессов, предшествовавших его появлению. Это относится к любому экономическому понятию, которое пытаются преподнести в качестве исходного, начального, основного, от которого якобы надо научно отправляться в исследовании.
Таким подходом к экономическому исследованию особенно грешила политическая экономия советского периода. Бездоказательность такого подхода очевидна, поскольку сами доказательства могут появиться лишь в процессе исследования всей системы науки. Попытки заранее, до знания, показать то или иное экономическое явление как объективно необходимое начало в научном исследовании, являются попытками выдать свое субъективное мнение о «начале» за истинное, за единственно правильное, хотя это должно быть еще доказано всей системой научных доказательств. Следовательно, проблема «начала» в исследовании – это проблема логики и метода науки, истинность которой заключена в ее выводах. Поэтому в данном исследовании автор по необходимости исходит из абстрактного допущения наличия некоторой экономической реальности. В системе науки это бытие экономической реальности разворачивается в экономические взаимодействия, формы, процессы, фиксируемые теми или иными экономическими понятиями.
Исследование ограничено пределами некоторых проблем науки. Поэтому следует оговориться, что представленная система взаимосвязей является лишь частью, подсистемой, искусственно выделенной из целого. Значит, она также не полна описанием взаимосвязей на пограничных моментах своего взаимодействия с другими подсистемами. Это лишь фрагмент общей экономической картины, но фрагмент, касающийся существенного в современном экономическом взаимодействии людей и наций.

* * *
В развитии любой области науки наступает период, когда достигнутое в ней знание уже не совпадает с новыми открывшимися фактами объективной реальности и превращается в свою противоположность, в догму и преграду дальнейшего развития науки. Такой кризис испытывает время от времени и экономическая наука.
Все современные концепции экономического развития человечества имеют свои достоинства и недостатки. Современная экономическая деятельность людей достигла такого этапа, когда приходиться говорить о глобальности общественных процессов. На начало 3-го тысячелетия современной цивилизации человеческое сообщество разработало технологии, позволившие, с одной стороны, решать проблемы выхода человечества в космос, перехода на качественно новую ступень производства; а с другой – приведшие к обострению проблемы ресурсов, их нехватки, и к отрыву темпа появления новейших технологий от темпа адекватного восприятия их и их результатов человеческим сознанием, от темпа развития культуры человеческого взаимодействия.
В указанных процессах важнейшую роль играет экономическая деятельность, как посредник между ними. Экономики разных стран, народов, эпох предстают в ретроспективе почти как одухотворенные сущности, которые, как и живые органические системы, подвержены процессу возникновения, развития, зрелости, старения и отмирания. Исчезновение одной экономической системы и возникновение другой не происходит в пустоте. Всегда имеется какой-то временной и экономически пространственный период, который зачастую принято называть переходным. Поэтому проблематика перехода от одного типа экономической системы к другому типу экономики также является важной составляющей проблемы экономического прогноза.
С точки зрения прогноза, предсказания ближайшего и отдаленного будущего динамики человеческой цивилизации, важно определить возможные границы, пределы (или параметры) длительности жизни той или иной экономической системы. Это необходимо, поскольку те или иные этапы развития, достижения в технологии, расцвет культуры общения обязательно опосредуются определенной экономической реальностью. Именно поэтому необходимо определиться в этапах развития, в глобальном экономическом цикле. В этом вопросе есть несколько подходов, наработок большого числа известных в науке авторитетов, которые дают достаточно логически стройную перспективу, но которые, тем не менее, не лишены недостатков.
Важную роль в процессе экономического прогнозирования играет также степень вмешательства, влияния государственного института. Поэтому границы оптимальности вмешательства государства в экономическую деятельность также должны быть подвергнуты внимательному анализу. Причем и сама по себе оптимальность, эффективность также имеет несколько аспектов в зависимости от того, с каких позиций она рассматривается: «чисто» экономическая эффективность; эффективность или оптимальность с точки зрения выживания человечества; эффективность с позиций процветания данной нации и т.д.
Каким окажется 3-е тысячелетие для человеческой расы, и какую роль в этом сыграет экономическая деятельность? Ответы на эти вопросы являются, пожалуй, самыми актуальными.

* * *

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение
Введение

Во всех этих процессах (экономических, социальных и т.д.) важную роль играет человеческий фактор, поскольку человек и есть их субъект. Активизация человеческого фактора рассматривается чаще всего с точки зрения субъективной, психологической мотивации работника в том или ином трудовом процессе. Безусловно, это важный момент, который менеджменту любой фирмы необходимо принимать во внимание при решении своих проблем. Но гораздо важнее с макроэкономической точки зрения исследовать те внешние для индивидуального работника рычаги воздействия на его экономическую деятельность, элементы механизма хозяйствования, действующие в данной экономике, которые влияют на его экономические действия в том или ином контексте более или менее длительный период, тем самым влияют на динамику национальной производительности труда и, следовательно, создают базу для формирования устойчивых тенденций экономического развития.
Этот аспект активизации человеческого фактора в экономических процессах исследован в очень незначительной степени. Чаще всего исследователи просто констатируют, что на характер действий индивида в производстве влияет та или иная форма собственности на средства производства [3]. При таком подходе (простая констатация факта, который весьма сомнителен) сама экономическая система, в которой действуют индивиды, остается «за кадром». В результате складывается представление, что активизация работника в данных экономических процессах зависит сугубо от его субъективного отношения.
В данном исследовании мы попытались подойти к проблеме активности или пассивности индивидов в экономических процессах, а потому и к проблеме динамики национальной производительности труда, с позиции анализа проявления индивидом в названных процессах двух его главных экономических функций – работника и собственника, а также анализа внешних факторов (элементов существующего механизма хозяйствования), препятствующих или способствующих проявлению им этих своих функций.
Поэтому необходимо было затронуть ряд сопредельных проблем, таких как методы хозяйствования, правовой режим, критерии определения того или иного типа экономики и т. д., которые обычно рассматриваются в экономических исследованиях самостоятельно. На определенном этапе исследования встала задача раскрыть проблему экономической реализации собственности на средства производства.
Дело в том, что в различных экономических работах она дана как юридическая категория, как отношение права собственности, в лучшем случае как воплощение этого права в имущественных отношениях присвоения (1); или в виде материального продукта, т.е. как результат (2); очень редко рассматривается как доход (3); и пока еще не полностью раскрыта как процесс, как экономическое отношение между людьми (4).
В данном труде мы пытаемся развить этот последний аспект, т.е. показать, что экономическая реализация собственности на средства производства – это действительное осуществление (существование) собственности в экономических отношениях производителей. В связи с этим возник вопрос, что направляет индивидов в экономических отношениях собственности, в которые они вступают по необходимости.
Чаще всего экономисты просто констатируют, что производители действуют так-то и так-то, или что они должны действовать так-то «исходя из господства» какой-либо формы собственности на средства производства. Однако это выражение - «исходя из господства» - ничего не объясняет, не вскрывает непосредственных причин определенного образа действия того или иного индивида в отношениях собственности. Мало того, это выражение позволяет думать о чуть ли не автоматическом действии формы собственности. Не возникает вопроса, что понуждает действовать индивида именно данным образом в данных отношениях собственности.
Изложенная проблематика вывела исследование на вопрос об экономических интересах и объективных условиях их формирования. Рассуждения о том, что разные интересы (общие, коллективные, частные, личные и т.п.) «должны» влиять на производителя в таком-то направлении, например, в направлении обеспечения «общей цели», «должны» совпадать, согласовываться и т.п., и различные модели того, что нужно изменить в практике, чтобы они «совпадали», во-первых, предполагают, что в реальной экономической действительности они не совпадают. Это значит, что в подобном исследовании фиксируется не действительный экономический факт, но аргументируется то или иное идеальное представление об этом факте. Во-вторых, при внедрении подобных моделей в практику хозяйствования заранее предполагается отрицательный результат такого внедрения, поскольку в моделях не выясняется действительное основание каждого интереса, но вместо него механистически подводится собственность на средства производства в качестве единой основы разных интересов.
Однако, практика показывает, что при одной и той же форме собственности на средства производства, если ущемляется интерес индивида, т.е. он не реализуется полностью в данных экономических отношениях и в самом механизме хозяйствования, с помощью которого общество пытается регулировать экономические отношения, то индивид ослабляет это свое экономическое взаимодействие с другими в производстве, в целом во всей системе экономических связей, создает лишь его видимость, практически выходя из него. Он перестает взаимодействовать экономически, и, прежде всего, в самом производстве, в результате чего снижается производительная сила труда, затухают сами экономические отношения между индивидами, следовательно, сама собственность экономически перестает себя проявлять как собственность; а без всего этого и вся система экономических отношений данного типа разрушается.
И потому для выяснения причин активизации производителя в производственных процессах, выражающейся в росте производительности его труда, или, напротив, затухания его активности, исследование обратилось к методам хозяйствования экономической системы, которые рассмотрены здесь на примере административно-командной системы, а также к существу экономического порядка в целом.

Такова вкратце логика связи проблем, рассмотренных в работе, и ее структура. В предлагаемом читателю труде изложена авторская концепция причинно-следственных связей, влияющих на направленность экономической деятельности индивида, на динамику производительности труда. Сформулирована проблема причинности экономического поведения человека и объективной обусловленности такого поведения. Раскрывается роль собственности на рабочую силу в структуре определения того или иного типа экономики. Разработаны критерии определения разных типов экономики по их ключевым элементам. Предложено решение проблемы экономической реализации собственности как системы отношений индивидов, выражающейся в каком-либо виде дохода и экономическом интересе. Разработано положение об основах различных экономических интересов. В научный аппарат вводится новое положение об экономическом отношении как экономическом поле взаимодействия индивидов, энергия которого прямо пропорциональна реализации их экономических интересов. Экономические взаимодействия раскрываются как дискретный процесс. Предлагаются параметры, которые, по мнению автора, должны войти в обиход как составляющие для прогноза экономической динамики.

* * *

Библиография для «Введения»

1. Попов Г. Восстание против кейнсианства: Милтон Фридмен. –
Вопросы экономики, № 12, 1989, с. 141.
2. Гегель Г. Наука логики. М., 1970. Т.1., с. 125.
3.См.: Торкановский Е. Собственность и самоуправление // Вопросы экономики, 1988, № 11, с. 78; Карпухин Д., Маслова И. Формирование и эффективное использование трудового потенциала // Вопросы экономики, 1988, № 6, с. 96.

* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение
ГЛАВА 1. ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЭТАПОВ РАЗВИТИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ХОЗЯЙСТВА

1.1. [А] Критерии разграничения экономического развития
на этапы или периоды

Мы живем в данный нам судьбой исторический период, а именно, в период конца ХХ и начала ХХΙ столетий. А, кроме того, живем в определенной стране, в государстве, в котором функционирует тот или иной тип экономики. Автор этих строк живет в современной российской действительности. А она по сравнению с реалиями многих развитых стран мира, специфична. Специфична, прежде всего, в своей уникальности. Политический и социальный режимы государства во многом переняли опыт, адаптировали иноземные образцы способа жизни, а экономические процессы во многом до сих пор несут на себе отпечаток тоталитарных экономик. Россия живет как бы в посттоталитарном пространстве, и, прежде всего, в политическом и социальном плане; экономические отношения в этом смысле, на наш взгляд, все еще запаздывают.
Под посттоталитарной системой экономики здесь понимается экономика отдельно взятой суверенной страны, находящейся в периоде перехода, реконструкции или реформирования экономики бывшего тоталитарного государства, или экономики административно-командного типа к экономике рыночного, или так называемого смешанного типа, которая является реальностью современных индустриально развитых стран Европы, Азии и Америки, или, говоря по-другому, к цивилизованному типу экономики. Определение «цивилизованный» здесь употребляется в обычно принятом общефилософском, историко-культурном, мировоззренческом смысле, т.е. в смысле развитости всех сторон жизни общества в данном государстве в данной стране (см. введение).
При анализе такого перехода важно определить основные тенденции экономического развития общества подобного типа и временные границы действия этих тенденций. Это позволило бы нарисовать более или менее целостную экономическую картину состояния данной страны и ее общества на данный момент.
К странам с экономикой посттоталитарного типа следует отнести все бывшие республики бывшего Советского Союза, бывшие государства так называемой народной демократии в Азии (Вьетнам, Камбоджа, частично - Китай), в Европе (страны бывшего Восточного блока), в Южной Америке (страны с диктатурой военных хунты или лидера).
Переходная экономика по своей сути есть особое состояние в динамике той или иной экономики, когда разрушаются старые устоявшиеся экономические связи и на их месте возникают новые, старой системе не присущие. Обычно о таком состоянии и о таком времени говорят, что наступила переломная эпоха, эпоха экономических, политических и социальных потрясений и одновременно преобразований. Отсюда и особый характер переходной экономики, отличающей ее от «статичной», «стабильной» экономики. Ей присущи следующие характерные черты.
Первое, неустойчивость переходной экономики. Во всякой стабильной системе в процессе ее функционирования постоянно происходят различные изменения. Но они выступают как присущие данной системе, как средство для введения ее именно в устойчивое, равновесное состояние. Примером этому может служить цикличность развития «стабильной» экономики. Переходная экономика характеризуется изменениями иного порядка. Они не только временно нарушают устойчивость системы, с тем, чтобы через другие изменения система вернулась в равновесное, устойчивое состояние, но носят “безвозвратный” характер; они усиливают неустойчивость существующей системы, так что в итоге она постепенно уступает свое место другой экономической системе.
Второе, альтернативность переходной экономики. Поскольку во времена ломки старых экономических форм и появления новых в экономическом пространстве действует множество факторов субъективного и объективного характера, то невозможно с достаточно большой точностью прогнозировать, какие тенденции будут преобладать на заключительном этапе начавшегося процесса. В этом смысле будущее может оказаться многовариантным. Развитие может пойти и по тому пути, который спрогнозировали экономисты и политики, но может пойти и по другому пути, в зависимости от того, какие экономические формы и какой социально-политический режим пытаются ввести власти в данной обстановке и в данный момент. В установившейся экономической системе тоже возможны альтернативы, но они не касаются самой сути данной системы; они могут лишь повлиять на варианты, которые тем не менее «вписываются» в данную систему экономических связей. В переходной экономике альтернативные варианты в конечном итоге могут дать тот или иной тип самой экономической системы. Конечным итогом альтернативных вариантов развития переходной экономики могут быть как стабилизация процессов и установление новой экономической системы, так и полное разрушение всяких экономических связей, а потому - и распад цивилизации.
Третье, переходные экономические формы. В принципе, они существуют всегда, в любой экономике, зарождающейся, стабильной или приходящей в упадок. Поскольку любая экономическая система, в конечном счете, есть творчество огромного множества людей, а люди со временем, как правило, меняются в характере, поведении, привычках, образе жизни и мышления, в возрасте, то в этом смысле любую экономическую систему можно образно представить как живое существо, у которого какие-то органы отмирают, а другие нарождаются. Это обычная практика любой системы. Но когда речь идет о переходе к другой экономической системе, то имеются в виду некие особые переходные формы в отличие от обычных, присущих любой экономической системе. И экономисты часто путают эти два разных типа переходных форм. Например, рассуждают о переходном периоде от одной экономической системы к другой и в качестве доказательства своих рассуждений приводят примеры переходных экономических форм, но таких, которые присущи только одной данной системе. В рамках одной и той же экономической системы есть переходные формы. Например, в административно-командной экономике бывшего СССР такой переходной формой, не менявшей сути самой системы, являлся так называемый ограниченный хозрасчет. Совсем другое дело – частная собственность на средства производства. Но она и не могла появиться в рамках условно стабильной административно-командной системы. Для нее она явилась бы именно переходной (в другом значении) формой от нее самой – административно-командной системы - к какой-то иной системе.
Классификация переходных экономических форм дает нам критерий определения типа самого перехода - о чем идет речь: либо автор ведет речь о переходном периоде в рамках одной и той же экономической системы (переход от одного этапа ее развития к другому), либо речь идет о переходном периоде от одной экономической системы к другой. В этом вопросе много путаницы.
Часто авторы публикаций в качестве примера переходной формы от одной системы к другой применяют характеристики переходной формы в рамках одной и той же системы. Для подобной характеристики применяют такие понятия, как «смешанность» старого и нового в определенный период времени; и этой «смешанности» свойственно противоречие новых и старых форм. Например, приводят факт появления «денежной феодальной ренты», которая якобы не отвечает в целом содержанию системы феодальных экономических отношений, а потому является переходной формой к новой системе. На самом деле «денежная феодальная рента» является переходной формой в рамках одной и той же экономической системы. Она просто характеризует динамику экономического и социального процесса, но никоим образом не говорит о ломке одной экономической системы и возникновении новой экономической системы.
По старой традиции, отечественные экономисты привыкли измерять историю экономик марксистскими категориями градации: рабовладение, феодализм, капитализм. Но, как мы увидим в другом месте данного труда, подобная градация весьма условна и применима, возможно, только к Европе одного тысячелетия после Р.Х. По сути, все три названия относятся к одной и той же экономической системе, но на разных этапах ее динамики и временного периода. Причем история показывает, что так называемые переходные экономические формы, которые якобы демонстрируют нам прогресс в экономических отношениях и переход от одной формации к другой, на самом деле присутствуют во все времена во всех этих «формациях», причем (применим здесь юридический термин), являются «солидарно обязанными». То есть ту или иную экономическую форму раннего «феодализма» можно найти как в позднем или современном «капитализме», так и в классическом «рабовладении». И также дело обстоит со всеми возможными формами так называемых рабовладения, феодализма и капитализма. Элементы рабовладения есть даже в современной действительности разных стран, на что экономисты закрывают глаза. Элементы так называемого капитализма присутствовали в экономике древнего Египта, древнего Рима и древней Греции (наем работников, ростовщичество, коммерция, накопление капитала и т.д.). Поэтому при определении процесса перехода от одной экономической системы к другой необходимо четко определять те или иные переходные экономические формы на предмет их соответствия критерию определения разных систем.
Часто в литературе, посвященной переходным периодам, можно встретить высказывания о тех или иных моделях перехода от одной экономической системы к другой. Так, например, называют следующие модели: «рыночный социализм», «государственно-корпоративный социализм», «бархатная революция», «социальное рыночное хозяйство», «шоковая терапия» и т.д. При внимательном взгляде на все эти и другие, бытующие ныне в экономической литературе модели, обнаруживается, что, по сути, авторы ведут речь об одном и том же временном периоде и об одном и том же историческом событии. А именно, о времени и периоде перехода от административно-командной системы бывшей советской экономики к той или иной форме рыночной экономики в пределах конца ХХ века после Р.Х. Современные исследователи забывают, что человечество, а вместе с ним и его хозяйство (экономика), насчитывает несколько десятков тысяч лет. Если вести речь о переходе от одного типа экономики к другому, то по меньшей мере несерьезно приводить в качестве аргументов тех или иных гипотез обобщения «переходных периодов» опыт только одного перехода, произошедшего в пределах жизни нашего поколения.
Проблема «периода перехода» или «переходного периода» весьма важна для выработки определенной базы, критериев, которые были бы правомерными (во всяком случае логически обоснованными) для классификации человеческой экономики, ее периодизации.
Если мы хотим выявить основные экономические проблемы и критерии для определения этапов динамики экономики, то мы должны будем по необходимости вести речь о периодизации «экономики человечества». Ибо если речь идет о периодизации не отдельных частей истории, а исторической совокупности экономик, сотни тысячелетий ее динамики, то надо в таком случае говорить именно об «экономике человечества».
Возможно, человечество одиноко во Вселенной как тип разумного существа, целенаправленно и осознанно ведущего свое хозяйство. В таком случае, человеческая экономика уникальна. Тогда надо будет искать и находить другие, внутренние, не экономические критерии для оценки ее эффективности (возможно, социальные, политические, философские). Однако представляется, что более логичным для определения оптимальности самой экономики и экономических процессов в качестве критериев оценки должны были бы быть взяты именно экономические критерии. А они возможны только в сравнении. Было бы весьма рациональным предположить некую сообщность галактических разумных существ, ведущих свое хозяйство по определенным правилам, с которыми можно было бы сравнить, сопоставить экономику землян. Такой подход позволил бы дать оценку экономики, дал бы ее собственный критерий оценки, позволил бы ее самое и ее динамику оценить с точки зрения целесообразности и оптимальности. Но, увы, этого пока не дано. Поэтому попытаемся поставить себя на место стороннего для землян наблюдателя и выделить какие-то вехи в развитии их экономики.
Мы не обладаем никакой иной информацией для этого, кроме информации великих экономистов и историков Земли. И потому все спорно: периодизация, критерии и тенденции. Динамика фактов, дат, событий, процессов – альтернативна, даже в истории (хотя бы в их трактовке). Но мы живем в «настоящем» и совершаем определенные экономические действия, которые, безусловно, скажутся в будущем. А потому наше будущее и динамика нашей экономики также альтернативны.

* * *

Проблема периодизации экономического развития человечества имеет несколько аспектов. Во-первых, ее можно определить как проблему циклов или цикличности экономического развития. Но это скорее более локальный аспект, нежели глобальный. То есть в таком ракурсе обычно рассматривается развитие отдельно взятой экономической системы (экономики страны, государства). Во-вторых, в пределах такого локального аспекта обнаруживается периодизация одной и той же экономики уже внутри самого цикла, т.е. рассматриваются фазы цикла или фазы экономического развития той или иной системы. В-третьих, данная проблема имеет и глобальный аспект, глобальную периодизацию. В рамках данного глобального аспекта наиболее известной периодизацией, или точнее наиболее распространенными методами классификации периодов мировой экономики являются цивилизационный (циклический) и формационный (линейный) подходы.
Вначале кратко остановимся на проблеме цикличности. Экономисты давно обратили внимание на периодичность повышения или понижения спроса, увеличение объема производства национальных экономик или его спада. Выявилась и определенная последовательность в чередовании этих явлений. Данной проблеме, поскольку она имеет огромное значение для прогнозирования тенденций макроэкономик, уделили большое внимание ряд выдающихся экономистов, в том числе отечественных. Здесь особо следует назвать имена таких исследователей, как: А. Шпитгоф, М. Туган-Барановский, К.Маркс, Дж. М. Кларк, Дж. М. Кейнс, Й. Шумпетер, Н.Д. Кондратьев, К. Жугляр, Дж. Китчин.
Теории, объясняющие экономические циклы наличием внешних для экономики факторов, называют экстериальными теориями. Сторонники данных теорий к внешним для экономик факторам относят:
- войны, революции, другие политические потрясения;
- открытие крупных месторождений золота, урана, нефти и других ценных ресурсов;
- освоение новых территорий и связанная с этим миграция населения; колебания численности населения земного шара;
- мощные прорывы в технологии; изобретения и инновации, позволяющие коренным образом менять структуру макроэкономики.
По нашему мнению, одной из таких внешних составляющих, на которую экономисты по непонятной для автора причине совершенно не обращают внимания, и которая является важнейшей, следует назвать солнечную активность, периодичность солнечных вспышек, влияющих на периодичность землетрясений, эпидемий, на биосферу Земли [1].
Теории, объясняющие экономические циклы порождением внутренних для экономики, присущих самой экономической системе, факторов, называют интернальными теориями. К внутренним факторам они относят:
- физический срок службы основного капитала;
- личное потребление, сокращение или возрастание которого сказывается на объемах производства и занятости;
- инвестирование, т.е. вложение средств в расширение производства, его модернизацию, создание новых рабочих мест;
- экономическая политика государства, влияющая прямо и косвенно на производство, спрос и потребление.
На данном этапе мы пока оставляем в стороне вопрос о правомерности включения того или иного фактора как системообразующего экономический цикл. Здесь могут быть разночтения и споры. Однако на данном этапе не это важно. Важно другое – хотя бы перечислить те или иные факторы, влияющие на экономические циклы. Важно также прийти к общему пониманию того, что составляет «экономический цикл», отделить его от другого явления, называемого «переходным периодом», поскольку «переходный период» тоже может быть отнесен к «экономическому циклу», если его рассматривать в достаточно длительном временном периоде динамики экономики того или иного этноса.
Обычно под экономическим циклом понимают период времени от начала одного макроэкономического кризиса до начала другого. В такой интерпретации он должен включать в себя четыре фазы: кризис, депрессию (застой), оживление и подъем. Картина, наблюдаемая в разных экономиках, даже если они находятся в одной и той же фазе цикла, различается от экономики к экономике по своим национальным особенностям, геополитическому положению, структуре власти и т.д. Однако во всех них есть и нечто общее, что можно сформулировать следующим образом. Любой цикл, если мы его фиксируем с начала кризиса, первичные толчки, как при землетрясении, начинает осуществлять в производстве. Однако на поверхности явления, для наблюдателя, его первичное проявление обнаруживается в сфере обмена. Поэтому попытаемся кратко охарактеризовать цикл, начиная со сферы обращения.
Во время кризиса в сфере обращения в рыночной экономике можно наблюдать образование товарных излишков; понижение цен и рост спроса на кредиты и ссуды. В этот период многие фирмы испытывают нужду в денежных средствах, чтобы не оказаться банкротами, рассчитаться с долгами. Плохой товарный спрос стимулирует тенденцию роста спроса на кредиты. На стадии депрессии, или застоя, наблюдается постепенное растворение товарных излишков, образовавшихся в период кризиса. Цены стабилизируются на низком уровне при слабом спросе. При оживлении экономики и тем более при подъеме наблюдается рост спроса на товары и, в связи с этим, повышение товарных цен. В период бума фирмы также нуждаются в дополнительных денежных средствах, а потому растет спрос на кредиты и ссуды.
Что мы можем наблюдать в сфере производства? Во время кризиса происходит сокращение производства; а стало быть, рост безработицы. Все это ведет к разрушению части производительных сил страны, средств производства (остановка производства) и рабочей силы (безработица). В фазе застоя (депрессии) производство в прежнем режиме могут позволить себе только очень крупные фирмы, поскольку нет спроса. Либо производство в целом осуществляется в макроэкономике на уровне текущего спроса. Во время оживления, а тем более подъема наблюдается расширение масштабов производства; производство нуждается в дополнительной рабочей силе, а потому наблюдается сокращение безработицы и увеличение новых рабочих мест и новых вакансий.
В соответствии с этим ведут себя и основные доходы. Поэтому мы можем описать здесь фазы цикла в сфере распределения в следующем виде. Во время кризиса основные доходы населения и фирм (зарплата и прибыли) снижаются, а ставка банковского процента растет. Во время депрессии зарплата стабилизируется на низком уровне – нет причин, которые могли бы определять ее динамику вверх или вниз. Происходит стабилизация нормы прибыли. И поскольку в этот период замирает экономическая активность, то понижается и норма процента. Во время оживления, а тем более подъема, все основные доходы начинают расти. Практически такая картина наблюдается в любой современной развитой макроэкономике, вне зависимости от этноса и государственных границ.

* * *
Библиография к данному фрагменту, а также ко всему 1-му параграфу (1.1) будет дана в конце этого параграфа

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение
Глава 1.
1.1.[Б] Критерии разграничения экономического развития на этапы или периоды
   Экономические циклы различаются не только по тому, какие факторы вызывают их к действию (внутренние для экономики или внешние), но также и по своей длительности. Видимо, в зависимости от своих научных интересов, исследователи по-разному оценивали длительность циклов. Если не принимать во внимание субъективное предпочтение исследователей, а стремиться к объективной картине, то мы должны учесть все возможные варианты, ибо, в конечном счете, глобальная объективность складывается из множества вариантов субъективности. Когда мы наблюдаем движение воды, вызванное порывами ветра или подводными течениями, или иными, неизвестными нам аномалиями, мы видим, что вода, например, в озере, расходится волнами в разных, непредсказуемых направлениях. Одновременно мы можем, однако, наблюдать и некоторую ритмичность, которой те или иные волновые структуры хотя и не подчиняются, но в общем ритме тоже включаются в определенный цикл. Так и в экономике. Потому невозможно опровергнуть исследователей, которые обнаружили некий ритм, зависящий от тех или иных обстоятельств. Можно критически относиться к определению причин тех или иных экономических колебаний в действующих экономиках, но нельзя без ущерба для научного анализа отвергать их только лишь на основании субъективной предвзятости, мол, взяты не те критерии. Так или иначе, мы намерены хотя бы кратко обозначить все имеющиеся определения циклов по критерию их длительности.
   По длительности в экономической литературе выделяют три типа циклов. Под краткосрочными разумеют циклы в 3 года и 4 месяца, введенные в научный экономический обиход Китчиным, который связывал их продолжительность с мировыми запасами золота. В качестве среднесрочных циклов в экономической литературе называют циклы продолжительностью в 10 лет и их обнаружение связывают с именем Жугляра, который обосновывал их длительность в связи с динамикой денежного обращения, а точнее, кредита. Другой исследователь этих циклов, Дж.М.Кларк, обнаружил явление, которое вошло в экономическую литературу под названием принципа акселерации. Его содержание заключается в том, что первичный подъем спроса на предметы потребления вызывает затягивающийся во времени подъем производства средств производства для обеспечения производства предметов потребления до такой степени, что со временем часть произведенных предметов потребления оказывается на рынке излишней. То есть проявляется, во-первых, вначале отставание расширения производства оборудования для обеспечения производства предметов потребления, а во-вторых, позже, когда рынок уже насыщен предметами потребления, проявляется инерция производства оборудования, которое продолжает насыщать оборудованием производство предметов потребления, подталкивая, стимулируя тем самым это последнее к еще большему, избыточному производству товаров. Нарушение равновесия на основе действующего принципа акселерации, по мнению исследователей этих циклов, приводит к неминуемому чередованию периодов недопроизводства с периодами перепроизводства. Главное, что здесь необходимо отметить, это то, что данный эффект может привести к запаздыванию инвестиций, а позже к их инерции – спрос может закончиться, а инвестиции все еще будут осуществляться.
   Наконец, долгосрочные циклы, или как их еще называют, «волны Кондратьева». Наш соотечественник, проанализировав огромный пласт экономической и технологической информации, пришел к выводу о том, что в макроэкономиках проявляют себя циклы длительностью в 48-55 лет, связанные с различной длительностью функционирования различных хозяйственных благ, а также с механизмом накопления, аккумулирования и рассеяния капитала, достаточного для создания новых элементов инфраструктуры [2].
* * *
   В данном труде не стоит задача критики цикличности. Здесь мы принимаем ее за данность, от которой следует идти дальше в исследовании. Теперь кратко рассмотрим периодизацию в глобальном аспекте.
   В рамках цивилизационного (циклического) подхода разные авторы предлагают разные подходы. Так, например, периодизация по Д. Беллу и А. Турену сводится к трем следующим глобальным периодам развития экономик: а) доиндустриальное общество; б) индустриальное общество; в) постиндустриальное общество. Периодизация по О. Тоффлеру сводится также к трем следующим глобальным периодам: а) аграрная цивилизация; б) индустриальная цивилизация; в) технотронная цивилизация. Здесь очевидно, что различия между ними лишь формальные, в терминологическом определении каждого этапа, а не принципиальные.
   Формационный, или линейный (марксистский) подход базируется на градации истории развития мировой экономики по способам производства – от первобытнообщинного до современного, по степени возрастания производительности труда.
   Авторы курса лекций по экономической истории (под ред. В.И.Голубовича) утверждают, что наиболее широко охватываемая, общепринятая (на сегодня) периодизация сводится к следующей:
а) древняя история (100 тыс. лет до н.э. - V в. н.э.); б) средние века (V – XV вв.); в) новое время (XVI – начало ХХ в.); г) новейшее время (с 1914 г. до наших дней) [3]. Те же авторы делают весьма спорное заявление: «Можно бесконечно критиковать марксизм…Ведь источник социального прогресса заключается именно в развитии производительных сил. Расцвет науки, образования, культуры в современном обществе базируется на высоком научно-техническом уровне производства, экономики в целом» [4].
   Если под социальным прогрессом понимать расцвет культуры, морали, нравственности, то мы можем отметить более высокий уровень культуры во времена, предшествующие постиндустриальному обществу, например, в ХVΙΙΙ или ХΙХ веке. Ныне в США, в наиболее насыщенной современной технологией стране, телевидение показывает примеры того, как население огромного индустриального города в массе своей моментально возвращается в состояние дикости и варварства, достаточно было только отключиться электроэнергии в одном из районов Нью-Йорка на несколько часов – начались грабежи магазинов, домов, драки и пр. Так что уровень развития науки, техники, технологии не являются показателями социального прогресса. Противное мнение есть общепринятое с советских времен бездоказательное заблуждение. Однако, надо отдать должное цитируемым авторам в том, что они справедливо указывают на один и тот же недостаток как цивилизационного, так и формационного подходов в периодизации мировой экономики. А именно, на представление о том, что человеческое общество и его экономика развиваются якобы в одном направлении – от простого к сложному, от примитивизма к прогрессу [5]. На самом деле, это не всегда так.

* * *

   Поскольку наиболее распространенным способом периодизации в отечественном обществоведении признается формационный подход, то нам интересно остановить здесь на нем особое внимание. Основным критерием периодизации по способам производства является «взаимосвязь и взаимовлияние производительных сил (ПС) и производственных отношений (ПО). Здесь нет необходимости в каких-то ссылках, достаточно открыть любой отечественный учебник «Политической экономии» советского периода. При этом предполагается, что ПО – первичны по отношению к обществу, т.е. экономика – первична.
   В рамках этого подхода в прошлом веке излюбленной темой экономистов был разговор о так называемой «фазности» развития одного и того же «способа производства». Огромное количество отечественной экономической литературы было посвящено разбору так называемой фазы капитализма – империализму. В рамках этих представлений, представлений о «фазе» одного и того же экономического строя сторонники данного подхода делали заключение о том, что «ленинское учение об империализме» предполагает неизменность «законов капитализма» [6], главный из которых – производство ради наживы, ради прибыли.
   Но если мы обратимся к современным (послевоенным) теориям об управлении предприятиями, то мы обнаружим, что основная, если не подавляющая, часть современных средних и крупных фирм ведет свои дела таким образом, когда рост прибыли не является определяющим моментом в политике фирмы.
* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение
Глава 1.
1.1.[В] Критерии разграничения экономического развития на этапы или периоды

Если исходить из основного постулата последователей марксизма в отношении того, что никакая новая ступень в развитии, никакая новая «фаза» в данном «эксплуататорском» строе не отменяет его основной закон – производство ради наживы, ради прибыли, то необходимо признать в таком случае, что данный строй «вечен». Действительно, если в качестве стимула производства, экономической деятельности вообще рассматривать «доход» (а у людей никогда и не было иного экономического стимула), - а доход предстает в разных формах, в том числе и в форме прибыли, - то надо было бы заключить, что так называемый «капиталистический» строй существовал на протяжении всей экономической истории человечества. Но вот как раз против этого тезиса марксисты возражают. Они утверждают, что капитализм не вечен, это только этап, временной промежуток, на смену ему должен прийти другой способ производства, где стимулом явится…? А вот здесь возникает вопрос. Они не говорят, что было стимулом раньше, до «капитализма», если не доход, и что будет стимулом экономической деятельности людей после «капитализма». А это есть главный вопрос в проблеме периодизации экономического развития человечества. Либо надо отказаться от постулата о периодизации по «способам производства», поскольку, с точки зрения стимула, «капитализм» действительно вечен, либо надо указать тот самый стимул, который дает критерий периодизации по «способам производства». У метода периодизации экономического развития человечества по типу «способ производства» нет своего критерия.
Что есть феодализм по сравнению с рабовладением, с точки зрения сторонников этого метода? История показывает, что те признаки, которые данный метод выдвигает в качестве основных для периодизации, присутствуют и в том, и в другом «способе производства». «Эксплуатация», частная собственность на средства производства, зависимость работника, отчуждение его труда или его части, или его результатов и т.п. признаки. Но они варьируются, изменяются от страны к стране, по времени часто пересекаются, так что можно было бы обнаружить признаки «рабовладения» в классическом «феодализме» и наоборот, элементы «либерального» феодализма, близкого по своей форме к «капитализму», в раннем, грубом «рабовладении» и т.д. Класс полусвободных работников, на появление которого в экономиках конца средневекового периода марксисты часто указывают как на признак появления нового «способа производства», существовал уже в Древнем Египте. В тех или иных империях прошлого он существовал наряду с существованием класса «буржуа» (в нынешнем его понимании) – класса собственников средств производства, нанимавших рабочую силу с целью умножить свое богатство, свой доход, свой «капитал». Он существовал также одновременно с классом рабов. Такое сосуществование разных, с социально-экономической точки зрения, слоев общества проявлялось в разные времена, у разных народов и не всегда последовательно, как это пытается представить линейный подход к периодизации. То есть были империи, в которых преобладал труд наемных работников, но параллельно им или даже после них существовали и империи, в которых преобладал труд рабов. Только история (и то не вся) Западной Европы более или менее подпадает под хронологизацию экономик по «способам производства». Кроме того, сами экономики претерпевали изменения часто не из-за нового орудия производства, как обычно утверждают экономисты, а совершенно по другим причинам – социальным, культурным, правовым, и т.п., (например, из-за солнечных вспышек или изменения орбиты известной кометы).
В периодизации по «способам производства» часто также приводят аргумент об «отчуждении труда». Мол, в первобытной общине присвоение труда и его результатов было коллективным. Затем наступил новый способ производства, при котором стала отчуждаться сама рабочая сила и ее носитель, а также весь его труд и его результаты частным собственником средств производства, и который экономисты называют «рабовладением». Затем отчуждение претерпело такие изменения в сторону «либерализации», когда работник и его рабочая сила отчуждаются уже не полностью внеэкономически. А само отчуждение приобретает экономическую форму. Это уже феодализм. Наконец, наступил этап, когда отчуждение имеет сугубо экономическую форму. Логика в такой периодизации понятна и она действительно кое-что отражает в развитии экономик. Но она опять-таки сама по себе не дает критерия периодизации.
Доход в той или иной своей форме всегда существовал в человеческом обществе во все времена его хозяйственной, экономической деятельности в качестве стимула. Неважно, как мы назовем тот или иной этап: рабовладением, феодализмом, капитализмом. Важно, что во все эти периоды был единый стимул – доход. В разные времена он выступал в разных формах: непосредственный добавленный труд, отработочная рента, рента продуктами, барщина, оброк, денежная рента, прибыль и т.п. То есть во все эти разные времена, которые исследователи пытаются периодизировать, разграничить, разложить по своим методологическим полочкам, и из этого вывести какие-то тенденции развития, действовал один и тот же стимул. Но если периодизация основывается на термине этого стимула, например, «прибыль», то она вообще теряет почву, она теряет критерий самого себя, поскольку стимул во все времена был один и тот же. Другого критерия формационный подход не дает. Но, предполагая в качестве критерия периодизации доход в той или иной форме и отвергая существующую экономическую систему как «бесконечную», сторонники этого подхода тем самым осознанно или бессознательно предполагают, что в будущем у человечества появится новый стимул к экономической деятельности на смену существующему, который заменит собой доход. Может быть, это и так, мы не знаем. Но научная теория развития должна базироваться не на основании предполагаемого прогноза, а на фактах действительности. Наука – это форма познания окружающей действительности, но не гадание на тему о том: а каким может быть будущее? Именно потому многие выводы последователей формационного подхода, касающиеся тенденций будущего развития и прогноза (и в частности, периодизации экономического развития человечества), выходят за пределы экономической науки.
История империй и «империализма» насчитывает тысячелетия. Так же как и в двадцатом веке, древние империи расширяли свою экспансию за счет новых территорий, колоний; они так же расширяли свою финансовую экспансию; и так же у них действовали политические и экономические монстры, которые на современном языке мы называем «монополиями». Все это было. Были лишь другие термины, другие названия. В этом смысле экономическое движение человечества представляется не в виде «прогресса» - от примитивного состояния к цивилизации, как следует из формационного подхода, а по кругу, в лучшем случае, по спирали, определенный виток которой странным образом иногда закручивается назад. Причем часто переход на новый виток определялся не экономическими обстоятельствами, а чем-то иным - жаждой власти, престижем, заносчивостью, глупостью населения и правящей им власти.
Что же касается самого термина «способ производства», то здесь мы считаем необходимым отметить следующее. Называя тот или иной этап в экономическом развитии условным социальным термином (рабовладельческий, феодальный, капиталистический, социалистический способ производства), мы вслед за отечественным обществоведением, взявшим его на вооружение в исследовании, входим в противоречие с определением предмета науки. Рабовладельческий, феодальный, азиатский («азиатский способ производства») и т.п. прилагательные не соответствуют существительному - «способу производства» материальных благ, который может быть ручным, машинным и т.д. Ручной способ производства материальных благ существовал как в древние времена, в том числе в азиатских деспотиях, так и в современный период индустриально развитых стран. Ведя речь о градации человеческого хозяйства по признаку «способ производства», который к тому же определяется не по экономическому или технологическому признаку, а по преобладающему в данном обществе социальному аспекту, экономисты тем самым выходят за границы предмета своей науки. На таких же основаниях мы могли бы с полным правом назвать хозяйство Древней Греции или рабовладельческого Рима хозяйством капиталистическим, поскольку средства производства, рабочая сила и деньги совершали оборот в экономической форме капитала. Или феодальным, поскольку некоторая часть дохода и рабовладельца, и его раба принимала форму феодальной платы. Или, например, древние азиатские царства (например, Древний Египет), хозяйства которых иногда вслед за К. Марксом называют «азиатским способом производства», в соответствии с существовавшими в них экономическими отношениями мы должны были бы называть в одном случае рабовладельческими, в другом феодальными, в третьем социалистическими, в зависимости от того, на какую сферу хозяйства мы обратили в данном случае свое внимание. Ибо «верховная государственная собственность на землю (как в хозяйстве бывшего СССР – А.Ф.) сочетается здесь с частным и общинным землевладением и землепользованием (как в средневековых феодальных европейских монархиях – А.Ф.). Формами экономической реализации государственной собственности на землю выступают своеобразные продуктовая и отработочная ренты (т.е., по сути, феодальные экономические формы – А.Ф.)…» [7] Здесь почти один в один такая же монополизация и бюрократия, как и в бывшей огосударствленной экономике так называемого социализма [8]. Следовательно, по этому признаку, надо было бы хозяйства этих древних восточных деспотий, а также империи ацтеков и инков, древние государства этрусков, Микен, Крита назвать «социалистическим способом производства». Понятно, что это было бы абсурдным. Тем не менее, данный формационный способ классификации земных экономик обязывает поступить именно таким образом. Поэтому мы можем утверждать, что, хотя бы с этимологической точки зрения, градация человеческого хозяйства по «способам производства» несовершенна, не адекватна действительным экономическим связям. Каталогизация человеческого хозяйства по «способам производства» вводит в заблуждение и потому от нее следовало бы отказаться. Ее применение в науке - не рациональная идея. Один и тот же способ производства материальных благ наблюдается у разных народов в разных странах и государствах в совершенно разные временные периоды – и в современную эпоху, и тысячелетия назад. Если мы хотим каталогизировать человеческое хозяйство, экономику во времени, то мы должны будем найти какой-то другой прием, который бы соответствовал основным экономическим связям данного периода.

* * *
Подведем некоторые итоги. Прежде всего, представляется необходимым вести речь о периодизации «экономики человечества». Ибо если речь вести о периодизации не отдельных частей истории, а исторической совокупности экономик, сотни тысячелетий ее динамики, то надо в таком случае говорить именно об «экономике человечества». Экономическая действительность показывает нам множество исторических альтернатив развития. И потому в заключение хотелось бы наметить некоторые пункты или признаки, которые, возможно, помогут другому исследователю положительно решить проблему периодизации.
В качестве признаков, или позиций, которые, по мнению автора, должны были бы войти в тот или иной способ, или вид периодизации, можно назвать следующие:
-   основной критерий периодизации;
-   определение периодов;
-   основные составные элементы той или иной периодизации;
-   сфера охватывания данной периодизацией территорий, стран, континентов;
-   временные рамки периодизации (внешние, внутренние);
-   критерий справедливости тех или иных временных границ данного типа периодизации для истории экономики конкретной страны;
-   тип власти (правления) и форма гражданского общества;
-   вид (форма) влияния правления (права, власти) на экономическую жизнь, форма экономической политики;
-   степень зависимости экономических процессов от той или иной формы власти;
-   экономическое влияние того или иного периода на процветание или загнивание нации – рост культуры, уровня жизни, развитие ремесел и т.д.
Вот, пожалуй, те основные параметры, которые, по мнению автора, должны были бы войти в качестве критериев правомерности того или иного способа периодизации экономики.

* * *

Итак, мы имеем два типа перехода. Один связан с переходными формами внутри трансформации, динамики одной и той же экономической системы; другой связан с переходом от одной относительно самостоятельной экономической системы к другой системе. В связи с этим интересно проследить за аргументами разных исследователей, описывающих подобный переход. Попытаемся это осуществить на примере оценок перехода от административно-командной экономики к экономике рыночного типа.
В 80-е годы ХХ столетия в России, если судить по публикациям того периода, практически все главные представители общественности и власти предполагали, что российская экономика вступает в полосу «перехода» первого (локального) типа, т.е. перехода в рамках одной и той же экономической системы по типу «ленинских» этапов или фаз развития одной и той же «капиталистической» системы. Это наше заключение подтверждается системой доказательств в публикациях по разгоревшимся дискуссиям того времени. Поэтому приведем эти доказательства и попытаемся подвести итоги проходивших тогда дискуссий.

* * *
Библиография к гл.1:
1.1 [А] [Б] [В]
1.Впервые влияние солнечной активности на человеческую жизнедеятельность, а стало быть, и на экономику обосновал и доказал А.Л. Чижевский. См.: Чижевский А.Л. Земное эхо солнечных бурь. – М.: Изд-во Мысль, 1973.
2. См.: Рязанов В.Т. К вопросу о «длинных волнах» экономических реформ России // Вестник ЛГУ. Серия экономическая, 1992. Вып.2.
3. Экономическая история зарубежных стран. Курс лекций. Под общ. ред. В.И. Голубовича. Минск, изд-во НКФ «Экоперспектива», 1996; с. 19.
4. Там же.
5. Там же.
6. См.: Пезенти А. Очерки политической экономии капитализма. В двух т. Т 2. Изд-во «Прогресс», М., 1976, с. 14.
7. Нуреев Р. Азиатский способ производства и социализм. – Вопросы экономики, 1990, № 3, с. 49.
8. Там же, с. 49.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение
   1.2. [А] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Основные дискуссии в средствах массовой информации, на митингах, на различных экономических и политических форумах, в дебатах депутатов и кандидатов депутатов от различных политических партий, групп и группировок, наконец, на страницах специальных научных экономических изданий разгорелись вокруг нескольких главных экономических, политических и идеологических проблем. Интересно, что идеологические вопросы даже превалировали перед всеми остальными, в том числе, юридическими. Это своего рода показатель степени цивилизованности общества, в котором абстрактные споры об идеологических концепциях, идеях, терминах, названиях общественного строя преобладают по значимости над вопросами законности и порядка, в том числе вопросами об экономическом режиме взаимодействий, позволяющими членам общества жить цивилизованно.
Перечислим эти проблемы дискуссий.
1.   Как называть старый общественный строй и как будет называться новый, нарождающийся?
2.   Сколько политических партий иметь – одну, две, несколько, и какая из них (или какие) должны править?
3.   Должны ли иметь местные вновь нарождающиеся органы власти суверенитет?
4.   Иметь ли «эксплуатацию» и наемный труд или не иметь? Хорошо это или плохо?
5.   Какая собственность должна быть преобладающей – государственная или частная?
6.   Каковы пути выхода из тупика?
Первые четыре вопроса, по нашему мнению, относятся к сфере идеологии. По необходимости логики и влияния некоторых вопросов на экономический аспект перехода от одной системы к другой, кратко остановимся на перечисленных вопросах дискуссий. Начнем с идеологии, поскольку именно идеологические вопросы вызывали самые жаркие дискуссии, доходившие до уличных баталий.
Люди с большим трудом расстаются с привычными фантомами своего мышления, со своими предрассудками. Особенно если это касается социально-экономической системы, в которой им определено судьбой от рождения до гробовой доски нести свой тяжкий крест жизни. Это настолько проникает сознание, что порой даже кажется, будто эта система, в которой приходится жить, есть «твоя собственная шкура». Действительное освобождение, о котором мечтали противники административно-командной системы, есть, прежде всего, духовное освобождение. Но вот здесь-то как раз и заключено самое большое препятствие на пути к личной свободе.
В своих призрачных идеологических фантомах люди стремятся найти хоть какое-нибудь оправдание, хоть какую-то разумную основу этой самой «собственной шкуры», которую на одних надели силой, а другие напялили ее на себя сами с радостью. Поэтому столь противоречивы суждения о возникновении административно-командной системы (АКС).
С одной стороны, открестившись от одного-двух вождей, можно оставить в покое взлелеянные в душе картинки «трудового героизма народа», его «великого энтузиазма» в «строительстве» нового общества, и тем самым сохранить в душе главный идеал – идеал «построенного социализма». А, следовательно, и в своем существовании увидеть некий высокий жизненный смысл – не зря прожита жизнь, есть право ощущать себя частичкой этого народа. Но, с другой - система, «построенная» на этом «энтузиазме», не есть она сама как таковая без своих вождей, без своего «крестного отца».
В наукообразной форме названное противоречие сознания у историков и философов во время дискуссий после 1985 года выразилось следующим образом. С одной стороны, утверждалось, что именно Сталин «насаждал в стране административно-командную систему», а с другой – одновременно был все же и «героизм, энтузиазм народа», ее «построившего» [9]. Философ
Г. Мучаидзе называет Сталина «выдающейся исторической личностью», которая, видимо, «к сожалению», страдала «не диалектичностью оценки ленинского идейного наследия». Литератор же Ф. Бурлацкий говорит уже о «тяжелых ошибках» этой «выдающейся исторической личности», и потому эмоциональная критика их должна быть дополнена критикой научной [10].
Итак, магистральный путь был верным, но вот ошибки подвели. Встает вопрос об «ошибочных идеях Сталина». С какой стороны их оценивать как «ошибочные»? С точки зрения его индивидуальности и культуры, его идеи – глубоко верные и последовательные. Когда же рассуждают об «ошибочных идеях Сталина», то тем самым его индивидуальность ставят в ту же самую систему нравственных координат, в которой находится сам критик, да и вообще обычный культурный человек; в одну систему морали, нравственности и культуры.

Следовательно, критик, говорящий об «ошибочных идеях Сталина», ничем иным от него не отличается, как только тем, что одному выпало судьбой править, а другим – ходить под его «мудрым» правлением. Но этот выбор не был результатом непреложности объективного развития, результатом исторической необходимости существовавших в тот период исторических тенденций. Он был выбором именно этих вождей, а не людей, которыми они стали править. В этом смысле химик-технолог-идеолог Н. Андреева была более последовательна, чем современные ей критики системы – она не хитрила в отношении того, как бы сделать так, чтобы оставить фигуру Сталина в той же сфере нравственных ценностей, в которой и вы сами находитесь, и в то же время откреститься от него с помощью указаний на его «ошибки».
По-видимому, фигура Сталина – это фигура из той сферы культуры, нравственности и морали, в которой эталоном является невежество, и в пределах которой, по словам А.И. Герцена, для камердинера нет авторитета, нет великого человека. Величие для посредственного человека в такой системе нравственных ценностей – сама его посредственность. Поэтому личность, стремящаяся к своей истинной свободе, не может причислять себя к той же самой системе нравственных координат.
Всякое управление, в том числе и государством, предполагает адекватные его уровню действия и поступки его первого лица. И только по самому факту судьбы, давшей власть данному лицу, неверно воздавать ему хвалу лишь за то, что оно все же как-то управляло государством. В противном случае, надо постоянно славословить всяким и всем вообще персонам, волею предопределения когда-то и где-то оказавшимся у «руля» власти. И история показывает, что, в силу самого механизма управления, даже безумцы в состоянии управлять, в том числе, и государством (Нерон в Древнем Риме, Изабелла и Фердинанд в средние века в Испании и т.п.). Вопрос же состоит в том, насколько расходятся по адекватности уровень управления той или иной системой и компетентность управляющего ею лица. Поэтому необходимо вести речь не об «ошибках выдающейся исторической личности» в управлении государством и обществом, а об уровне компетентности этой личности в управлении.
Следующим аспектом данного идеологического вопроса дискуссии был терминологический. Как называть систему и можно ли ее называть «социалистической»? Факты говорят о том, что руководители и идеологи Системы исходили из абстрактной, умозрительной модели «социализма» (а чаще говорят, из так называемой «теории» социализма), получившей отражение в идеале. И действительно, те идеалы, которые вели массы на разрушение прежней социально-экономической системы, с точки зрения представлений того времени, были осуществлены в советской действительности. Однако эти споры среди обществоведов, о том, как называть новую систему, велись не о тех идеалах свободы, равенства, братства и справедливости ХΙХ века, а уже об идеалах, которые сформировались в сознании последующих поколений на новой материальной основе и информации об изменяющемся мире. Поэтому и сам термин «социализм» как символ и содержание этого символа должны были меняться.
В этом истоки разочарования многих обществоведов периода «перестройки»: «строили социализм», а получилась административно-командная система. То ли получилось – об этом следовало бы спросить у поколения конца ХΙХ века. Идеал все же воплощается в жизнь, хотя и в будущем; т.е. в жизни уже не того поколения, которое формировало данный идеал, а совершенно другого, для которого воплощенный символ уже перестает служить в качестве идеала. Поколения в этом смысле никогда не сходятся в своих идеалах. Пример тому идеалы разных поколений семьи Гайдара. Здесь применим афоризм: наше мрачное настоящее – это светлое будущее наших отцов.
Но умами людей владеют не одни только идеалы-символы, создаваемые официальной идеологией. Общественным сознанием владеют еще и человеческие ценности, отражаемые в религии, искусстве, в культуре в широком смысле, и научные «идеалы» (теории, концепции, гипотезы). Вот их то и надо было бы сверять с действительностью на предмет их обоснованности, научности и правдоподобия; в то время как с идеалами первого порядка надо расставаться без сожаления.
Когда те или иные политические деятели, стоявшие у власти, заявляли о необходимости «совершенствования социализма», его укреплении и т.п., они руководствовались идеалами именно первого порядка, т.е. идеологическими фантомами, но не научными теориями. Так, Е.К. Лигачев, принимавший активное участие в этой дискуссии, рассуждая о «колоссальном ресурсе социализма», в качестве аргумента приводил довод о «подвижках, и немалых, в социальной сфере», о том, что в последние (предперестроечные) годы построено больше объектов среды обитания людей, чем «за весь 45-летний послевоенный период» [11]. Смотря что с чем сравнивать. Политический деятель, видимо, не понимал, что в преддверии нового тысячелетия вопрос не стоит таким образом, что, если раньше соотечественники «ходили в лаптях», то сейчас они «носят туфли». Он, долгое время стоявший вместе с другими у власти, должен был бы сравнивать достижения устанавливаемого им порядка не с бывшей собственной отсталостью, а с общемировыми, человеческими достижениями. Вопрос стоит принципиально иначе: уже просто нельзя так жить, как жила наша страна, если нет желания потерять человеческий облик.
Подобное, как у цитированного политика, видение развития общества всегда будет отставать от материальных и духовных потребностей развития, поскольку в нем (видении) ориентиром служит отживший свое идеал прошлых поколений. Образчиком такой же путаницы «идеала» с «теорией» явился другой спор, который в тот же период пытался вести идеолог П. Кузнецов с историком Ю. Афанасьевым. По мнению идеолога, в стране происходит перестройка «деформированного социалистического общества, а не пройденный нами от Октября путь» [12]. Что надо понимать под «деформированностью социалистического общества»? «Деформированность» предполагает в наличии, в реальной действительности сформированный общественный строй, в результате определенного развития которого наступила его деформация. В таком случае, необходимо допустить, что до «деформации» в 30-е (20-е, 40-е ?) годы сформированное «социалистическое общество» уже существовало. И существовавший в последующие десятилетия вплоть до «перестройки» «социализм» есть деформация того, который уже был. То есть строй был хорошим, прогрессивным, более передовым, чем «капитализм», но он деформировался в нечто плохое.
Новый общественный строй, если бы он действительно явился продолжением «капитализма», объективной закономерностью развития, согласно марксистскому учению об «общественном строе», должен был бы по всем параметрам (и прежде всего, экономическим) как сложившаяся экономическая система продемонстрировать превосходство, преимущество над предшествующей экономической системой, над «капитализмом». Но так ли это в действительности?
Основными экономическими параметрами, выдвигаемыми марксистским учением в качестве критерия более передового, чем капитализм, общественного строя, являются следующие:
-   более высокий уровень обобществления производства, т.е. переход от частной формы производства к ассоциированной;
-   сильно развитые производительные силы: более высокая, более передовая технология; более совершенные орудия труда; более совершенная рабочая сила (как с точки зрения профессионализма в работе с новыми технологиями, так и с точки зрения общей культуры);
-   более развитые экономические формы обмена результатами труда или деятельностью;
-   более широкое применение в производстве результатов научно-технического прогресса; более тесная его увязка с производством и с бытом людей;
- более высокий уровень производительности труда;
-   наконец, как результат всего перечисленного, более высокий уровень жизни населения.
По каждой из перечисленных позиций новая экономическая система должна была бы продемонстрировать преимущества по сравнению со старой. Однако в действительности это не так. Далее мы еще будем касаться данных параметров и приведем факты и статистические данные в подтверждение нашего вывода. Таким образом, выявился следующий силлогизм. Если социальный, политический и экономический режим, установившийся в начале двадцатого века в Российской империи, является «социализмом» в соответствии с марксистской доктриной, но по своим конкретным параметрам этот режим не соответствует критериям данной доктрины, то неверна сама доктрина. Но здесь может быть еще и такой вариант: поскольку идеи Маркса были популярны в массах, то захватившие власть могли ошельмовать публику, назвав свой режим термином доктрины, не соответствуя ее содержанию.
Некоторые марксисты в свое время совершенно четко высказывались об этом, например, Плеханов, Каутский, Бернштейн и др. Но это также означало бы, что экономическая доктрина марксизма, о новом более прогрессивном, экономическом строе после «капитализма» вообще не воплотилась в реальной действительности.
Допустим, что учение марксизма о новом способе производства здесь ни при чем. Посмотрим тогда на этот вопрос с другой стороны. Возможно, воплощенный в России режим является новой разновидностью, вытекающей из марксистской доктрины, поскольку режим, возможно, отвечает чаяниям проживающего населения, а стало быть, с социальной точки зрения он более прогрессивен, чем предшествующие режимы. Такое предположение имеет некоторое основание, если принять в качестве рабочей гипотезы публикации Ленина, в которых он призывал поверить в возможность «по марксизму» перескочить из феодальной экономики, минуя «капитализм», в новую, более прогрессивную экономическую систему. Но подобная система, создаваемая по гипотезе Ленина («по Ленину»), также должна иметь те же самые экономические и социальные критерии своей «прогрессивности» по отношению к экономической системе, через которую она пытается «перепрыгнуть». А если «прыжок» не удался, то какая же она, в таком случае, прогрессивная?
Но поскольку, как утверждали идеологи, созданная система отвечает «чаяниям народа», стало быть, что-то в ней все же есть «прогрессивное». Некоторые участники дискуссии времен «перестройки» утверждали, что административно-командную систему создал народ. Причем, «преодолевая громадные трудности, в том числе, и созданные атмосферой репрессий и беззакония», с энтузиазмом; и непозволительно в этой связи иронизировать «над подвигом народа, совершенным в этих тяжелейших условиях» [13]. Мало того, несмотря на все тяготы режима, которые «народ» вынес, он все же «не мыслит своего будущего вне социализма». И даже чудовищные «деформации» строя, возможно, покоробившие его идеал социализма, не избавили его от иллюзий – он все так же стремиться к «социализму» [14].
Итак, главным аргументом положительного для населения социального аспекта нового режима является «энтузиазм народа». Но здесь возникает некоторый «щекотливый» вопрос. Дело в том, что энтузиазм миллионов людей бывает разным. Например, требования тысяч плебсов древнего мира к властям об организации кровавых зрелищ и их восторг от подобных зрелищ – это тоже энтузиазм. Или, например, требования к властям миллионов в советской стране в 30-е – 50-е годы покарать «врагов народа», а уже в «перестроечные» годы требования «употребить власть по отношению к зарвавшимся инакомыслящим» - это тоже энтузиазм «народа». А «сильное воодушевление» озверевшей толпы при разгроме жилищ и убийстве инородцев можно ли назвать «энтузиазмом народа»? Или это иное явление? Ведь, люди-то – те же самые. И если эту толпу не включать в понятие «народ», то что он в таком случае собой представляет?
При обращении к «энтузиазму» как аргументу для обоснования более благоприятной для населения «социализации» нового режима наблюдается интересная особенность. Идеологи, ссылавшиеся на «энтузиазм народа», фактов не приводили. Исследователи же, серьезно занимавшиеся историческими фактами, об «энтузиазме народа» уже умалчивали. Да, и действительно, как можно было в «научной» дискуссии толковать о нем на историческом фоне миллионов расстрелянных, отправленных в тюрьмы, лагеря, поселения, умерших от голода, изгнанных из своих жилищ, со своих земель, и в меру своих сил и возможностей сопротивлявшихся этому насилию граждан своей страны?!
Да и что же это за чудище такое – «трудовой энтузиазм народа»? В чем его измерить, именно как «энтузиазм», в отличие от обычного подневольного или даже вольного труда? Если применить к экономической истории России ХХ века главный экономический показатель трудовой отдачи нации, то получается, что работный люд стран Центральной и Северной Америки, Западной Европы, Японии и некоторых других стран проявлял и проявляет гораздо больший трудовой энтузиазм и даже, можно сказать, «трудовой героизм», чем работный люд в советской, «свободной от эксплуатации», стране. Может быть, это был энтузиазм слепых и глухих, а может быть, крепостных и заключенных?!
Можно ли сильное воодушевление, душевный подъем, увлечение, - что и выражается термином «энтузиазм», - соотнести с миллионами, исполнявшими подневольный труд, за опоздание к началу которого даже на пять минут они лишались свободы, а бывало, и самой жизни? Можно ли рабский труд заключенных в лагерях, или во всей стране в целом, назвать «трудовым подвигом народа»? Спрашивается, зачем же тогда лагеря, если миллионы трудятся «сознательно» и совершают «подвиг» ради построения «светлого будущего»? Эти и другие подобные вопросы возникают, когда обращаешься к основным аргументам тех или иных авторов дискуссий на идеологические темы времен «перестройки». А главный вопрос – «а был ли ребенок?», был ли вообще «подвиг, энтузиазм народа» при воздвижении административно-командной системы?
Что же касается термина «народ», то здесь необходимы некоторые пояснения. Когда осознавшая себя в качестве совокупной социально-нравственной целостности общность, определяемая термином «народ», что-то ставит себе целью и практически ее решает, то никакой правитель, или кучка правителей, или армия, или иная вооруженная или интеллектуальная сила не в состоянии этому воспрепятствовать. Вся история человечества только об этом и говорит. Так называемые социальные революции в истории есть не что иное, как именно моменты осознания населением того или иного государства самого себя в качестве социокультурной общности, целостного единства, т.е. в качестве народа, и своих собственных, как целостности, интересов.
* * *
Библиография к 1.2 [А]
9. Мучаидзе Г. Социалистическая альтернатива // Вопросы экономики, 1988. № 12, с. 38.
10. Бурлацкий Ф. Какой социализм народу нужен? // Литературная газета. 1988, 20 апр. № 16, с. 2.
11. «У социализма – колоссальный ресурс, его нельзя улучшать капитализмом» // Аргументы и факты, 1989. № 42, с. 1.
12. Кузнецов П. Вопросы историку // Правда, 1988. 25 июня.
13. От редакции // Правда, 1988. 25 июня.
14. Дедков И., Лацис О. Путь выбран // Правда, 1988. 31 июля.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [Б] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

   Мы хотели бы ввести здесь в научный оборот, как нам представляется, более точное, новое понимание данной категории. «Народ» - понятие собирательное. Это социально-нравственная временнáя категория, и к ней неприменимы такие понятия как «строительство общества», или «трудовой энтузиазм», поскольку в реальной жизни оно проявляется мимолетно и речь о ней может идти лишь в особые, специфические моменты, когда появляются внешние факторы, угрожающие продолжению рода, самому существованию социально-биологического сообщества людей. Одна и та же по структуре слоев и классов социальная общность в разных обстоятельствах проявляет себя и в качестве жестокой толпы, жаждущей «хлеба и зрелищ» (причем зрелищ чаще всего кровавых), и в качестве культурно, нравственно и политически осознавшей себя общности, т.е. в качестве «народа». Само происхождение этого термина в русском языке, по-видимому, связано этимологически с глаголом «народиться», родиться сверх чего-либо, сверх биологического рождения. То есть он характеризует социокультурный процесс, в котором данная социальная общность рождается заново, но уже духовно, нарождается как осознавшая самое себя социальная общность. Аморфная масса населения посредством кристаллизации каждого ее индивида в нравственно свободную личность может в определенный момент превратиться, «кристаллизоваться» в «народ». История показывает, что это всегда происходит, если в этой массе имеются «положительные» пассионарные личности, энергии которых, как определил Л.Н.Гумилев [15] , может достать для инициирования процесса изменений в самом населении, и если такие пассионарные личности в высших культурных слоях общества захотят преобразовывать себя, как отметил А.И.Солженицын [16] , из «образованщины» в «интеллигенцию».
   Поэтому умозаключение о «народном труде», совершавшемся «вопреки» административно-командной системе, ложно. Если бы подобное умозаключение было верным, то любая проживавшая в СССР нация была достойна только презрения и не имела бы права называться «народом». Стало быть, коль скоро система все-таки появилась, следовательно, у наций, национальностей и у населения в целом не было возможности осознать себя в качестве «народа», стать им. Система «построена» несвободным населением; говорить же о «народе» в данном случае не приходится. В противоборстве с угнетающей его властью этнос еще только должен был стать народом. «Несвободный народ» – это нонсенс.
   Примерами того, как та или иная социальная общность людей, поначалу ведущая себя как обычная толпа, становится осознающей самое себя как целостность, социальной общностью, наполнена и история советской действительности ХХ века, и история иных стран. В тех областях бывшей российской империи, где явления народной духовности исторически пускали наиболее сильные корни, там наблюдалось и наиболее стойкое противостояние режиму власти административно-командной системы со стороны населения. Уже в «перестроечные» годы это явление наблюдалось, например, в Минске в 1988 году, в Москве и Санкт-Петербурге в августе 1991 года, когда толпы населения преображались в осознающие себя как социальные целостности перед угрозой для своего выживания, когда толпа превращалась на время в «народ». Это явление, замалчивавшееся властями, постоянно себя обнаруживало в течение всей истории советского режима, как в предвоенные, так и послевоенные годы.
   В проходившей дискуссии идеологи в качестве аргумента в пользу веры и приверженности «народа» «социализму», т.е. административно-командной системе, часто приводили довод о том, что именно «вера народа в идеал социализма» помогла победить в войне с фашистами. Однако факты говорят о другом. Не вера в идеал «социализма» помогла победить в войне, а совсем другой человеческий инстинкт. В прошедшей войне встретились два похожих режима. Вначале правители этих режимов пытались за спиной своего населения договориться о разделе территорий и сферах влияний. Моральное преимущество в войне режима административно-командной системы состояло лишь в том, что фашистский режим пришел на чужую территорию. И население действительно осознанно поднялось на борьбу с ним как с захватчиком. И «социализм» здесь совершенно ни при чем. Иначе пришлось бы обвинять именно «социализм» в агрессии уже в других ситуациях, например, в оккупации Чехословакии 1968 года, в войне в Афганистане и т.п. Ввод советских войск в Афганистан, по мнению специалиста, практически «раздул пожар гражданской войны в Афганистане» [17] . Или пример из более дальней истории России – война с французами в ХΙХ веке. Наполеоновский режим можно определить как более прогрессивный по сравнению с социально-экономическим режимом Александра, поскольку в России все еще действовало крепостное право. Российское население могло бы освободиться от крепостного права с помощью французов. Однако, как ни странно с точки зрения идеологии, оно поднялось против армий Наполеона как захватчика, как пришедшего на чужую территорию врага. По логике идеологов, надо было бы признать, что российское население в борьбе с наполеоновскими армиями «отстаивало», «защищало» крепостное право, точно так же, как оно во второй мировой войне «отстаивало» идеалы социализма.
   Наиболее важным доводом в дискуссии времен «перестройки» по идеологическим вопросам был довод о необходимости преобразований «социализма», которые могли бы его улучшить. То есть требовалось теоретически правдоподобное обоснование реформ административно-командной системы без ее ломки. «Революционный процесс» был призван дать системе новое качество. «Чем шире и глубже развертывается процесс перестройки в нашем обществе, тем яснее становиться, что речь идет о весьма глубоком революционном перевороте, призванном придать социализму новое качество, вдохнуть в него новую жизнь. А этого невозможно добиться без радикального изменения всех сторон социального организма – от материально-технической базы до сферы сознания. Только тогда социализм полностью раскроет свою гуманистическую природу, обретет истинно человеческое лицо» [18] . Надо полагать, что до этого на население страны и всего мира смотрела звериная морда, а теперь, после перестройки, появится человеческое лицо.
   По логике идеологов получается, что, с одной стороны, надо осуществить «глубокий революционный переворот» существующего «социализма», т.е. по сути, сменить общественный строй. А с другой - этому существующему «социализму» придать «новое качество», т.е. либо сохранить его, либо реанимировать. Волшебники! Идеологи хотели бы реанимировать социализм «с нечеловеческим лицом», и в то же время сделать ему «харакири». Или наоборот. Поставляемые действительностью факты и открывшаяся после десятилетий запрета для населения информация заставляли идеологов и философов вести речь о «перевороте». Но, если только при таком условии «социализм полностью раскроет свою гуманистическую природу, обретет истинно человеческое лицо», то, следовательно, существующий в действительности так называемый социализм не является «истинным социализмом», а всего лишь авторитарной системой власти, присвоившей чужой титул.
   Подобных логических неувязок в дискуссиях времен «перестройки» множество. И их можно было бы отнести на счет неудачных метафор и не обращать на них особого внимания. Но в устах профессионалов от науки они саму мысль делают неистинной, ложной.
   Вполне понятны призывы идеологов к населению страны, предназначенные направить его на дорогу к более процветающему будущему. Но за идеологией стоит власть. Идеологи административно-командной системы уже неоднократно предлагали и призывали воплотить в жизнь порочный тезис о том, чтобы всю человеческую жизнь подстраивать под сформулированные заранее некими людьми (идеологами, обществоведами) принципы. Этот тезис порочен хотя бы уже потому, что человеческое мышление не может, как и сам человек, как отметил еще Гегель, «выскочить из своей кожи» [19] . Человеческое мышление может оперировать только такими категориями, которые уже даны человеческой практикой. Следовательно, любая модель будущего всегда несет в себе
отпечаток существующей действительности со всеми ее плюсами и минусами. Преимущество научного представления перед любой идеологической схемой будущего состоит в том, что наука, исследуя сегодняшнюю действительность, познает как раз все эти плюсы и минусы и показывает преобладающие объективные тенденции развития. Которые, кстати, не всегда могут привести к результату, предполагаемому исследователем на основе существующих тенденций. Поскольку слишком много факторов вступает в силу в процессе развертывания этих тенденций и они изменяют саму тенденцию на каждом новом временном этапе, а стало быть, и само будущее, создают многовариантность будущего. И, тем не менее, опираясь на научное знание действительности, общество может влиять на условия, порождающие «минусы», негативные тенденции, и таким образом изменять действительность, «создавать» свое лучшее будущее.
   Всякая же идеологическая схема, так называемая «концепция» будущего опирается не на знание действительности, знание ее плюсов и минусов в полном объеме, а еще до такого знания, заранее, на основе прежних представлений о прошлой действительности, создает образ будущего, который по необходимости есть образ приукрашенной прошлой действительности. Таким образом, идеология постепенно превращается в своего рода «авангардизм» обществоведения – искусство идеалов, оказывающихся на поверку иллюзиями, оформленными пустотами в сознании и мышлении. Всякая идеология, направляющая свою энергию не на изучение истории существовавших и существующих идей, а на создание «концепций» будущего состояния общества, становится по необходимости реакционной. Идеология ограничена пределами своего собственного предмета познания, выход за которые превращает ее из положительного знания об идеях в реакционную утопию.
   Ныне общественное сознание в процессе своей практики повсеместно избавляется от стереотипов, ложных принципов. Идеологи же призывают общество к обратному: сформулировать «истинные» принципы, «правильные» концепции, под которые надо будет с помощью властей подгонять жизнь общества и загонять общество в рамки этих принципов и концепций. Ныне, в начале нового тысячелетия, многие политики, общественные деятели, депутаты разных уровней законодательной власти вполне серьезно пытаются добиться, заставить исполнительные власти сформулировать «новые» принципы и концепции развития (или так называемую объединяющую национальную идею), под которые бы они потом вместе с властями подгоняли бы жизнь всего населения страны. Если сдерживать самостоятельность экономических ячеек общества – частных ли лиц, или коллективов, то жизнь воспроизведет лишь обновленный вариант (возможно, в новой терминологической оболочке) той же самой административно-командной системы.
   От всякой «концепции» требуется проверка опытом, практикой, на ее научность, достоверность и истинность. К идеологической концепции будущего состояния общества такое требование невозможно предъявить, поскольку будущее как целостность находится за пределами реального настоящего, хотя и имеющего в себе некоторые признаки своего будущего в виде тенденций. И потому всякая «концепция» всегда имеет какое-либо отношение к науке только в качестве рабочей гипотезы, которая, наряду с другими рабочими гипотезами, должна проходить общественную экспертизу, поскольку она касается самой жизни людей. Но идеологи системы в рассматриваемой здесь дискуссии пытались представить дело таким образом, как если бы их гипотеза была уже проверена практикой, опытом и имела силу объективной достоверности [20] . С одной стороны, идеологи утверждают, что эта проверенная концепция проистекает из марксистской теории. А с другой – оказывается, что это не совсем так. «Понимая социализм и капитализм как две ветви одного дерева, имя которому – человеческая цивилизация, и задаваясь вопросом, куда же движется человечество, и в самом деле важно четко сформулировать принципиальные проблемы» [21] . В переводе на язык логики это означает, что «социализм» – это не продолжение «капитализма», не система, из него вырастающая и потому являющаяся следующей ступенью человеческой цивилизации – как гласит марксизм, – а параллельная с «капитализмом» ветвь цивилизации. Оказывается на поверку, что это совсем и не марксизм, а мнение («концепция») советских идеологов. И это мнение очень глубоко укоренено в отечественном обществоведении. В соответствии с ним, на земном шаре параллельно существуют «две антагонистические формации». Так властям системы было легче управлять подвластным населением. Оно оправдывало «железный занавес», военное противостояние, а следовательно, огромные военные расходы в отсутствие войны («лишь бы не было войны!»), вечный поиск врагов, существование огромного репрессивного аппарата, огромных аппаратов секретных служб, неподвластных контролю общества и т.д. Но это ничего общего с марксизмом не имеет.
   Согласно марксизму, «социализм» как новый способ производства, выросший из «капитализма», уже с момента своего появления должен по всем социально-экономическим параметрам опережать последний. Он даже должен был бы зародиться, опять-таки согласно марксизму, в недрах самого «капитализма» именно как более передовой в экономическом и социальном смысле строй. То есть само его рождение должно было манифестировать экономические и социальные преимущества перед прежним режимом производства. Если же социально-экономическая система, постоянно соревнуясь с «капитализмом», даже спустя 70 лет никак не может опередить его в развитии, то либо эта система не имеет никакого отношения к нарисованной К. Марксом будущей, более прогрессивной экономической системе, либо неверен теоретический прогноз К. Маркса.


* * *
Библиография к 1.2 [Б]

15. Гумилев Л.Н. Этносфера. История людей и история природы. –
   М., 1993.
16. Солженицын А. Образованщина // Новый мир, 1991. №5, с. 43.
17. Советник вспоминает… // Аргументы и факты, 1990. №7, с.7.
18. Бутенко А. Каким быть социализму? // Правда, 1989. 8 авг.
19. Гегель Г. Лекции по истории философии. Кн. первая. Соч. Т.9.
   М., 1932, с. 47.
20. К современной концепции социализма // Правда, 1989. 17 июля.
21. Егоров В. Социализм Народа или Социализм «для Народа»? //
   Литературная газета, 1989. № 43, 25 окт., с. 10.

   * * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [В] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Когда недостаточно аргументов, прибегают к эмоциям, к чувствам. А главными чувствами «общественного человека» являются чувства добра, равенства, свободы, справедливости. К ним, как к главным аргументам взывают идеологи. Что такое идеалы «социализма», как не «стремление к приоритету в обществе человека труда» и общечеловеческое стремление к добру, равенству и справедливости, ибо лучшего, как говорят идеологи, человечество не придумало. А потому «в зависимости от отношения к этим вопросам» и «надо вести… дискуссии о конвергенции, о различиях и сходстве между капитализмом и социализмом, об экономических и социальных приоритетах, о примате общечеловеческих ценностей и т.п.» [22].
Можно согласиться с автором, что идеалы, действительно, замечательные. Но он о них так пишет, будто бы они имеют хоть какое-то отношение к нашей прошедшей российской действительности. Ценности, о которых он пишет, выработаны человечеством задолго до появления каких бы то ни было социалистических идеалов и теорий. Но если стоять на почве науки и сравнивать различные социально-экономические системы, то необходимо свести все факты в одну плоскость координат; т.е., с научной точки зрения, недопустимо сравнивать идеал одной системы с фактами другой. Они по самой своей природе несопоставимы. Идеал – это продукт мыследеятельности отдельного человека, который в определенных условиях в превращенном виде может стать также и продуктом умственной деятельности общества. Факты порождаются не столько посредством умственной деятельности, сколько благодаря ее воплощению в неких материальных результатах в совокупной деятельности многих индивидов.
Поэтому идеал может оказаться продуктом мыслительной деятельности одного индивида или группы людей, а факты – это порождение практической деятельности множества. Именно поэтому мы не можем, оставаясь на почве науки, сопоставлять идеалы группы людей, отстаивающих интересы одной социально-экономической системы, с фактами реальной жизни другой социально-экономической системы. Но идеологи административно-командной системы призывают именно к этому. Они говорят: какие замечательные идеалы мы имеем, «строя социализм», и какую «отвратительную эксплуатацию» мы наблюдаем в реальной жизни «капиталистических» стран.
Наставники, по Аристотелю, более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины. Отечественные идеологические наставники обладают таким «отвлеченным знанием». Они знают идеал миллионов в этой стране. Их заботит не сама истина, не научное знание о действительности и «причинах», и даже не сама идеология как таковая, а лишь идеологическое оправдание режима. Они грешат перед наукой (во всяком случае, перед марксистской теорией), называя административно-командную систему «социализмом», якобы выросшим из «капитализма» естественно- историческим путем. Но они грешат и перед идеологией, единственными правоверными глашатаями которой хотели бы быть.
Знание идей о развитии общества – идеология предполагает знакомство хотя бы с идеями, в которых дана критика взглядов канонизированных ими классиков, не говоря уже о знании всех вообще идей о развитии общества и человека. Но, ограничивая себя знанием даже не первоисточников, а вульгаризированных идей классиков марксизма, отечественные идеологи сужают само это знание до безумно малых величин. Но что для них идеология, если из знания об идеях она превратилась у них в обыкновенную партийную пропаганду отживших официальных догм?!
Надо признать, что идеологи данную проблему осознавали. Потому они в проводившейся дискуссии пытались сопоставить именно факты двух систем, а не только идеалы. Но оказалось, что для подобного сравнения фактов социального, политического, юридического и экономического развития двух систем нужны специальные оговорки. Оказалось, что «теоретически некорректно без оговорок сравнивать многоопытный развитой капитализм с социализмом, который по-настоящему еще и не развивался по своим законам и только-только освобождается от явно наносного, от схематизированных моделей и т.п.» [23]. Так поставить вопрос мог только антимарксист, или человек, далекий от знания учения К. Маркса и Ф. Энгельса. Оказывается, что строй, «выросший из капитализма», нельзя «по теории» сравнивать с последним, ибо такое сравнение «выгодно политическим оппонентам социализма» [24] . С чем же его тогда сравнивать, чтобы определить, что же такое уродилось, что «построено»? Оказывается, далее, что его надо сравнивать с самими «социалистическими идеалами». То есть факт надо сравнить с планом, и если факт не соответствует плану, то надо изменить не сам план, поскольку он не выдержал критики практикой, а факт. Вся экономическая практика человечества держится на обратном. Если у вас не хватает ресурсов, чтобы осуществить поставленную цель, то необходимо поменять цель. Идеологи призывают нас поставить «телегу впереди лошади», и при этом мечтают, что из этого выйдет что-то хорошее.
Одно из двух: либо режим административно-командной системы, созданный с помощью насилия над населением, не соответствует марксистской доктрине о будущем способе производства, более прогрессивном, чем «капитализм», и выходящим из его недр; либо этот режим и есть «истинный социализм», и тогда, следовательно, неверна сама доктрина. Трудно расстаться с теорией, в соответствии с которой экономические процессы вроде бы естественным путем сами ведут к свободному развитию общества и его членов. Но еще трудней отрешиться от иллюзий, что ты живешь якобы в свободной стране. Поэтому идеологи пытаются найти некоторый компромисс между «теорией» и «действительностью». С одной стороны, административно-командная система в результате «перестройки» преобразовывается в соответствии с доктриной марксизма. А с другой - эти «социальные, экономические преобразования необходимо производить исходя из наличного человеческого материала, а не из «провидческих» или «заморских», лишь на бумаге завезенных на нашу землю работников» [25]. То есть, по словам идеолога получается, что сама по себе теория хороша, но плохи те, кто реализует, работники плохи; надо воплотить хорошую теорию с помощью даже плохих работников. Задача, конечно, грандиозная – воплотить хорошую идею с помощью плохих людей. Настолько ли она хороша для реальных «плохих» людей – этот вопрос даже не заботит идеолога. Реальному воплощению «хороших идей» мешает, по его мнению, кучка отщепенцев из среды общественного мнения. Чтобы административно-командная система преобразовалась в «истинный социализм», надо «не третировать экономику, общественное мнение очередными моно иллюзиями, а на деле поддержать политико-экономический курс на созидательную перестройку, на многообразие форм собственности, способов хозяйствования при социализме. И не насаждать в угоду доминирующим концепциям те или иные формы, а поддерживать все – пусть соревнуются. Жизнь сама покажет, что и кто жизнеспособнее. А к кому этот призыв? Разумеется, и к тем, кто определяет политику, и к тем, кто разрабатывает ее варианты, формирует общественное мнение» [26].
Отечественные идеологи – большие фарисеи. С одной стороны, идеолог призывает тех, кто не имеет реальной власти, помолчать во имя воплощения «хорошей идеи». С другой - он предлагает провести эксперимент: выживут или не выживут новые слабые хозяйственные формы в условиях, диктуемых административно-командной системой. Главный призыв идеологов проходившей дискуссии: не надо третировать административно-командную систему; надо дать ей возможность свободно посоревноваться с чуждыми ей формами хозяйствования; а жизнь рассудит – кто из них сильней. Нет смысла воспроизводить здесь все славословие в адрес так называемого классового подхода, которое преобладало в ходе анализируемой дискуссии. Но кое на каких моментах мы все же остановимся.
Так называемый классовый подход означает, что структура общества и его динамика анализируется с позиции того, какое место в иерархии общества занимают те или иные слои населения. Но это не всегда правильный и верный подход. Во всяком случае, он не отражает многие аспекты человеческой цивилизации и ее динамику в разных регионах земного шара. Однако отечественные последователи марксизма ссылаются на него, как на один из главных критериев оценки динамики развития общества [27]. При этом, как правило, приводят чуть ли не хрестоматийное «ленинское учение» о классах, которое является не чем иным, как вольным переложением Лениным тезиса известного российского историка В.О. Ключевского.
Так, по В.О. Ключевскому: «Сословное неравенство возникало двояким путем. Иногда источником его бывало экономическое деление общества в момент образования государства. Тогда общество делилось на классы сообразно с разделением народного труда: классы различались между собой родом труда или родом капитала, которым работал каждый класс, и сравнительное значение каждого общественного класса определялось ценой, которую имел тот или другой род труда, тот или другой капитал в народном хозяйстве известного времени или места…» [28]. Причем В.О. Ключевский имел в виду только историю России, которую он анализировал по архивным данным.
А теперь - по В.И. Ленину: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают» [29].
Как видим, В.И. Ульянов в марксистских терминах в вольной интерпретации воспроизвел лишь то, что было наработано французскими и русскими историками и социологами. Классовый подход к анализу общества, который не является детищем марксизма, но взят им из других (французских) концепций в качестве хорошего идеологического орудия воздействия на умы людей, в определенной степени помогает анализу общества. Если общество бывшего Советского Союза разложить на слои, классы с целью его научного анализа, то мы увидим, что в ходе становления административно-командной системы в стране сформировался особый класс работников аппаратов различных уровней власти, существование и интересы которого базировались на государственной собственности на средства производства.
Однако, не данный аспект имелся в виду идеологами во время анализируемой дискуссии. Для них в этом споре «классовый подход» означал отстаивание в споре с противниками «интересов трудящихся масс». Здесь мы наблюдаем еще один пример фарисейства отечественных идеологов. Для реальных аппаратных работников системы, осуществлявших власть в стране, реализация на практике так называемых интересов рабочего класса, воли наиболее сознательной его части – была подобна смерти.
Система создавалась во имя, но не для рабочего класса. Об этом говорят фактические данные о доходах. Уже в 1922 г. оклады партработников разных уровней были установлены от 300 до 430 руб. в месяц. При этом предусматривались также прибавки на 50 % на членов семьи и еще 50 %-ное увеличение оклада «за работу во внеслужебное время». В то время как «средняя заработная плата в промышленности летом 1922 г. составляла около 10 руб. в месяц» [30] . Помимо окладов в то голодное время для партсоваппарата был установлен и продовольственный паек (ежемесячно 12 кг мяса, 1,2 кг сливочного масла, 1,2 кг сахара, 4,8 кг риса и т.п.), бесплатное обеспечение жильем, одеждой, медицинским обслуживанием, персональным транспортом, поездка за границу в дома отдыха и на курорты для поправки здоровья вместе с домочадцами и медицинским персоналом (на что выделялись 100 руб. золотом на проезд, 100 руб. золотом на пребывание в санатории, еще 100 руб. золотом на «устройство и мелкие расходы» и т.д.) [31]. При таком положении вещей, естественно, и идеология рождалась соответствующая: все эти материальные блага создаются аппаратом и для аппарата системы, а работный люд – это лишь механизм для восприятия и осуществления руководящих, начальственных идей.
Анализируемая дискуссия времен «перестройки» по указанным выше идеологическим вопросам хотя бы в одном отношении принесла пользу: она прояснила вопрос о названии экономической системы, которую пытаются «перестроить».
* * *
Библиография к 1.2 [В]

22. Егоров В. Социализм Народа или Социализм «для Народа»? //
Литературная газета, 1989. № 43, 25 окт., с. 10.
23. Там же.
24. Там же.
25. Там же.
26. Там же.
27. Там же.
28. Лигачев Е.К.: Не забывать о классовом подходе // Аргументы и
факты, 1990. № 27, с. 2. Лигачев Е.К. Страна нуждается в
политической стабильности // Известия, 1990. 5 июля.
29. Ключевский В.О. История сословий в России. Курс, читанный в
Московском Университете в 1886 году. Петроград, 1918, с.17.
30. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 39, с.15.
31. Подщеколдин А. 1922 год: фабрики – рабочим, привилегии – партаппарату // Аргументы и факты, 1990. № 27, с. 2.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [Г] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Другой, столь же острый идеологический вопрос дискуссии, вызвавший не меньшие споры, чем первый – это вопрос о «плюрализме партийности» и политической свободе. И, пожалуй, наиболее ярким выражением, квинтэссенцией большинства высказываний по данному вопросу явился «манифест надежды», в котором авторы предлагали взамен административно-командной системы создать трехликое общество личной, экономической и политической свободы [32] . Для создания такого общества, кроме известной формулы марксизма о том, что «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», авторы «манифеста» предложили только одно «гарантийное обязательство»: «общество и государство гарантируют своей властной волей соблюдение «Всеобщей Декларации прав человека»…» [33] .
Этот призыв к гарантиям одновременно от государства и общества тоже является не более чем идеологической конструкцией. Когда гражданское общество будет иметь эту самую «властную волю», которая позволила бы ему «гарантировать» права каждого своего гражданина, тогда не будет нынешнего государственного строя, а государство будет подчинено обществу и станет цивилизованным правовым государством. Требование же одновременно от государства, стоящего над обществом и подчиняющего его себе, и от подчиненного общества подобных гарантий, означает лишь идеологическую иллюзию авторов в отношении института современного государства.
Однако, для авторов ясно, что одними призывами личную свободу граждан не обеспечить; ее может обеспечить «в действительности только Общество Экономической Свободы». Как достичь такого общества? Здесь главным и, пожалуй, единственным средством является, конечно же, рынок. Ибо, по мнению авторов, именно он «создает богатство и процветание общества…» [34] .
Любому экономисту известно, что никакой рынок ничего не создает, а тем более, богатство. Он, как и любой иной «инструмент» по обмену веществ, лишь обеспечивает регулирование экономического «вещества» (материальные, трудовые ресурсы, капитал, деньги и т.п.) в экономическом организме общества, способствует более или менее безболезненной его «перекачке» из сфер, мест и регионов, где данного вещества много, в сферы, места и регионы, где вещества мало. Если богатство прежде не произведено трудом человека, то какой бы рынок ни «внедряли» – «регулируемый» или «свободный», под контролем государственной власти или же заключенный только в свободной игре сил спроса и предложения, - он не выведет «вперед от равенства нищеты и безделья», хотя и может увеличить «разницу имущественного положения людей». А богатство и не может быть произведено в таком количестве, чтобы его можно было «перекачивать», обменивать на благо общества, до тех пор, пока труд является подневольным у государственных органов.
Каким же представлялся авторам «манифеста» рынок, «создающий богатство»? «Общество и государство обеспечивают справедливые условия налогообложения, развивающие экономическую и предпринимательскую активность» [35] . Если понимать «справедливые условия налогообложения» в контексте права, – а авторы манифеста являются юристами и философами, - т.е. как определяемые законом, то нельзя забывать следующего обстоятельства. Законы формулируются законодательными органами, а обеспечиваются фактически действиями исполнительных органов власти (правительство, комитеты, ведомства, исполкомы и т.д.). Дистанция между написанными законами и их исполнением в нашей стране, - как это прекрасно знают даже не юристы, - весьма велика. И «общество» к их реализации, к их обеспечению, к сожалению, отношения не имеет. Оно имеет с ними лишь ту некую связь, что в массе своей нынешнее нищенское население эмоционально отрицательно относится к богатым. Поэтому призыв авторов к тому, чтобы общество не допускало «экономической действительности, унижающей достоинство и права человека», этот призыв к нашему обществу отношения не имеет. Оно допускало и допускает это каждодневно, ибо оно само – на положении униженного перед могуществом государственных органов, государства. Призыв же к последнему о том, что оно «не имеет права посягать, за исключением чрезвычайных обстоятельств, угрожающих людям и обществу, на чью-либо экономическую свободу» [36], также является идеологической иллюзией. В условиях, когда государство реально стоит над обществом, его аппаратные работники в любой момент могут сослаться на эти самые «чрезвычайные обстоятельства», как только появится угроза существованию административно-командной системы. Даже ныне, в первые годы нового тысячелетия, достаточно инфляции, за рост которой ответственны как раз, прежде всего, государственные органы, вырасти еще процентов на 5 в месяц, как государственные органы власти начнут принимать соответствующие меры в связи с «чрезвычайными обстоятельствами». Вся история бывшей советской экономики – это история сплошных «чрезвычайных обстоятельств», для преодоления которых властями принимались соответствующие репрессивные меры. А если уж очень хочется свободы, то следовало бы манифестировать недопустимость вообще какого бы то ни было посягательства на чью-либо «экономическую свободу». Когда же советские, а теперь уже новорежимные монополии, или любое государственное ведомство диктуют свои правила экономической игры всему обществу, то это называется уже не «экономической свободой», а экономическим диктатом, произволом, разбоем.
С понятием «свобода» надо обходиться бережно. То, что имеет отношение к отдельной личности, не может распространяться на какую бы то ни было ассоциацию, организацию, орган или ведомство. Государство не должно иметь права посягать на чью-либо экономическую свободу. Но оно просто обязано, вне зависимости от «чрезвычайных обстоятельств», следить за экономической деятельностью организаций и регулировать ее (а следовательно, «посягать» на их «экономическую свободу» каждодневно) таким образом, чтобы обеспечить эту самую свободу своим гражданам, личности.
Но вот в общих чертах «Общество Экономической Свободы» авторами «манифеста» нарисовано. Однако оказалось, что его достичь может лишь «Общество Политической Свободы», которое есть не что иное, как «основа свободного общества – политический плюрализм и многопартийность» [37] .
Давно известно, что как рынок ничего не производит, так и основой политической свободы является власть. Но вот что такое «политический плюрализм» – неясно. Должен ли он означать множественность в государственной политике или множественность самой политики? И чью множественность? Каких властных структур? Означает ли он, что впредь в обществе и в государстве будет осуществляться столько политических решений, линий, действий и программ одновременно и по одному и тому же вопросу жизни, простирающихся в своих властных атрибутах на волю и действия всех членов общества, сколько есть в наличии политических лидеров и групп, или «политических воль»? Ну а если какой-либо индивид не захочет состоять ни в какой политической партии, войдет ли его политическая воля, т.е. воля к участию во власти, в основу «Общества Политической Свободы»? Тоже неясно. Авторы «манифеста» этого не разъясняют.
Таким образом, политически свободное общество, т.е. общество, в котором ни один его гражданин не был бы ущемлен в выражении его политической воли, в котором он имел бы возможность ее реализовывать во властных функциях (в функциях реальной власти) непосредственно или через своих представителей, у авторов свелось к обществу свободы партий.
Естественное разумное требование к государственным структурам власти о том, чтобы они служили не какой бы то ни было, хотя бы и самой «прогрессивной», идеологии, а Закону, защищающему права гражданина, в общественном сознании дозрело только до требования к работникам этих государственных структур о выходе из партий. «Военнослужащие, работники суда, прокуратуры и милиции (забыли спецслужбы ?! – А.Ф.) не должны состоять в политических партиях, гарантируя тем самым свою подчиненность обществу и народу» [38] . Но если перечисленные категории работников не будут иметь права состоять в какой-либо политической партии, то как это совместить с «независимостью политического выбора каждого гражданина» [39] , как обеспечить «права личности» работников государственных служб? Или же в этой части своих политических прав они должны быть ущемлены в сравнении с другими гражданами общества? Но что же это будет за «общество политической свободы» или «общество личной свободы», в котором часть граждан объявляется второсортными и урезаются в своих политических правах? Авторы «манифеста» этого не разъясняют. Да и, кроме того, выход работника, например, прокуратуры из какой-либо партии еще не будет означать, что он не состоит в мафии.
Разумное требование о выведении деятельности органов политических партий за пределы территорий и кабинетов государственных органов (требование о прекращении деятельности любых партий на производстве), у авторов «манифеста» свелось к варварскому требованию об ограничении прав отдельных юридически свободных и дееспособных граждан в определенной части политической деятельности, об ограничении прав в партийной деятельности. Аргумент – в противном случае партийная идеология будет влиять на исполнение ими законов. Как если бы на это влияла только идеология, или как если бы лишение человека определенных прав излечивало его от идеологического дурмана.
Отождествляя членство в партии, - что является неотъемлемым правом любого гражданина, - с деятельностью партийных организаций в государственных органах власти и вообще в любых производственных структурах, - что является, напротив, нарушением прав общества и его членов (поскольку такая деятельность может повлиять на законоохранную деятельность работников государственных органов, на экономическую деятельность предприятий), - авторы «манифеста», тем самым, призывают общество идти от одной несвободы к другой несвободе.
Подведем итоги. Авторы «манифеста» по данному аспекту дискуссии предлагали «созидание» для изменения административно-командной системы. «Созидание – законодательное и властное обеспечение экономических, политических и духовных условий для антимонополистической революции, разгосударствления экономики, политической многопартийности, идеологического плюрализма и свободы совести…» [40] . Срочно ввести рынок, многопартийность и идеологический плюрализм. Вот единственно верный путь возрождения (Союза? России? Человека Мира? Экономики? Административно-командной системы?)! Но «регулируемый рынок» у нас давно существует. Многопартийность, хотя она формально узаконена недавно, но фактически существовала всегда, даже в пределах одной и той же правившей компартии (несколько миллионов рядовых членов компартии и несколько тысяч функционеров ее партаппарата – это были разные по интересам и идеологии партии). Что же касается «идеологического плюрализма», то здесь тоже все ясно: его просто не может быть. Идей в обществе может существовать великое множество, – сколько людей, столько и идей. Но вот знание о них – одно. Все остальное – незнание. В отечественном вульгаризированном представлении «идеология» стала отождествляться с официальной коммунистической партийной пропагандой, стала тождественной апологетике правившей компартии. Ныне каждая партия, стремясь завоевать себе почитателей, а через их волю на выборах и определенную долю власти, пропагандирует свои идеи и идеалы, а также свои существующие или мнимые достоинства. Пусть их пропагандируют! Но это ли самый верный путь для реформирования российской экономики?
Итак, для «созидания» предлагалась такая пирамида: в основании – «общество политической свободы», на котором покоится «общество экономической свободы», которое уже обеспечивает «общество личной свободы». Схема, вроде бы, логичная и разумная. Но вот беда – как же все-таки обеспечить первооснову этой пирамиды в стране, люди которой, по своей нравственности, насильственно прививаемой им в течение нескольких человеческих поколений, по своей личной психологии, являются «про-рабами будущего коммунистического общества», рабами официальной прогосударственной идеологии? В такой стране приходится уповать только на добрую волю начальника, который, исходя из своих «демократических» воззрений, «сверху» установит основу пирамиды; уповать, например, на генерального секретаря или президента. Так как же быть с «цепями рабства»? Сбросить ли их, «стоя на коленях» перед идеологическими фантомами?! Без покаяния в грехе рабства перед ними, от рабства не избавиться!
* * *
Библиография к 1.2. [Г]

32. Манифест надежды // Литературная газета, 1990. 3 окт., № 40,
с. 11.
33. Там же.
34. Там же.
35. Там же.
36. Там же.
37. Там же.
38. Там же.
39. Там же.
40. Там же.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [Д] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Следующим по важности, или по накалу страстей, вопросом дискуссий был вопрос о власти.
Ныне, по истечении нескольких лет, отделяющих нас от времени дискуссии, немного смешно и печально разбирать аргументы спорящих сторон. С одной стороны, предпринимались попытки постепенно, как бы невзначай, изменить существовавший государственный строй, создать другой правовой режим. А с другой – принимались одновременно законы о защите прежней системы. Смешно наблюдать, как общественность хитрила сама с собой. Создание «правового государства», о котором пеклась общественность, есть не что иное, как попытки изменить существовавший «неправовой» государственный строй. Одновременно печально, поскольку стоявшие на страже порядков этого «неправового» строя различные структуры могли наказать любого гражданина, который посмел бы проявить собственную инициативу (без позволения начальства) по пропаганде новых политических порядков.
Ломать ли систему, или ее изменять понемногу, медленно, «реформировать»? - вокруг этого вопроса шла большая часть споров. Но для многих, в том числе для так называемых демократов, путь демонтажа системы был неприемлем. Главным аргументом против такого пути была ссылка на его деструктивность. При этом указывали на опыт большевиков и на то, что из этого опыта получилось. В тревожное, конфликтное время «перестройки» данный аргумент стал почти главным отличительным признаком принадлежности к демократическому мировоззрению. Им заклинали против новой редакции «классовой борьбы». По сути, он стал догмой «демократии». Однако в любых процессах, явлениях, в любом новом деле, в любом положительном «строительстве» есть некоторые «вещи», без ломки которых невозможно само развитие. Такой «вещью в себе» являлась и пока еще продолжает являться структура менеджмента национальной экономики.
Против разрушения тоталитарного механизма управления хозяйством страны приводился и такой довод: поскольку «правовое государство» означает уважение к Закону, то, стало быть, Закон никем и никогда не может быть изменен, отменен, заменен другим законом. А поскольку в существующей экономике уже действуют определенные юридические законы, регулирующие хозяйство, то их надо сохранить, соблюдать и уважать, если общество хочет иметь «правовое государство». Подобная консервация жизни через закон и вера в достижение лучшего мира посредством постоянства закона, принятого данной властью, есть лишь иное выражение того же самого движения в застой, которое осуществлялось на протяжении десятилетий в беззаконии или благодаря «законам» «телефонного права».
Единственным полным сувереном является народ. И потому он вправе изменить закон, принятый стоящей над ним властью. Эта формула «народ – суверен» верна не потому, что некто сверху или какой-то гений ее провозгласил как некую абстрактную истину или «правильный принцип» или очередной догмат веры, и дал тем самым народам индульгенцию на вседозволенность. Она верна потому, что так происходит в действительной истории народов. И если это суверенное право народу не дают осуществлять управляющие им органы власти (через соответствующий закон или без него), то народ берет это право сам, не спрашивая чьего бы то ни было позволения, и реализует его через референдум или революцию.
Но в проходившем споре защитников интересов «Центра» административно-командной системы и интересов «Мест», как с одной стороны, так и с другой, «суверенитет» народа был подменен «полновластием» государственных органов власти. А потому спор шел в основном вокруг так называемого «ограниченного суверенитета», ограниченного, видимо, со стороны республик в пользу «Центра», и противопоставления прав граждан правам государства. Из-за такой подмены предмета спора, стало вообще невозможно доискаться истины и говорить о каком-либо суверенитете. Ибо любой государственный орган власти любой страны, любой монарх или правитель, наделенный властью, всегда кем-то или чем-то в ней ограничен. Или, напротив, надо было бы вести речь о суверенитете монарха или диктатора, если и поскольку он имеет неограниченную власть над подданными.
Наиболее широкой, действенной властью часто обладают частные организации, а не все совокупное целое – народ. Такую власть в нашей стране, например, имела компартия. А любая частная организация, в том числе и любая партия, есть только часть целого. Все проблемы развития такой организации, всякие ее интересы, даже самые «прогрессивные», есть интересы части общества, части целого, есть частные интересы. То же самое относится к любым исполнительным органам власти, к любым отдельным ассоциациям. Сувереном же является именно «целое» – народ, который, даже не имея никакой власти, не может перепоручить свой суверенитет какой бы то ни было частной организации, какому бы то ни было органу власти, не ликвидируя тем самым самого себя как суверена, как целое, как народ.
Поэтому, когда в проходившей дискуссии противоположные стороны вели спор о разделе суверенитета между «Центром» и «Республиками» или даже местными органами власти, то все они тем самым отождествляли «государство» с «народом». «Ограниченный суверенитет» – это нонсенс. В подобных рассуждениях механически смешивается вопрос об относительности внешней свободы с вопросом о целостности совокупной общности и ее (целостности) атрибутах. Человек внешне абсолютно несвободен. Несвободен в своих действиях, хотя бы от природы, от климата и т.д. Но народ не есть один субъект, личность или даже их сумма. И не это даже самое главное. Ограничивая суверенитет какими-либо обстоятельствами, - даже международными, - тем самым данный народ низводят до частной группы людей. Это было бы верно в условиях единой вселенской человеческой общности. В ней нынешние, суверенные в своей судьбе, народы стали бы не более чем частной группой. А высокое наименование «народ» перешло бы к вселенской человеческой общности. Но в подобном гипотетическом случае вообще было бы бессмысленно рассуждать о каком бы то ни было «суверенитете» как политическом свойстве, проявляемом одним социальным существом (сообществом) по отношению к другому, и о какой бы то ни было государственности. В условиях же реального существования политически, экономически, юридически и т.д. разъединенных народов, существования государств, вопрос о суверенитете остается главным при определении той или иной социальной общности людей в качестве «народа».
Государственная власть не обладает суверенитетом. Это не ее атрибут и не ее субстанция. Он присущ суверену, не зависящему от каких бы то ни было международных или внутренних условий существования данного государства, но зависящему от своего собственного становления и существования в качестве «народа». В этом смысле можно было бы сформулировать так: наличие, проявление, реализация суверенитета есть показатель самоосознания данной национальной или многонациональной общностью самое себя в качестве народа.
Переадресовывая «суверенитет» с суверена к его части, - с народа к государственной власти (любого уровня), которая посредством насилия или свободных выборов правит данным народом, - тем самым пытаются ограничить эфемерными рамками самого суверена, сам народ в проявлении его воли. Такие случаи в истории были. Они всегда возникали в судьбоносное для того или другого народа время. Но народ тем и отличается от всякой человеческой ассоциации и от всякого органа власти, что он в осуществлении своего полного суверенитета отбрасывает как нечто ненужное и необязательное всякие ограничители этого своего неотъемлемого атрибута и тем самым показывает себя миру в качестве народа-суверена; чего не может сделать никакая ассоциация и никакой орган власти.
Поэтому фальшиво звучали в проходившей дискуссии заявления о «противоправности противопоставления правам человека права народа» [41], особенно когда речь шла о действиях властей республик в ущерб интересам «Центра». Когда суверен проявляет свою волю, свой полный суверенитет, тогда в полной мере реализуются и права каждой личности, права человека. Ибо в демократическом волеизъявлении каждого поименного члена общества и проявляется воля народа. Ведь права отдельного частного индивида потому и являются «правами», что он своей волей включает себя в данную систему правовых отношений, осуществляющихся в данном обществе. Нарушая тот или иной закон, индивид тем самым игнорирует эти общие права, отрицает их, если, конечно, они есть в данном законе. А тем самым отрицает и свои собственные права в данной общности, которые могли бы быть защищены законом. Он как бы вступает в противоборство с обществом. И общество борется с ним как со своим врагом – силой закона ограничивает его волеизъявление, его желания и действия. Выполняя же закон, индивид не только получает защиту своих индивидуальных прав в законе, но он тем самым проявляет себя как неотъемлемая часть суверена.
Конечно, в проходившей дискуссии спорящие стороны, прежде всего, имели в виду явление, постоянно наблюдаемое в отечественной практике, когда те или иные органы власти нарушают права индивида, беззаконно или даже в соответствии с установленным этой властью «законом». Но в таком случае речь должна была бы идти лишь об узурпации теми или иными органами власти прав индивида, а вместе с ними и прав суверена, но никак не о суверенитете как таковом. Поэтому действительная противоправность заключается в противопоставлении не прав индивида, с одной стороны, и прав государства, общества и народа – с другой; а в противопоставлении прав индивида, общества и народа, с одной стороны, и прав государства, органов власти – с другой. Политическая (и юридическая) формула, противоположными членами в которой являются: индивид – с одной стороны, а государство, общество и народ – с другой, неверна. Верно другое: на одной стороне – индивид, общество и народ, на другой – государство, органы власти.
Сторонники сохранения в целости административно-командной системы во время проходившей дискуссии отождествляли «центральный орган власти» с «обществом». Так называемый суверенитет советского государства в точном понимании этого политического свойства был суверенитетом народов, его населявших. Когда же ведут речь о сложившихся в нашей стране правовых формах, «обеспечивающих сочетание интересов Союза ССР и входящих в его состав национальных союзных республик» и о том, что эти сложившиеся формы якобы «призваны были обеспечить суверенитет Советского государства путем определения и разграничения компетенций Союза и республик» [42], то речь фактически ведут о полномочиях разных уровней государственной власти, причем полномочиях, весьма щекотливым образом приобретенных. И суверенитет здесь не при чем. Здесь смешивают суверена с правителем.
Кому отдать право вето: союзной ли власти или же республиканской? Об этом спорили юристы, и не только они, во время дискуссии. Но суть-то в том, что и в одном, и в другом варианте нарушается право суверена. Разные уровни власти за спиной народа пытаются лишить его исконного права: решать, кем ему быть и какую форму правления над собой иметь. Только в одном случае это право предлагали передать центральным органам власти, а в другом – республиканским органам власти. Однако, если стоит проблема о разрешении споров между различными уровнями государственной власти, то она и должна решаться в рамках перераспределения функций власти. Но суверен ни в том, ни в другом случае своего слова пока еще не сказал.
Итак, возникает юридическая проблема: между «сувереном» и «правителем» должен быть заключен основной общественный договор – конституция. Такой договор имеется в любом государстве, власти которого хотя бы как-то претендуют на признание их миром. Именно потому многие участники споров на юридические и политические темы во время дискуссии так или иначе искали аргументы в этом основном договоре. Можно было бы признать Конституцию в качестве одного из аргументов в дискуссии, если бы провозглашенный властями «Основной Закон» являлся бы таковым. К сожалению, необходимо констатировать, что в практике административно-командной системы это не так. Нет ни одного случая, ни одного зафиксированного факта в ее истории, когда бы решения суда любой инстанции опирались бы в первую очередь на «Основной Закон», и уж затем на все остальные законодательные и подзаконные акты властей. Так называемые «народные суды» любого уровня при разбирательстве дел руководствовались (и все еще пока руководствуются) не положениями Конституции, а теми или иными циркулярами вышестоящих органов или ведомств. И даже те участники дискуссии, которые пытались обосновать необходимость сохранения правового режима административно-командной системы, вынуждены были это признать, но весьма лукаво.
С одной стороны, они заявляли, что «Советское государство может гордиться широтой конституционных прав и свобод своих граждан»; с другой – вынуждены были оговориться, что «формирование социалистического правового государства как практическая задача провозглашается нашей партией впервые» [43] . Следовательно, в этой системе порядок устанавливал не Закон, а Сила?! Но зато провозглашенной «Конституцией», которая не имеет никакого практического значения для проживающих на данной территории граждан, можно гордиться! Извращенная логика – жить в нищете, в убогости, но зато гордиться своими идеалами.
По этой «Конституции» Советский Союз значился «федерацией республик». По названию это была федерация, по форме – конфедерация, а по содержанию – унитарное государство, поскольку союзные и автономные республики (а тем более края и области) не были полностью самостоятельными в управлении на своей территории (они не имели даже своих «бумажных» конституций). По содержанию государственного устройства система представляла из себя целостный, слитный политический организм. Но, по своей сути, она не была ни федерацией, ни конфедерацией, ни даже современным унитарным государством, поскольку не имела совокупности элементов первого, второго или третьего типа политического устройства. По существу, она являлась государством типа «восточной деспотии», в которой главный деспот правит всем и всеми, но даже он сам – несвободен, он - раб этой системы. Это относилось как к форме правления, так и к форме государственного устройства. По названию и по некоторым формальным атрибутам правление здесь относится к типу «республика»; а по содержанию оно тяготеет к «монархии». Ибо полномочия верховной власти принадлежали первому лицу – вождю, первому секретарю, который не нес (как и любой монарх – царь, император, шах, султан, диктатор и т.п.) юридической ответственности за свое верховное правление, но лишь мог быть смещен.
В действительной федерации республик (а не на бумаге) «Центр» был бы, по сути, исполнительным органом их воли и всякие его самостоятельные действия помимо этой их воли блокировались специальным юридическим механизмом. Кстати, современная Российская Федерация как юридическое образование тоже вызывает сомнения с точки зрения его названия, поскольку здесь, в «федерации» продолжает «править бал» «центр», а не члены федерации.
Суть процессов объединения республик в единый союз в 20-е годы прошедшего столетия заключалась в том, что посредством такого объединения достигалось становление слабых в военном, экономическом и политическом отношении самостоятельных политических образований – республик и превращение их в сильные политические образования. Ситуация в мире была такова, что через объединение слабых политических образований в один союз можно было реально достичь их усиления и тем самым подлинного суверенитета населяющих их народов. Провозглашение единого политического образования, которое бы постепенно наполнялось экономическим, политическим и юридическим содержанием правления на местах и тем самым вело к размыванию так называемой «государственности», отвечало марксистской доктрине об «отмирании государственности». То есть теории, по которой все функции власти, правления, первоначально сконцентрированные в «Центре», постепенно переходят от него к местам – республикам и далее; от республиканских центров – к местному самоуправлению. Но подобное видение будущего ничего общего с централизацией власти не имеет.
Подобное видение будущего предполагает движение реальной власти, ее переход от централизма и унитарности к наполнению федеративности, к конфедерации и далее - к самоуправлению ассоциацией или местных территорий. Собственно, это и было вначале предусмотрено и провозглашено в первой Конституции в специальной статье 26, которая декларировала, с исчезновением внешних условий, препятствовавших приобретению полного суверенитета, гарантию свободного выхода республик из Союза. Реальная же политика властей административно-командной системы вела к обратному, к полной утере какой-либо самостоятельности.
Поэтому представляются голословными некоторые доводы участников дискуссии о политическом устройстве, отстаивающие необходимость сохранения прежнего политического порядка системы. Если, как писал Ю. Бромлей, первоначальный «военно-политический союз советских республик и представлял собой фактически конфедерацию», то движение политического устройства системы в этом направлении в конце века, является, по его мнению, негативным явлением: «в историческом плане превращение нашей страны в конфедерацию было бы движением вспять» [44]. Цитируемый автор далее ставит вопрос: кому выгодно «движение нашего союзного государства вспять по пути превращения в конфедерацию?». И сам же отвечает, что выгодно не «населяющим его национальностям, а тем более не советскому народу в целом» [45]. Если уж встал вопрос о выгоде, то ему следовало бы включить в эту пустую идеологическую форму «советский народ в целом» не только население СССР образца 1989 года, но и население всей Восточной Европы, и население некоторых других стран, ибо такова была реальная политическая практика властей административно-командной системы.
Ностальгия по «великому», «сильному» государству, сила которого, собственно, состоит не в том, что его уважают соседи из-за его великих свершений на благо человечества, в том числе на их благо, а только в том, что населяющие его народы объединены в единое государство силой – показатель имперского мышления. В основу своих рассуждений оно кладет абстрактную «марксистско-ленинскую» схему, согласно которой народы Земли, постепенно объединяясь во все более мощное и все более территориально обширное политическое образование, создают некое вселенское («коммунистическое») государство, которое своим актом рождения каким-то чудесным образом «по-ленински» «отмирает», исчезает с лица земли.
* * *
Библиография к 1.2. [Д]

41. Крылов Б. Не в ущерб правам человека // Правда, 1989. 14 авг.
42. Там же.
43. Лазарев Б. Правовое государство // Правда, 1988. 23 июня.
44. Бромлей Ю. Федерация или конфедерация // Правда, 1989. 7
авг.
45. Там же.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [Е] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Вообще, для читателя, который знаком с марксизмом только по отечественным учебникам истории, здесь надо отметить, что такие термины, как «государство» и «коммунистическое», поставленные в единую связку как существительное и прилагательное, - это анти-марксизм. Если бы К. Маркс сейчас узнал о том, что сделали с его теорией советские марксисты-ленинцы, то он, вероятно, перевернулся бы в гробу. Вообще советское сочетание «марксизм-ленинизм» - извращенное и ложное. С таким же успехом можно было бы применять и сочетание «марксизм-лассализм», по имени Лассаля, так называемого ученика К. Маркса, с которым последний постоянно боролся, поскольку Лассаль извращал его теорию, как и В. Ульянов, а вслед за ним и И. Сталин. Или, например, применять такое словосочетание для отечественных последователей учения, как «марксизм-сталинизм»; кстати, оно имеет больше оснований для существования, чем «марксизм-ленинизм»; или «марксизм-бакунинизм» и т.п. Но, как говаривал тов. Сталин, «вернемся к нашим баранам», т.е. в данном случае, к основной теме.
Чем крупнее политическое образование в форме государства, тем меньше желания у правящей элиты – чиновников - расстаться с управлением им. Опыт развития человеческого общества показывает, что все существовавшие государства с достижением силы и величия, благодаря силе, распадались с великими издержками для населяющих их народов. Чем больше действие центростремительных сил по созданию таких политических образований, тем больше центробежные силы населяющих их народов. Об этом свидетельствуют хроники династий китайских императоров, татаро-монгольских завоеваний и др. древние источники. Об этом свидетельствуют и документы новейшего времени.
Национальные взрывы в новейшее время чаще всего происходят на территориях проживания этнического пограничья. Политика правящих кругов, направлявшаяся на усиление централизованного государственного строя посредством укрепления государственных границ в ущерб межэтническим связям, а стало быть, на ликвидацию пограничных этносов, объективно ориентирована на вражду между народами, на агрессию в отношении соседних государств. Ибо пограничные этносы формируют собой те переходные формы культуры и общения, с помощью которых и через которые соседние народы только и могут понять друг друга, ужиться и взаимопроникнуть в культуре как составные части единого человечества. Вправе ли одна какая-либо нация или национальная группа решать вопрос о судьбе всей социальной общности, исторически сформировавшейся в данных территориальных рамках? Вправе ли она игнорировать индивидов другой или других национальностей, являющихся составной частью данной социальной общности? В современных условиях вообще невозможно поставить знак равенства между «народом» и «нацией». Ни в одном государстве мира ни одна нация не имеет достаточных оснований для взятия на себя полномочий «народа», ибо она везде является всего лишь частью, пусть даже преобладающей, социальной общности. Часть, даже очень большая, не есть целое, каковым является «народ».
Но не народы, и даже не нации провоцируют вражду, а стоящие над ними власти. Примером тому является сам процесс возникновения этносов пограничья в разных частях мира. Не сам по себе этнос, вмещающий в себя культуру двух или нескольких наций (народов), исторически обосновавшийся на данной территории, становится «пограничным». Но таковым его делает именно то или иное государственное образование, которое пытается увеличить свою политическую силу посредством расширения своих государственных границ, и которое этими границами искусственно разделяет, разъединяет единый этнос по разные стороны двух или нескольких государств. В результате возникают «пограничные конфликты» между данным этносом, разделенным границей на два «народа», с одной стороны, и с другой – представителями двух и более государственных режимов власти по обе стороны границы, которые фактом своего существования и своей политикой «укрепления границ» постоянно подогревают эти конфликты.
В эту «большую политику» государственных границ постепенно вовлекается все население. Народы уже перестают понимать первопричину конфликта. Всю свою боль от неустроенности жизни в рамках данного политического образования они переносят уже на другой этнос. Так разгорается национальная вражда, которая, в свою очередь, способствует усилению существующих государственных структур власти.
«Переходный» этнос, как переходные формы в экономике, является тем необходимым связующим звеном между разными, порой резко отличающимися друг от друга этносами, с помощью которого эти разные народы вливаются в человечество. Без них невозможно само человечество как единая целостность. Без них никакой народ не может выйти за свои «этнические пределы», а, следовательно, и проявить свою народную сущность как целостность в сравнении с другими народными сущностями. Без «переходных» этносов никакой народ не в состоянии «мягко» (без «кризиса доверия», без конфликтов) приобщиться связями, культурой, ценностями жизни к вселенской человеческой общности как необходимая составная его часть.
Так, например, русский этнос, по гипотезе Р.К. Баландина, возможно, зародился именно в пограничье нескольких других, самостоятельных этносов – немцев, славян, прибалтов [46]. Все они уживались мирно, не имея государственных границ. «Сохраняя собственные традиции, они уважали обычаи соседей… Войны появились одновременно с воинами, обособлением вооруженного люда под руководством вождя… На обширных пространствах существовали «переходные зоны», где происходили синтез культур и смешение или активное взаимодействие племен» [47]. Таким образом, до появления государственности как таковой, культуры разных этносов естественным образом взаимопроникали, что способствовало их расцвету и их духовному взаимообогащению. С возникновением государственности «военная» сторона взаимоотношений среди разных народов становилась преобладающей; государственной власти стало, что делить между народами. Так произошло с русским этносом, который вошел в письменную историю не как процветающий мирный народ, и не с доброй славой и уважением к его созидательной деятельности, а как завоеватель, вызывая в других народах страх, ужас своей силой и жестокостью.
Подобную картину можно увидеть в истории развития любого этноса, как на Западе, так и на Востоке. Народ, который преследует свои этнические «пограничья», в национальной бойне пытается решить проблемы своего жизнеустройства – это народ без будущего, народ-самоубийца, изолирующий себя от человечества и потому создающий условия для своего вымирания. Пример такого подхода мы наблюдаем на протяжении почти всей истории административно-командной системы, когда политика властей объективно была направлена на стимуляцию вражды между народами, на агрессию в отношении соседних государств. Ликвидируя пограничные этносы в Азии, на Кавказе, на Карпатах, на Украине, в Прибалтике, а также на внутренней территории страны, она устраняла переходные формы общения и культуры, «упрощала» их до невежества, изолировала народы друг от друга. С пограничных этносов она переключилась затем уже на все остальные этносы страны, развернув репрессии уже против собственного внутреннего населения. Жуткие факты 70-летней истории существования административно-командной системы повествуют о кровавой расправе с народом, устроенной новым правящим классом советской бюрократии, унесшей, по некоторым оценкам, от 20 до 40 миллионов человеческих жизней [48]. Урок, который можно извлечь из дискуссии времен «перестройки» по политическим и правовым вопросам, состоит в том, что административно-командная система – это система беззаконного произвола бюрократии, поскольку написанные «законы» в практике жизнедеятельности миллионов, населяющих страну, не имели той силы, какую имели различные инструкции, постановления, указания вышестоящего начальства. Сама обстановка зарегламентированности постановлениями и инструкциями, приказами и секретными циркулярами создавала почву, провоцировала, просто обязывала государственных служащих заниматься «произволотворчеством», если они хотели выжить в этой системе. Ведь нельзя же во всех государственных служащих видеть только негодяев и мошенников, которые в силу своего скверного воспитания осуществляли произвол по отношению к гражданам в «отсутствие регламента» их деятельности. Напротив, сама регламентированность десятками тысяч инструкций и подзаконных актов вышестоящего руководства давала возможность любому чиновнику любого аппарата власти или управления в любом частном случае применить те их них, которые отвечали в данном конкретном случае его интересу. Закон же, принятый избранными представителями свободного населения, вместе с полным механизмом его реализации позволяет ограничить частный произвол государственного служащего и его органа, выявить среди множества связей и отношений именно произвол и пресечь его, не ограничивая, тем не менее, творчество государственного служащего в делах узкими рамками ведомственной инструкции. Переход к такой правовой системе может оказаться и долгим, и болезненным, учитывая нигилистическое отношение населения страны к законам, которое десятилетиями воспитывалось в преданности официальной идеологии. Но он может оказаться и более быстрым, и менее болезненным при условии отстранения каких бы то ни было партий, даже самых «прогрессивных», от власти, вывода их деятельности за пределы производства, и создания механизма исполнения законов (создание независимых судов; реорганизация взаимоотношений следствия, дознания, защиты, обвинения; деидеологизация секретных служб, армии, милиции, прокуратуры).

* * *
Следующим по накалу страстей в проходившей дискуссии был вопрос о «собственности» и «наемном труде», поскольку собственность и власть - взаимосвязаны. Чем больше круг «вещей», охватываемых собственностью, тем больше власти. И наоборот, чем больше власти, тем более широкий круг она пытается включить в свою собственность. Но если власть, покоящаяся на собственности – экономически «естественна», или оправдана, то собственность, появляющаяся благодаря власти, часто оказывается произволом.
Так кто же в административно-командной системе представал носителем реальной власти помимо формального права, записанного в Конституции? В качестве такового на разных уровнях иерархии подчинения представали бюрократические аппараты, готовившие «резолюции» и решения для первых лиц. Подвластное население всегда узнавало об этих «высших» предначертаниях начальства лишь по окончании соответствующих компаний по их осуществлению. Например, «судебные» процессы над врачами проводились, как оказалось, для охраны населения от «врачей-убийц». Население об этом узнало тогда, когда уже действительно стало опасно для здоровья лечиться в государственном медздраве.
Подобные же процессы над писателями и журналами осуществлялись для нравственного очищения народа. И в этом случае о благих целях начальников он узнал, когда очищать уже стало нечем и нечего. Зерно за границей закупали, как оказалось, для поддержания сельского хозяйства, колхозов и совхозов. Население об этом узнало в то время, как они вообще перестали что-либо производить. Наконец, коллективизация, индустриализация, а затем мелиорация, химизация, «агропромизация» и прочие а-ции осуществлялись, оказывается, ради благосостояния народа, о чем он узнал, лишь став нищим.
А поскольку все эти решения бюрократического аппарата, управляющего экономикой, базировались на государственной собственности, то, естественно, споры во время дискуссии разгорались вокруг вопроса о «разгосударствлении». Сохранять ли государственную собственность на вещественные элементы производства (предприятия, землю), или же пойти по пути разгосударствления (приватизации)? В нашем отечестве это вопрос весьма трудный и болезненный. Россия имеет опыт гражданской войны, порожденной решением данного вопроса (в то время как Соединенные Штаты имеют аналогичный опыт при решении вопроса о собственности на личный фактор производства, на человека). Но, как и по другим вопросам дискуссии, большинство аргументов в споре по данному вопросу также черпались из идеологической сферы. Одни отождествляли имеющуюся в стране государственную собственность с «общенародной» или «общей» собственностью всего населения страны и потому призывали ее сохранить. Другие все прочие формы собственности, кроме государственной, сводили к частной форме и видели в ней панацею от всех экономических бед. И потому сторонники «общей» собственности в споре оказывались часто то в лагере «прогосударственников», то в стане «частников». Поскольку у ассоциированной собственности есть преимущества в хозяйствовании (что доказывает любая акционерная фирма относительно производства отдельного частного лица), то одни находили в ней аргументы в пользу сохранения и защиты государственной собственности. Но поскольку, с другой стороны, именно государственная форма не оправдывает себя в хозяйствовании по сравнению с частной инициативой, то у других находились столь же веские аргументы против «общей» собственности, которую они отождествляли с «государственной», в пользу частной. В этом споре, не затухающем по сей день (особенно относительно собственности на землю), стоит разобраться.
Действительно, как совместить общую собственность на вещественные факторы производства, предполагающую многообразие связей и отношений между большим числом индивидов, формирующих эти связи, с их индивидуальными интересами в качестве работников, имеющих разную рабочую силу? И что означает очень часто применявшийся в отечественной экономической литературе термин «включение тружеников непосредственно в отношения собственности»?
Причем не частной собственности – с этим более или менее все ясно. А в отношения общей собственности, при которой не только данный индивид, но и множество других также являются собственниками? Как сделать, чтобы, с одной стороны, у индивидуального работника сохранились стимулы к высокопроизводительному труду в условиях, когда он не является индивидуальным частным собственником средств производства; а с другой – чтобы поле приложения его труда было бы не только лично его полем, но совместным со многими другими производителями? Все эти и многие другие вопросы сводятся к одному главному – как сохранить стимул, порождаемый частной собственностью, в условиях ассоциированной собственности?
Есть три пути: первое - найти новый стимул; второе - сохранить старый стимул; третье - сохранить нечто от частной собственности, то, что не мешало бы формированию ассоциированной формы, но и оставляло бы основания для стимула.
Новый стимул пока еще не изобретен человечеством, и вряд ли это когда-нибудь будет сделано при современном типе производства. Как ассоциированная собственность не рождается на заказ, по желанию, но является результатом постепенного процесса экономического роста и метаморфозы частной собственности путем объединения, так и новый стимул к высокопроизводительному труду не может появиться вдруг, если к тому нет реальных предпосылок в самом производстве.
Предпринимавшиеся в советский период отечественной экономики попытки изобрести нечто новое на «голой» идее, на одном энтузиазме, например, посредством так называемого «социалистического соревнования», были не чем иным, как «конструированием на песке», попытками создания бледного подобия мощному материальному зову инстинкта хозяина. Энтузиазм не вечен и особенно бурно он проявляется лишь в периоды социальных взрывов или периоды «пассионарности» населения. Инстинкт же хозяина, «замешанный» на экономической свободе принятия решений по собственному делу, формируется веками и кажется таким же естественным, как естественна сама история человечества.
Можно ли сохранить этот инстинкт при новой, ассоциированной форме собственности? Можно, хотя бы потому, что инстинкт хозяина производственного процесса имеет гораздо больший возраст, чем сама собственность как экономическое и юридическое явление. Возможно даже, что собственность в современном понимании появилась как юридическая форма проявления экономического содержания инстинкта хозяина производственного процесса. Но для этого необходим решительный отказ от искусственного моделирования любой ассоциированной собственности в государственную. Государственная собственность не является ассоциированной или общей собственностью по самому своему определению. Это собственность государственного чиновного аппарата, который никогда не являлся и не является ассоциацией или общественным образованием. Величайшим заблуждением многих умов ХХ века является представление об институте государства как об общественном образовании. Ни в какие времена человеческой истории они не были тождественны. А потому и представлять государственную собственность как разновидность общей или национальной, или общенародной есть также великое заблуждение.
Процесс постепенной трансформации традиционной частной индивидуальной собственности в ассоциированную (кооперативную, акционерную и другие формы) наблюдается на протяжении всего ХХ века в экономиках промышленно развитых стран. В разные периоды он то набирал силу, то затухал, но в целом общая тенденция к трансформации одной формы в другую сохранилась. Например, в экономике США в 80-е годы наблюдался процесс приобщения работников к собственности фирмы посредством распространения акций, который поощрялся администрацией. По мнению некоторых аналитиков и по фактическим данным за тот период, фирмы, в которых осуществлялся этот процесс, были более прибыльными, а следовательно, труд был более производительным, по сравнению с обычными частными компаниями [49]. Это явление получило в теории название «рабочего капитализма». Количество компаний, осуществлявших эти планы при поддержке администрации, выросло с 1 тысячи в 1977 г. до 6 тысяч в 1985 г.; число работников, участвовавших в приобретении акционерного капитала, с 2 млн. человек в 1977 г. до 10 млн. человек в 1985 г. В 1989 г. их число выросло и составило примерно четверть занятых в корпорациях США [50].
* * *
Библиография к 1.2 [Е]

46. Баландин Р.К. Кто вы, рудокопы Росси? // Знак вопроса, 1990, № 1, с. 39.
47. Там же.
48.Киселев С. Еще раз о Быковне. Заметки на полях расследования // Литературная газета, 1990. 10 окт. № 41, с.13; «Три цифры» из нашей истории //Аргументы и факты, 1990, № 13, с. 7; Чолак С. «Архипелаг ГУЛАГ»: глазами писателя и статистика // Аргументы и факты, 1989. № 45, с. 6-7; Казиханов А. Митинги, митинги //Известия, 1990. 12 март.; Константинов В.И. Письма читателей // Огонек, 1990. № 27, с. 7; Хоружий С. Философский пароход. Как это было // Литературная газета, 1990. 9 мая, № 19, с. 6; Звягинцев В. Первый советский приговор. Он был вынесен человеку, спасшему Балтфлот // Известия, 1990. 26 окт.; Конквист Р. Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом // Новый мир, 1989. № 10, с. 179; Конквист Р. Культ личности – ничто по сравнению с террором и фальсификацией // Известия, 1990. 19 мая; Новиков А. Неизлечимый марксист // Комсомольская правда, 1990. 1 янв.; Салина Е. Мания преследователя // Неделя, 1990, № 3, с. 15.
49. Казанцев А. «Рабочий капитализм» в США (по страницам американской печати) // Экономические науки, 1990. № 8, с. 101.
50. Любимов Л. В плену стереотипа, или о том, как «работает» плюрализм собственности при капитализме // Известия, 1990, 10 февр.
* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [Ж] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Сторонники государственной собственности в проходившей дискуссии данного процесса не замечали. Для них государственная собственность административно-командной системы и есть единственно приемлемый вариант «общенародной» (общей) собственности. А поскольку у этой формы далеко «не исчерпаны ресурсы», то ее трогать не следует; надо совершенствовать политическую систему, надо улучшать «надстройку», а базу этой «надстройки» не трогать, не трогать собственность [51]. А «трудовая частная собственность» для некоторых из них оказалась вообще «новой категорией», «по-видимому, последним достижением современной теоретической мысли», «введение в оборот» которой их «не убеждает» [52] . Хотя если следовать исповедуемой ими марксовой доктрине, не такая уж она и «новая категория». Сам К. Маркс писал, что «частная собственность… существует лишь там, где средства труда и внешние условия труда принадлежат частным лицам. Но в зависимости от того, являются ли эти частные лица работниками или неработниками, изменяется характер самой частной собственности. Бесконечные оттенки частной собственности, которые открываются нашему взору, отражают лишь промежуточные состояния, лежащие между обеими этими крайностями» [53]. То есть если работник сам является собственником, то это и есть «частная трудовая собственность».
Но оставим в покое К. Маркса, посмотрим на нашу отечественную действительность. Может быть, для нее эта форма была действительно «новой категорией». По оценке М. Руткевича, «в 1984 г. от хозяйств населения было получено 11 % товарной продукции сельского хозяйства страны, причем по картофелю – 38, овощам – 14, мясу – 13, шерсти – 23 %. Таким образом, в современных условиях личное подсобное хозяйство выступает как весьма специфическая остаточная форма мелкого производства, которой отчасти присущ частный характер – в той мере, в какой произведенный продукт приобретает форму товара… При весьма скромных расходах на аренду земли, на используемую электроэнергию (а тем более при скупке на корм скоту и птице в государственных магазинах хлеба и круп) оно превращается на деле в мелкое частное хозяйство» [54].
Частная, в том числе и трудовая, собственность никогда и не исчезала из отечественной экономической действительности, хотя ее и пытались уничтожить власти посредством проведения различных компаний типа коллективизации, или гонений на личное подсобное хозяйство. Частную собственность гнали юридической палкой за порог, а она проникала в экономическую действительность через различные щели. Объявив в правовом акте все хозяйства в стране государственными, стало быть, «общенародными», власти все же не могли избавиться от частной собственности экономически. Да и не могло быть иначе. Ведь если государственные структуры не обеспечивают население всем необходимым, должно же оно как-то кормиться. И оно кормилось частным хозяйством. В послевоенные годы вплоть до экспериментов Н. Хрущева частное трудовое хозяйство по отдельным видам давало до 50 и более % сельскохозяйственной продукции в стране [55].
Что, в таком случае, остается от «преимуществ» государственной собственности перед частной? Отсутствие «эксплуатации» и «наемного труда», «работа на себя» при первой форме! «Главное преимущество социализма, - писал О. Лацис, - заключается в том, что он создает для всех возможность работать на себя» [56]. Этот идеологический штамп должен, по-видимому, показать отсутствие здесь, в этой системе, эксплуатации работника собственником. Но, «работая на собственника» в развитых экономиках, наемный работник работает также и на себя. В то же время нельзя сказать, что в административно-командной системе работник «работает только на себя». Как и везде, в любой экономике, он также работает еще и на кого-то другого кроме себя. Кроме того, в административно-командной системе работник работает больше «на кого-то», чем на себя, и в большей степени, чем в других экономиках. Ибо большая часть произведенной им стоимости отчуждалась здесь от работника для обеспечения существования государственных структур.
При любых формах собственности на средства производства, - за исключением лишь частной трудовой собственности, при которой работником и собственником является одно и то же лицо, - происходит присвоение труда работника со стороны собственника средств производства. Это и есть форма «наемного труда». Однако, именно эта форма труда во время дискуссии (да и в современный период, как и ранее до дискуссии) явилась для читающей публики пугалом частной собственности, чуть ли не главным аргументом в защиту государственной. «Наемный труд» отечественными идеологами был увязан только с «капиталистической частной собственностью».
Однако, наемный труд в разных своих проявлениях не есть порождение «капитализма». С тех пор, как собственность, в современном ее понимании, возникла в человеческом обществе в качестве экономического явления, т.е. появилось присвоение дохода не по результатам своего личного труда или труда общины, а по титулу собственности на условия труда, появился и наемный труд в разнообразных формах. Так, например, в имперский период истории Древнего Рима эта форма труда была распространена в обществе настолько, что отцы семейств даже отдавали своих детей в наем на сторону для исполнения различных профессиональных работ [57]. Наемный труд, в сравнении с трудом рабов и крепостных и любых других форм зависимости, господства и подчинения, является более эффективным. Разложение рабовладения и переход его на следующую ступень человеческой цивилизации есть, по сути, переход от менее эффективной формы производства и труда к более эффективной.
Наемный труд на зарождавшейся в свое время фабрике был более производительным, нежели труд крепостного. Даже в действительности административно-командной системы наемный труд рабочих на государственных предприятиях был более производительным, чем труд в «колхозно-совхозной системе», насильственно «коллективизированных» крестьян. И, тем не менее, именно «наемный труд» стал главным аргументом-пугалом в дискуссии у сторонников государственной собственности.
Поскольку главные аргументы ее сторонников в ходе проходившей дискуссии черпались ими из учения К. Маркса, то и мы вслед за ними обратимся к его методу. Как показывает К. Маркс, простой обмен денег как средства обращения на живой труд не превращает последний в наемный труд в экономическом смысле [58]. Это происходит, по К. Марксу, когда деньги из простого средства обращения становятся средством приобретения власти над производственным процессом. Его метод исследования предполагает выяснение каждой стороны отношения. «Уже самый факт, что это есть отношение, означает, что в нем есть две стороны, которые относятся друг к другу. Каждую из этих сторон мы рассматриваем отдельно; из этого вытекает характер их отношения друг к другу, их взаимодействие» [59]. Посмотрим, вслед за К. Марксом, каков же характер взаимодействия работника и представителя государственной собственности в административно-командной системе. В данном случае вторая сторона обезличена - субъектом отношения в ней может быть как администратор предприятия, так и чиновник министерства и любого другого комитета или «конторы». И поскольку доход этого второго субъекта формируется не из данной взаимосвязи с наемным работников, а из степени выполнения указаний вышестоящего начальства, из степени преданности системе – именно этим определяется и в зависимости от этого начисляется его заработок – то этому второму «субъекту отношения» безразлично, каковым в экономическом отношении будет само взаимодействие с работником. Суть государственной собственности в административно-командной системе порождает соответствующий характер экономических отношений и связей – они по необходимости должны быть и являются бюрократическими. В прежних зависимых системах, например, при феодальной системе производства, работник имел личностные отношения подчинения со своим господином. Он знал своего господина в лицо. В административно-командной системе работник находится в безвыходном положении, поскольку у его господина нет лица – здесь он имеет безличное бюрократическое отношение подчинения. В этом отношении ему противостоит вся партийно-государственная «рать». Поэтому в данной системе производства он беззащитен и в любом начальнике видит своего господина. Здесь его интересы приносятся в жертву «коллективизму» и «интересам государства». Не только действия, но и мысли отдельного индивида здесь подавляются «монолитным единодушием коллектива», суть которого содержится в указаниях вышестоящего начальства.
Если из состояния прежних форм зависимости, например, феодальной, для отдельно взятого работника был выход в законном, правовом или внезаконном своем освобождении, то состояние зависимости и подчинения в административно-командной системе порождало лишь безысходность. Мораль данного общества – рабская мораль. Но, в отличие от морали всякого другого несвободного общества, она к тому же еще и безнравственна. Тяжесть рабского состояния в Древнем Мире обусловливала борьбу за свое освобождение и из рабов делала свободных людей. Отношения же подчинения отдельного индивида административно-командной системе в целом и потому также любому отдельно взятому ее представителю – «начальнику», ведут, напротив, к апатии и из свободных от рождения людей делают рабов.
Классики марксизма говорили о трех формах собственности, которые отрицаются капиталом в процессе его развития:
1) естественное отношение человека к земле как к своей собственности – отношение, свойственное хозяйству первобытной общины;
2) отношение к средствам производства как к собственным – свойственное простому товарному производству;
3) отношение только к продукту как к собственному – свойственное рабовладельческому и крепостному хозяйству [60].
Административно-командная система довела это отрицание до крайности. Она не только отвергает все эти три формы собственности, как и капитал, не только отвергает сам капитал как возможного конкурента в отношениях собственности и власти; но она отвергает также и ассоциированную собственность в любой ее форме. Она заботится только об одной форме, являющейся ее экономической базой – государственной собственности. Государство не есть ассоциация граждан, так же как общество не является совокупностью властвующих государственных структур. Но точно так же и государственная собственность не является какой-либо разновидностью ассоциированной собственности.
Но не этим административно-командная система отличается от режима, создаваемого капиталом. В части государственной собственности они как раз похожи. Они оба порождают свое общее детище – бюрократию, суть которой при любом режиме – одна и та же. По свидетельству Дж. Гэлбрейта, «при социализме проблема крупных организаций еще сильнее, чем при капитализме. Ведь здесь власть хозяйственной бюрократии подкрепляется властью бюрократии государственного аппарата. В США бюрократия крупных организаций независима от министерств, от государственной власти. Она поэтому все же лучше реагирует на изменения экономических индикаторов, более ориентирована на потребителя. В этом и заключаются резервы повышения эффективности их функционирования. Ведь их монополия не абсолютна, конкуренция все же есть. Результаты использования этих резервов демонстрируют крупные корпорации Японии. Более того, их динамичность подстегивает и американские корпорации, и они сейчас менее неповоротливы, чем 10 лет назад» [61].
Но в чем их действительное различие, так это в отношении к ассоциированным формам собственности. Капитал в этом отношении все-таки более «либерален». Он создает условия для зарождения в его недрах ассоциированных форм. Собственно, процесс его роста ведет к появлению ассоциированных форм; к трансформации частной собственности отдельного лица в общую собственность многих лиц. Для административно-командной системы подобный процесс – смертелен. Поэтому сторонники ее сохранения (или возврата к ней) пытались отождествить ее единственную законную форму собственности – государственную - с формой общей собственности, с собственностью общества и его граждан.
Как только с денег, стоимости, товара и других экономических форм снимается идеологическая шелуха, и они вновь начинают служить в качестве простых экономических средств обмена веществ в обществе, сразу теряется почва для всякого внеэкономического закрепощения человека; хотя, конечно, причины и основы экономической зависимости могут при этом и сохраниться. Но при отсутствии свободы обмена деятельностью и результатами деятельности, т.е. того, что обычно называют «свободным рынком», не только не устраняется экономическая зависимость, но она начинает дополняться всякими другими завуалированными и изощренными внеэкономическими методами принуждения. Это доказывает опыт административно-командной системы.
В проходившей дискуссии выяснилось, что, по мнению сторонников административно-командной системы, она была наиболее хороша во времена Сталина. А вот уже после него началось ее разложение: «формирование слоя плутократии является самой глубокой основой размывания коллективистских начал нашего общественного производства. Это размывание началось в эмпирически ползучем порядке в середине 60-х гг., двинулось рысью в застойно-болотный период 70-х годов и перешло в галоп в последние годы» [62]. Политэконом А. Сергеев в качестве главного аргумента такого своего вывода приводит довод о размывании «обобществления» в последние годы. По его мнению, курс на разгосударствление, являющийся «примитивным разобобществлением», означает «переть против экономической необходимости» [63]. Он морочит читающую публику, слабо знакомую с марксизмом, по меньшей мере, трижды. Во-первых, когда отождествляет «разгосударствление» и «разобобществление» (соответственно, «огосударствление» и «обобществление»). Во-вторых, представляя «разгосударствление» как процесс, якобы насилующий экономическое развитие. В-третьих, преподнося свои умозаключения в качестве классики марксизма.
Материальное производство в административно-командной системе по уровню обобществления всегда стояло ниже, чем производство в развитых странах, если, конечно, не считать «обобществленным производством» сталинские трудовые лагеря репрессированных и осуществляемые ими гигантские «стройки коммунизма». Это понимали даже большевики, лидер которых неоднократно заявлял о том, что для Советской России существует объективная экономическая необходимость «обобществления на деле», которая может затянуться на многие десятилетия. Эта необходимость заставляла власти впоследствии пытаться искусственно преодолеть разрыв в уровне обобществления производства в России и в других странах путем жесткой централизации управления и создания огромных монопольных промышленных гигантов.

* * *
Библиография для 1.2 [Ж]

51.Мамутов В. Демократизация или денационализация? // Литературная газета, 1989. 6 сент., № 36, с. 11. См. также: Мамутов В. Еще раз о преодолении недооценки товарно-денежных отношений // Экономические науки, 1989. № 7.
52. Лигачев Е.К.: Не забывать о классовом подходе // Аргументы и факты, 1990. № 27, с. 2.; Лигачев Е.К. Страна нуждается в политической стабильности // Известия, 1990. 5 июля.
53. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23, с. 770-771.
54. Руткевич М. О развитии советского общества к бесклассовой структуре // Коммунист, 1985. № 18, с. 37.
55. Нариманова О. Экономическое содержание и проблемы развития семейного подряда // Экономические науки, 1989. № 6, с. 59.
56. Лацис О. Выйти из квадрата. М., 1989, с. 10.
57. Загурский Л.Н. Учение об отцовской власти по римскому праву. Харьков, 1884, с. 36,42.
58. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. 1, с. 456.
59. Там же. Т. 13, с. 497-498.
60. Там же. Т. 46, ч. 1, с. 489-490.
61. Гэлбрейт Дж. К. Экономический прогресс в изменяющемся мире // Коммунист, 1989. № 1, с. 115.
62. Сергеев А. Из сегодня в завтра или позавчера? // Экономические науки, 1989. № 9, с. 124-125.
63. Под жестким «облучением» правды // Советская Россия, 1990. 7 июля, с. 3.

* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

   1.2. [З] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

В истории человечества практически неизвестны такие политические режимы, которые бы, огосударствив производство и средства производства своим волевым решением, способствовали бы росту экономического процесса обобществления. Государственные (фараоновские, королевские, императорские) фабрики монархов прошлого, конечно, порождали монополию. Но это была монополия особого рода, ничего общего с естественным экономическим процессом не имевшая. Это была монополия командования экономическим процессом, имевшая, как правило, своим следствием коррупцию государственного аппарата. В административно-командной системе обнаруживается взаимосвязь между огосударствлением всей экономики и одновременно низким уровнем обобществления производства. Процессы кооперирования, специализации, разделения труда, интеграции (процессы обобществления) здесь искусственно ограничиваются, а в иных случаях жестко обрываются в административном порядке узкими локальными рамками отдельных отраслей, а в самих отраслях - сферами командования отдельных ведомств.
Огосударствление средств производства совсем еще не означает их национализации, их передачи в собственность всей нации; так же, как огосударствление Бисмарком табачных фабрик и установление в империи табачной монополии совсем не означало их передачу в качестве национального достояния немцам. Огосударствление и национализация – это разные по экономическому содержанию и по юридической форме процессы. Первое означает, что полное управление в производстве, экономике и обществе осуществляет бюрократия. Второе означает передачу богатств страны (в основном важных сырьевых ресурсов) в собственность нации, от имени, по поручению и под контролем которой специальные полномочные менеджеры управляют ими.
Что же касается отношения к этим вопросам марксизма, то здесь тоже есть передержка. Отождествив «товарную форму рабочей силы» с «эксплуатацией труда капиталом», а последнее с «присвоением чужого труда», А. Сергеев пытается приписать подобное отождествление К. Марксу [64] . Попытаемся разобраться.
«Присвоение чужого труда» происходило и происходит постоянно при любой форме собственности, вне зависимости от той или иной экономической системы или политического режима, за исключением формы хозяйствования, основанной на трудовой частной собственности, которая в современном обществе не может существовать изолированно от других форм. В любом обществе работник должен часть своего рабочего времени посвятить производству продукта для собственника и для всех остальных членов общества. В противном случае, производство вообще невозможно. К. Маркс пишет, что «всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства» [65] . А в современном обществе всегда часть общества обладает монополией на средства производства. Только в одном случае – это государственные служащие, чиновники. В другом – либо частное лицо, либо ассоциация частных лиц. Если бы сам работник обладал монополией на свои орудия труда и жил изолированно от общества, то он присваивал бы весь продукт своего труда сам. Но такой вариант практически невозможен на земном шаре. Однако экономисты иногда используют подобный абстрактный вариант, называемый в теории «робинзонадой», в своих схемах, либо для их обоснования, либо для «чистоты» анализа реальной действительности.
Далее. «Товарная форма рабочей силы» существовала задолго до так называемого «капитализма», в совершенно различных социально-политических режимах [66] и она не есть порождение «капитала». На невольничьих рынках в рабовладельческом обществе несравненно выше ценились рабы, обладавшие рабочей силой. При системе рабства, - как пишет сам К. Маркс, - денежный капитал затрачивался также на покупку рабочей силы; товаром рынка рабов являлась рабочая сила раба [67]. То же самое происходило и в административно-командной системе, хотя все эти ежедневные усредненные сделки между миллионами неимущих работников и администрацией государственных предприятий камуфлировались терминами «работа на себя», «вознаграждение от общества» и т.п. Но даже эти сделки экономически неточно было бы назвать «обменом», поскольку это по своему содержанию было неэквивалентное отчуждение собственником средств производства рабочей силы производителей под прикрытием формы обмена (в соответствующем месте данной работы мы об этом поговорим более подробно). Эти сделки (договора о найме) в административно-командной системе отличались (и до сих пор отличаются) от открытой купли-продажи рабочей силы в свободных странах слишком низкой «ценой» данного товара. Государственная собственность на средства производства дает право присваивать не только «чужой неоплаченный труд», но и ту часть труда работника, которая при свободном рыночном обмене должна была бы быть оплачена. Поскольку в административно-командной системе эти «трудовые договора с администрацией» не признаются по закону за нормальный экономический обмен между работником и собственником (а всякий такой обмен есть обмен эквивалентов: труда работника и стоимости рабочей силы в данной экономике, или ее цены – заработной платы), то и при оценке рабочей силы во время подписания «договора» со стороны администрации государственных предприятий постоянно осуществлялась ее «недооценка». В лучшем случае работник здесь получал одну треть всей производимой им стоимости. По оценке
К. Константинова, «наш работник в среднем получает реально около 35-40 процентов от созданного своими руками продукта. Остальную большую часть у него просто отчуждают» [68] . Правда, были производства, где такса была выше, например, в районах Севера или на особо опасных и вредных для здоровья работах. Но были и другие производства, где она сводилась к рабскому питанию – система ГУЛАГа.
Рабочая сила может «отчуждаться» от ее носителя как его способность к труду только вместе с его личностью. Во всяком граждански свободном обществе отчуждается только ее функция – труд, или результат ее функции – продукт труда. И если в первом случае имеет место полное закабаление работника, то в двух последних происходит его освобождение в юридическом, гражданском смысле, хотя экономическая зависимость сохраняется. Действительно свободное, с точки зрения производителя, общество, в том числе экономически, отвергает отчуждение рабочей силы, труда или его результатов от самого производителя. Но это - абстрактный вариант, который невозможен в условиях земных экономик. Гипотетически он возможен лишь в том случае, когда любой человек для производства необходимых ему для существования материальных благ будет черпать энергию космоса непосредственно.
Наконец, проясним вопрос с «эксплуатацией», которая есть якобы атрибут «наемного труда» и «капитала». «Эксплуатация» в ее марксистском понимании осуществляется не только с помощью товарной формы рабочей силы. Да и сама «эксплуатация» бывает разной – в форме экономического или в форме внеэкономического принуждения. Последние очень широко применялись властями в административно-командной системе. Поскольку экономически обобществить рабочую силу невозможно, постольку осуществлялись внеэкономические меры принуждения - работать там и столько, где и сколько считали необходимым «представители» государственного собственника. Эти меры включали в себя «паспортный режим» (систему прописки), другие юридические ограничения в распоряжении своей рабочей силой (система БОМЖиЗ), ограничения в выборе места проживания, работы и жилья, режимность предприятий и т.п.
В проходившей по затронутым вопросам дискуссии у большинства ее участников роль аргументов чаще всего выполняли идеалы, которые затем переносились на почву фактов и эти же факты таким образом опровергали. Так, хорошее идеализированное представление политэконома о «социализме» диктовало ему схему доказательств, по которой «социализм» должен иметь «многообразие форм собственности», а их реализация «не может включать отчуждение членов общества от собственности и их эксплуатацию. Каждый человек при любой форме социалистической собственности должен быть реальным хозяином и действительным, а не формальным собственником» [69] .
Подобный «метод исследования» действительности, при котором исходят из желаемого, из идеала об этой действительности, не есть научный метод. Ибо наука исследует не идеалы, хотя бы и очень желанные многим, а саму действительность без всякой оглядки на какие бы то ни было идеалы. Устанавливая категорию долженствования относительно действительности, исследователь тем самым переходит из сферы науки в сферу идеологии. Если все же государственная собственность в административно-командной системе не делает «каждого человека» хозяином и собственником, но «должна делать», то как поступить в таком случае? Из подобных рассуждений участников проходившей дискуссии формулировались и соответствующие рекомендации для практики – устранить бюрократические препятствия, навести порядок и идеал восторжествует.
* * *
Библиография для 1.2 [З]

64.Сергеев А. Из сегодня в завтра или позавчера? // Экономические
науки, 1989. № 9, с. 123.
65. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23, с. 246.
66. Правоторов Г.Б. Стоимостные категории и способ производства (проблемы теории и методологии). М., 1974, с. 185-186.
67. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 24, с. 544.
68. Константинов К. Обрубаем корни? // Правда, 1989. 13 окт.
69. Попадюк К., Эшбоев А. Сегодняшние проблемы развития социалистической собственности // Экономические науки, 1990. № 7, с. 126. См. также: Семенов В. О развитии социалистической собственности // Вопросы экономики, 1989. № 3, с. 109-114; В.А. Медведев, Л.И. Абалкин, А.Г. Аганбегян и др. Социалистическая собственность, ее структура и формы экономической реализации. Глава из двухтомного учебника политической экономии для экономических вузов. // Экономические науки, 1990. № 8, с. 3,8; № 9, с. 60; Улыбин К. О критериях социалистичности отношений собственности // Вопросы экономики, 1988. № 10, с. 67-72.
* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Окончание 1-й главы
   1.2. [И] Дискуссии по основным проблемам административно-
   командной системы экономики и ее перехода в иную
   систему координат (после 1985 года)

Итак, подведем итоги анализируемой дискуссии времен «перестройки» (1985-1990 г.). Из ее уроков можно сделать несколько важных выводов.
Во-первых, как мы видели из содержания споров, она не была «чисто» научной дискуссией, но в большей своей части имела идеологическую окраску по всем существенным вопросам экономического развития страны.
Во-вторых, дискуссия дала возможность прояснить некоторые моменты как относительно названия экономической системы, существовавшей в стране, так и относительно ее сути. И здесь мы оказываемся перед альтернативой. Если придерживаться мнения, что доктрина марксизма в некоторых научных вопросах верна, например, в вопросе о классификации развития экономик как «способов производства», то данная экономическая система не укладывается в эту классификацию. По марксистской теории, новый способ производства по отношению к предшествующему должен вырастать из старого и с самого момента своего зарождения в недрах старого должен продемонстрировать более высокую эффективность, прежде всего, в производстве материальных благ, быть более прогрессивным с любых точек зрения, опережать старый в развитии. По-другому он и не может народиться как новый «способ производства». Он должен был бы демонстрировать преимущества относительно «капитализма» по следующим параметрам:
1.   Экономическую реализацию ассоциированной собственности в доходах членов ассоциации, явившейся как закономерный результат более высокого уровня обобществления производства, т.е. производства, которое по своему характеру стало общественным, а не частным или государственным.
2.   Личную экономическую свободу производителей, позволяющую им самим определять место приложения своих сил в общественном производстве, свои экономические действия и свой доход. Разумеется, при сохранении юридической свободы человека.
3.   Более высокую, чем показывает предшествующий способ производства, производительность труда, которая находила бы материальное выражение в достаточном количестве и высоком качестве продуктов потребления для населения.
4.   Вытекающий из предшествующих трех пунктов более высокий уровень жизни населения.
Однако анализируемая экономическая система этого не демонстрирует. Поэтому выявляется вторая сторона альтернативы. Если систему называют «новым способом производства» по отношению к «капитализму», и она является таковой по своему содержанию, и соответствует по своим параметрам доктрине марксизма, но не показывает качества, указанные доктриной, то, следовательно, неверна сама доктрина.
Мы все же придерживаемся первой стороны данной альтернативы, считая, что в некоторых аспектах доктрина верна. Потому должны заключить, что данная экономическая система является действительно «новой» по времени своего возникновения, но «старой» по своей сути и содержанию. Подобных систем в прошлом человечества уже было достаточно много. Стало быть, это не новый, «социалистический» способ производства, по К. Марксу, естественно экономически нарождающийся в недрах «капитализма» и вытекающий из него, но это искусственно созданная силовыми методами административно-командная система, прообразы которой в прошлом неоднократно создавались теми или иными властителями, на тех или иных территориях. Ее суть в краткой экономической форме можно выразить следующим образом – это гибрид внеэкономического принуждения человека с экономическим его принуждением и частичной экономической свободой.
«Социализм» же как идейное течение никакого отношения к этому не имеет. Так же, как идейные течения прошлого, например, «коммунизм» Бабефа не имеют никакого отношения к определению существа того способа производства, в пределах которого оно существовало как идейное течение. В этом смысле «социализм» - многовариантен. Люди по-разному видят и осмысливают материальный мир. А, кроме того, есть также и такие идеи, которые не отражают какой-то действительности, а выражают лишь идеал возможной. Экономическая наука к этому никакого отношения не имеет, поскольку она изучает не идеи о способах производства, а сами эти существующие способы производства и формы хозяйствования в них.
В-третьих, дискуссия дала возможность прояснить вопрос о так называемой «эксплуатации» и «наемном труде»; термины, которыми идеологи до сих пор пугают работающее население. «Эксплуатация» – это идеологический термин, не показывающий реального экономического процесса. Кстати говоря, в советской хозяйственной практике этот термин применялся, да и сейчас еще применяется по отношению к мертвой материи (станкам, оборудованию, машинам) – «эксплуатация оборудования». Если же этим термином обозначать лишь тот факт, что работник часть своего рабочего времени должен посвятить производству продуктов не только для себя, но и для других членов общества, собственно, так, как и ввел его в оборот К. Маркс, то следует признать, что это абстрактный термин. Смысловое содержание этого термина описывает условия хозяйственных процессов, которые всегда происходили и будут происходить в будущем в любой экономической системе, пока существует та или иная экономическая система. Не посвящать часть своего рабочего времени другим, «не быть эксплуатируемым», работник может, лишь оказавшись изолированным от других людей, Робинзоном на острове. Во всех других, реальных, случаях он обязан делиться с другими своей трудовой энергией, как и другие члены общества делятся с ним. И даже если в будущем производство настолько трансформируется, что человеку не надо будет «трудиться» в современном смысле слова, то и тогда любой человек должен будет посвящать часть своей творческой энергии другим, если он будет желать оставаться в обществе людей, быть членом общества. Термин «эксплуатация» в таком случае не выражает никакого реального экономического процесса, но лишь создает путаницу в мыслях.
То же относится и к термину «наемный труд». Его осуществляет не только непосредственный работник «у станка», но и менеджер фирмы, и президент фирмы, поскольку все они заключают те или иные трудовые соглашения между собой. Даже в отдельно взятой семье осуществляется «наемный труд» между ее членами, поскольку между ними заключен словесный, молчаливый договор о том или ином расходовании физических и умственных сил каждым членом семьи. Но в отличие от термина «эксплуатация», данный термин, хотя и достаточно абстрактен, все же полезен с научной точки зрения. Поскольку он показывает отличие данной формы труда по договору от других форм труда, например, труда подневольных или зависимых людей, от свободного труда одиночки.
В-четвертых, дискуссия дала возможность уточнить различия между «ассоциированной» («общей») собственностью на средства производства и «государственной» собственностью.

* * *
Одним из факторов, влияющих на динамику экономической системы, является так называемое общественное сознание, менталитет населения. Это сознание, в свою очередь, зависит от состояния социального бытия.
В самом общем смысле любой социум не может существовать без людей, индивидов. Но обратное возможно, индивид может существовать без социума. Хотя, с другой стороны, не общаясь с себе подобными, он рискует потерять свою личность, свою индивидуальность, свое лицо. Это заключение имеет не только общефилософский смысл, оно, кроме того, есть содержание человеческой практики. Идеальная, «золотая середина» и для индивида, и для социума находится в оптимальном сочетании интересов обоих. Бытие человеческой цивилизации постоянно колеблется в пределах крайностей преимущественного выражения интересов одного или другого. Условно «западный» тип цивилизации показывает нам пример, казалось бы, тяготения к индивидуализму, во всяком случае, на протяжении последних двухсот лет, со времен формирования США. Беда отечественной цивилизации состоит в том, что на протяжении веков она не только явным образом тяготела и тяготеет к превалированию интересов социума над интересами личности, но и, что самое печальное, сознание как правителей, так и большинства населения все еще тяготеет или склоняется к тому, что этот перевес интересов социума в ущерб интересам отдельной личности есть якобы правильное, рациональное, и ему надо следовать и в дальнейшем.
Отечественные вожди (первые персоны во власти) все время стремятся либо к возрождению имперской России, либо в обязательном порядке к тесному союзу с бывшими республиками СССР, либо к сохранению во что бы то ни стало современной Российской Федерации, либо, наконец, обязательно войти, влиться в ту или иную международную структуру. Ну, как же иначе! Ведь иначе «российский народ погибнет»! Им вторят идеологи самых разных мастей, как великодержавных (правых и левых), так и либерально-демократического толка. Но история показывает, что, хотя государства менялись, как по содержанию власти, так и по своим масштабам, территориям, и даже исчезали вовсе с политических карт мира, и на их месте возникали другие государства, но народ (этнос) сохранялся. Во всяком случае, русский этнос пережил за свою историю времена властей, возможно, еще «покруче», чем современные.
К сожалению, приходится констатировать, что эта идея главенства социума над личностью (видимо, впервые возникшая на почве завоевательных походов князей со своими дружинами для порабощения мирного славянского населения) поразила не только власть имущих, но ею больны широкие слои населения. Ныне многие из этих слоев стараются выжить не за свой собственный счет, благодаря своим умениям, знаниям, навыкам, работе, а уповают на хорошего вождя, начальника, президента, председателя, правительство, государство. Даже сама мысль о том, что в нынешний период перехода от полного закрепощения всех внутри системы, к избавлению от этого закрепощения необходимо использовать свои собственные силы, многим кажется дикой. Напротив, постоянно можно услышать о том, что, мол, россияне выживут только «скопом», все вместе, сообща и т.п. Как будто бы из ямы тотального закрепощения можно выбраться всем гуртом одновременно.
Полная замена административно-командной системы, в том числе ее идейности, идеи, идеологии (о которой, кстати, в последнее время уже почти и не вспоминают, как если бы ее, этой системы в тех или иных аспектах уже не существовало в действительности) в умах людей, в менталитете населения, на экономику открытого типа может произойти вместе с изменением самого сознания у большинства населения страны. И только со сменой менталитета нации возможно ее социальное, политическое и экономическое возрождение. Такая смена менталитета, в свою очередь, возможна с появлением отдельных личностей, вокруг которых мог бы образоваться новый социум, главным принципом жизни которого стало бы правило «жить не во лжи», о чем писал А.И. Солженицын.
История древних народов и современная история показывают, что народ (этнос) сохранялся как социальная общность, сохранял свои корни не потому, что сохранялась сильная империя или сильная государственность. Империи разрушались, а народ продолжал жить дальше постольку, поскольку в нем сохранялся критически необходимый минимум индивидуальностей, которые цементировали сознание самого социума как целостного организма вопреки всем внешним формам его существования (государственности, власти, порядку, условиям и правилам общежития, территориальным границам и т.д.). Это мы наблюдаем и на примере китайского этноса, и еврейского этноса, и армянского этноса, и греческого этноса, и на примере всех прочих. В то же время, где ныне древний народ майя, когда-то имевший мощную империю? В этом конкретном случае, видимо, критический минимум индивидуальностей был уничтожен и социум исчез как этнос, он растворился среди других этносов.
Закон, порядок и т.п. атрибуты социального общежития, конечно же, нужны. Нужны, прежде всего, для самого бытия индивида. Но когда этот порядок становится самоцелью или когда он устроен так, что в нем человек и его бытие рассматриваются как вспомогательный инструмент порядка (когда телега ставится впереди лошади), то социум сам себя выхолащивает как народ (этнос), как осознающий себя социум, и он неизбежно вырождается в тот или иной тип всеобщего закрепощения, в тоталитаризм, а стало быть, идет к своей неизбежной гибели.
С другой стороны, отдавать предпочтение индивидууму перед социумом тоже не следует. Хотя очень много говорится о сознательной деятельности людей, но опыт наблюдения за поведением людей показывает, что люди в большинстве своем в той или иной обстановке действуют бессознательно, по инстинкту реакции, как животные, хотя и сознательные животные. Они склонны вначале совершить бессознательный поступок и лишь затем, осмыслив его последствия и даже забыв об их первопричинах, начинают их исправлять, начинают создавать какие-то планы по изменению упомянутых последствий. Примеров тому бессчетное количество. Самый яркий пример последнего времени – это обхождение с землей, экологическая проблема земли. Социум в этом смысле мог бы оказать (хотя часто он это делает с опозданием, но мы здесь говорим о самом принципе) опережающее воздействие на возможные будущие негативные действия индивидов.
Все это оказывает качественно существенное влияние на ту или иную экономическую систему и на процессы, в ней происходящие, и как важный фактор влияния должно быть учтено при определении тенденций развития экономической системы. Однако для того, чтобы данный фактор был введен в модель прогнозирования динамики экономической системы, он должен быть определен количественно. А вот с этим проблема!

* * *
Подведем некоторые итоги изложенного в данной главе. Основным итогом прожитого нами периода ломки административно-командной системы, а также дискуссий, состоявшихся в обозначенный период, является, пожалуй, вывод о том, что данный период (1985 – 2001 гг.) неправильно было бы определять как «переходный период». Точнее, его следует называть «периодом перехода» от одной системы экономических координат, где существуют одни «правила игры», к другой системе, где действуют совершенно иные правила. В этом переходе нет преемственности, которая должна была бы присутствовать, если бы происходившие процессы подпадали бы под определение «переходного периода». Здесь имела место ломка одной системы и возникновение другой, а не переход от одного этапа к другому этапу той же самой системы, как, например, это происходило в советской России с начала до 80-х годов ХХ столетия. Здесь происходила и все еще продолжается ломка одной системы и возникновение другой, как во времена революции в начале ХХ века.

* * *

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение

ГЛ. 2. ПРОБЛЕМЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ОПТИМАЛЬНОСТИ
ВМЕШАТЕЛЬСТВА ГОСУДАРСТВА В ЭКОНОМИЧЕСКУЮ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

2.1.[А] Экономическая активность населения и эффективность
макроэкономики

В любой экономике в разные времена для ее положительной динамики было важно вовлечь в данный процесс непосредственных производителей с положительным результатом. Положительный результат участия индивидов в экономических процессах количественно выражается в росте производительности труда. Но активное вовлечение в данный процесс трудового населения – это, в общем и целом, прерогатива государства. Какой механизм применит государство, таким будет и результат.
Активизация индивида в экономических процессах общества не наступает сама по себе, автоматически. Она невозможна без ощутимых изменений в методах хозяйствования, национальном менеджменте, направленных на формирование условий реализации насущных потребностей индивидов.
Направленность производственной деятельности индивидов, в конечном счете, получает свое практическое осуществление в экономических отношениях, связях, в которые они вступают. Любое экономическое отношение доступно исследователю, прежде всего, посредством живого созерцания и жизнедеятельности. Познание этих отношений, как и познание любого другого объективного явления, проходит ряд ступеней. Но каждый член общества, в отличие от исследователя, обнаруживает объективность и материальность экономических отношений не только посредством созерцания и не столько путем абстрактного мышления. Их материальность, их бытие напоминает о себе любому члену общества всякий раз, как только вопрос касается его доходов, интересов, условий его существования и развития. Последние же не рождаются из его головы; они определяются реальными экономическими связями, которые он имеет с другими членами общества. Поэтому для исследования экономического, социального положения индивида в той или иной экономической системе координат мало одной фиксации экономических отношений. Необходимо также знать контрагентов, или субъектов, отношений, объекты отношений и, в целом, всю сопутствующую отношениям экономическую определенность, все факторы или все аргументы, составляющие функцию экономического прогноза. Эти непосредственно составляющие моменты отношений – материальные условия, в которых действуют индивиды, объекты отношений, доходы, сами субъекты отношений – как раз и составляют их объективность как существующих «вне нас», вне человеческого сознания [1]. «Вне действия конкретных людей или общественных образований нет и производственных отношений» [2].
Экономическое отношение – это своеобразное экономическое поле, энергия которого прямо пропорциональна реализации экономических интересов всех взаимодействующих в нем субъектов, агентов экономических отношений. Это особый вид материи с присущими ему специфическими формами движения. Энергия этого поля выражается в экономическом эффекте данного взаимодействия индивидов. Ее главным показателем является производительная сила труда. Этим дана реальная основа для прогнозирования и оценки тех или иных экономических систем.
Индивид вступает в экономические отношения с другими индивидами там и тогда, где и когда его потребности находят условия для своей реализации. В этих экономических отношениях реализуются его экономические интересы. Если его интересы и потребности не получают своей реализации, то экономические отношения, в которых он находится с другими индивидами, затухают; снижается энергия экономического поля его взаимодействия с другими индивидами, что находит выражение в понижении производительности труда.
В жизни любого общества мы наблюдаем постоянно совершающийся процесс распада и возникновения социальных организмов, систем, внутри которых и между которыми и осуществляются экономические отношения. Вновь образовавшийся коллектив (отдел, бригада, группа и т.п.) живет напряженными буднями, в которых осуществляется постоянный поиск, нащупывание, опробование взаимосвязей, контактов, отношений; смена лидеров, ядра, массы. Конечно, эти процессы протекают не так быстро, как в других системах. И эта замедленность порождает у стороннего наблюдателя иллюзию стабильности, неизменности, статичности коллектива. На деле ежедневные контакты членов коллектива между собой в связи с самыми различными событиями и объектами представляют собой не что иное, как «борьбу» в этой специфической социальной форме, в результате которой выявляются симпатии и антипатии, строится та или иная линия поведения каждого конкретного члена коллектива в каждой конкретной ситуации. Происходит постоянный процесс возрастания энергии взаимосвязей, контактов, отношений одной (или одних) группы в рамках коллектива, и напротив, снижение энергии другой (или других) группы.
Эти постоянные взаимодействия, эта «борьба» влечет за собой переориентацию внимания, энергии и устремленности всего коллектива на те или иные проблемы его развития. Такая направленность зависит не только и не столько от таланта или энергии лидера группы или лидера коллектива в целом, сколько от того, в какой степени решение конкретной стоящей перед коллективом задачи (или поставленной лидером, или выявившейся в противоборстве мнений) совпадает с главной направленностью действия каждого члена коллектива, которая выражена внешним образом в его экономических интересах, определяемых его реальными потребностями. Публикации дают много свидетельств того, как, казалось бы, за чисто моральными, нравственными мотивами поведения членов производственного коллектива, например, выпускающих «халтуру», скрыта непосредственная материальная выгода [3]. За всяким проявлением так называемой рабочей совести того или иного работника всегда скрывается основа ее проявления – конкретная экономическая ситуация в данном производственном организме, способствующая или, напротив, препятствующая реализации тех или иных материальных интересов его членов.
Практическая сторона этого вопроса заключается в том, какой механизм хозяйствования применяется государством в той или иной экономической системе; способствует ли он активизации индивидов в экономической деятельности или, напротив, препятствует ей. То есть речь идет о так называемой «мотивации труда».
В отечественной экономической литературе в качестве основных механизмов, влияющих на «мотивацию труда» выделяют следующие:
1. Оплата труда. Суть данного механизма или рычага достаточно проста – «давайте будем хорошо платить работнику, и он будет хорошо работать». Однако, как показывает и отечественный, и зарубежный опыт, данный механизм более или менее выполняет предназначенную ему роль, если соблюдаются три условия: а) зарплата достаточно велика, чтобы обеспечить работнику достойные условия жизни, б) она действительно заработана, а не начислена, в) она становится средством для приобретения любых необходимых для жизни товаров и услуг, а не знаками для обозначения дефицита. Поскольку в отечественной экономике, особенно в ее советский период, все эти три условия не обеспечивались, постольку данный механизм, стимулирующий труд, работал плохо, или совсем даже не работал.
2. Использование для стимулирования не денег, а различных материальных и социальных благ. Его суть тоже достаточно проста – «будешь хорошо работать, дадим квартиру, путевку в санаторий, талончик на холодильник» и т.д. Этот механизм применим только в дефицитной экономике и работает еще хуже, чем первый. Ибо дефицит на то он и есть дефицит, что продукты быстро заканчиваются, и их не хватает даже для хорошо работающих работников, не говоря уже обо всех остальных.
3. Так называемый «патернализм», или «забота о людях», забота директоров о работниках своих предприятий. Хотя большинство директоров понимает значение такого механизма, но его мало кто по-настоящему использует; там же, где он используется, после ухода такого директора, коллектив, как правило, «проваливается».
4. Создание на производстве условий для привлекательной, содержательной работы. Он ориентирован, прежде всего, на талантливых работников, кто хотел бы в труде реализовать свой потенциал личности. И если в производстве более половины всякой деятельности составляет рутинный, жестко регламентированный труд, то этот механизм не действует.
5. Сделать работников реальными хозяевами производства. Но данный, основной механизм может действовать только в условиях частной собственности на средства производства; в государственном производстве он не действует.
Как видим, так называемая «мотивация труда» – аморфный термин; он не отражает сущностных связей. Экономический интерес непосредственно реализуется в доходе и в преимуществах в хозяйствовании, т.е. он непосредственно связан с экономической реализацией собственности. В переводе с латинских языков реальный интерес означает доход, вытекающий из денег, или, по-другому, предпринимательское право на некоторую прибыль (beneficio que sesaca del dinero: interes legal. Derecho eventual a alguna ganancia: tener intereses en una empresa). «Мотивация труда», безусловно, связана с «интересом», но экономически более нейтральна или инертна, или, иначе говоря, это менее экономическое явление. Оно может быть не столько экономическим, сколько психологическим, субъективным явлением.
Сама по себе «мотивация труда» обеспечивается или реализуется посредством обеспечения или реализации интереса. Сама по себе, без «интереса», она «повисает в воздухе». А на обеспечение или реализацию интереса влияет экономическая свобода, под которой мы понимаем свободу принятия хозяйственного решения, свободу экономического действия. А вот она-то обязательно прямо связана с собственностью на какой-либо фактор производства.
Итак, мы видим, что активизация человеческого фактора в экономических процессах объективно зависит от того или иного хозяйственного механизма, который применяется в данном государстве в данное время. Пример хозяйственного механизма административно-командной системы показывает, что менеджмент отечественного хозяйства отставал от требований экономического развития. Хозяйственный механизм административно-командной системы, безусловно, препятствует проявлению экономической активности индивидов и целых коллективов. Это было видно хотя бы на примере «внедрения» так называемого хозрасчета в условиях советской экономики. Государственная администрация пыталась внедрить его начиная с 1965 года вплоть до периода «перестройки», но так ничего и не получилось [4]. Система отвергала даже такую лояльную в отношении себя форму, как «хозрасчет».
Всякая социальная система имеет свои собственные механизмы функционирования, развития, которые воспроизводят ее как относительно самостоятельную систему. И в этом смысле она консервативна. Структура экономической системы как уже сложившейся также предполагает устойчивые взаимосвязи между ее элементами, между частью и целым. И если недостает какого-либо элемента, система его вырабатывает из имеющегося в ней материала. Но она не только создает из общественного материала недостающие ей элементы. Она избавляется, отторгает от себя те из них, которые препятствуют ее сохранению, ее устойчивости. В административно-командной системе экономики, в которой структура обеспечивается не взаимосвязями и взаимозависимостью всех элементов, а односторонней связью управляющего центра со всеми другими элементами, - в такой систем «хозрасчет», аренда, кооператив, а тем более самостоятельная частная инициатива (предпринимательство) являются чуждыми системе элементами и она их отторгает. Попытаемся это обосновать фактическим материалом.
* * *
Отношения собственности на средства производства и рабочую силу так или иначе отражаются в соответствующей им экономической политике и в тех или иных элементах механизма хозяйствования, что в конечном счете выражается либо в повышении экономической и производственной активности индивидов, либо в затухании их экономических взаимодействий. Иными словами, те или иные отношения собственности на факторы производства, объективно преломляясь в сознательной деятельности властвующих структур, в целесообразно созданных ими определенных инструментах хозяйственного механизма, в конечном счете, в явлениях экономической жизни общества, проявляются именно в активизации экономической деятельности индивидов или же, напротив, в ее прекращении.
В данном разделе мы попытаемся обосновать это положение на примере хозяйственного механизма административно-командной системы экономики.
* * *
Библиография к 2.1. [А]
1. См.: Прохоренко И., Канашевич А. Экономические отношения
как объективная реальность // Экономические науки, 1980, № 10.
2. Агеев В.М. Методологические и теоретические проблемы основного экономического закона социализма. М., 1973, с.167.
3. См. например: Алаев Ю. Халтура с двойным дном // Правда,
1986. 17 июля.
4. См.: Народное хозяйство СССР за 70 лет. М., 1987, с.139.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение
2.1.[Б] Экономическая активность населения и эффективность
макроэкономики

В СМИ, а также в специальной экономической литературе достаточно приводилось данных о том, что административно-командная система в принципе не приемлет интенсивных путей развития (к этому вопросу мы еще вернемся ниже). Экстенсивные же методы хозяйствования, даже по весьма осторожным оценкам, ведут к снижению производственной активности работников. Они, кроме того, означают, по сути, увеличение затрат по накоплению в национальном доходе и потому также увеличение фонда возмещения в макроэкономическом масштабе. По оценке специалиста по инвестициям, увеличение накопления не ускоряет темпов роста производства. «Принято считать, что увеличение удельного веса накопления в национальном доходе ускоряет темпы роста производства. Однако эта зависимость действует лишь ограниченное время. Повышение удельного веса накопления происходит за счет уменьшения удельного веса потребления, что сказывается на производительности труда и соответственно на темпах роста производства, причем тем резче, чем сильнее относительно растет накопление. В результате прирост производства замедляется» [5]. Это подтверждается статистическими данными за предшествующие десятилетия. Так, за три предшествующих периоду «перестройки» пятилетки накопление в советской экономике составляло: в 1970 г. – 84,2 млрд. руб.; в 1980 г. – 108,6; в 1985 г. – 150,3 млрд. руб. Среднегодовая численность рабочих, служащих и колхозников составляла соответственно: 106,8 млн. чел., 125,6 и 130,3 млн. чел. [6]. Следовательно, темпы роста накопления опережали, по меньшей мере, в два раза темпы роста занятого в общественном производстве населения. В этом случае темпы прироста производства могли возрастать или хотя бы сохраняться на прежнем уровне, при условии, что недостаточность темпов прироста занятого в новом производстве населения компенсировалась бы повышением производительности труда в такой же степени, в какой увеличивалось накопление. Однако в действительности этого не происходило [7].
Отделяя «накопление» и методы интенсивного использования ресурсов, которые национальный менеджмент пытался «внедрить» в механизм хозяйствования системы, экономическая политика руководства страны лишь плелась в хвосте у порочной практики министерств. Эта практика заключалась в направлении материальных, финансовых и трудовых ресурсов в отраслях, по преимуществу, на расширение производственных площадей, техническую оснастку, строительство новых производственных корпусов и т.п., т.е. на увеличение и создание новых средств производства без соответствующего расширения социально-бытовой сферы работников. В связи с такой порочной практикой и само «накопление» ошибочно сужалось до сугубо «производственных» целей.
В абсолютных цифрах подобная экономическая политика выразилась следующим образом. «Так, за 1918-1940 гг. на развитие отраслей группы «А» промышленности было направлено 17,7 млрд. руб. капиталовложений, а группы «Б» – 3,8 млрд. руб., соотношение инвестиций в оба комплекса составляло 4,5:1. Через 20 лет, в восьмой пятилетке, величина инвестиций в группы «А» и «Б» промышленности равнялась соответственно 118,8 млрд. и 20,9 млрд. руб., то есть соотношение было уже почти 6:1, а в 1981-1985 гг. – 264,4 млрд. и 36,3 млрд. руб. – более чем 7:1» [8].
Приведенные данные наглядно показывают, что экономическая политика руководства страны при всех колебаниях и изменениях ее курса своей главной, приоритетной целью имело само производство как таковое, производство ради производства, и ни в коей степени не удовлетворение потребностей населения, о чем постоянно твердила советская пропаганда. Наращивание объемов производства в первом подразделении носило самодовлеющий характер. Правители в этой системе как будто бы соревновались с экономической закономерностью преимущественного роста производства Ι-го подразделения по сравнению с производством среды жизнеобеспечения населения: они насильственно осуществляли меры, направленные на постоянное искусственное опережение Ι-го подразделения.
Российский критик-публицист М.Е. Салтыков-Щедрин еще в позапрошлом веке дал образную характеристику административного ража отечественного начальства, которая сохраняет свое значение и в отношении начальства на всем протяжении ХХ века. «Никакому администратору, ясно понимающему пользу предпринимаемой меры, никогда не кажется, чтоб эта польза могла быть для кого-нибудь неясною или сомнительною». Кроме того, «всякий администратор добивается, чтобы к нему питали доверие, а какой наилучший способ выразить это доверие, как не беспрекословное исполнение того, чего не понимаешь?» [9].
Как бы то ни было, но подвластное отечественное население всегда узнавало о высших предначертаниях начальства, лишь по окончании соответствующих кампаний по их осуществлению. Но наше положение все же отличается в лучшую сторону от состояния населения города Глупова. Хотя бы уже тем, что наши начальники не только умеют с народом калякать, чтоб имя их стало популярным, но они и мероприятия всякие проводят в соответствии с наукой. Ибо наука политэкономия гласит: чтобы произвести для населения достаточно продуктов первой необходимости, надо произвести больше станков, машин, тракторов, угля, стали и т.д. В «политэкономии» это называется законом опережения роста производства средств производства по сравнению с производством предметов потребления. И потому отечественные начальники на протяжении всей истории советской экономики тщательно блюли данную закономерность, а иногда даже с успехом ее перевыполняли. Конечно, если послушно следовать данной тенденции, то население станет нищим. Но что с того нашим начальникам, если перед их глазами постоянно маячит великая историческая цель, миссию выполнения которой они возложили на свои плечи. И результаты превзошли ожидания – на начало «перестройки» у нас было больше всех в мире угля, стали, проката, танков, домен, чугуна и т.д. Вот только неясно было, как бы все это превратить в продукты питания, одежду, жилища.
Но и в этом вопросе начальники не спасовали. Они постоянно открывали нам глаза на ключевые позиции научно-технического прогресса (НТП), которые мигрируют от химии, атомной энергетики и машиностроения до агропромышленного комплекса. И потому «централизованно планируемые» инвестиции направлялись, прежде всего, в эти мигрирующие «ключевые позиции» НТП. И в этом вопросе они нашли понимание у народных избранников. Да и действительно, как можно в достатке произвести колбасу на технологическом оснащении, пришедшем в негодность? Но у населения все же оставались сомнения по части того, как они собирались произвести в достатке ту же колбасу на новых, за валюту купленных, линиях, если эти линии обслуживали работники, не знающие, как к ним подступиться. На такие сомнения населения у наших начальников тоже был заготовлен ответ: нужны новые государственные инвестиции в очередной промышленный комплекс. Оставалась одна проблема, да и та касалась только идеологов, объяснить непонятливому населению: в чем же все-таки различие между «производством ради производства», в чем они постоянно обвиняли капиталистический строй, и советским «производством ради производства чугуна, стали, проката, и т.д.».
Но оставим в стороне иронию. Попытаемся понять логику государственных инвестиций в «ключевые отрасли» НТП. В экономической системе, в которой осуществляется свободный обмен результатами деятельности и самой деятельностью, рост производительности труда в какой-либо одной «ведущей» отрасли НТП обязательно вызывает такой же рост и во всех иных отраслях, в том числе и в тех, которые производят жизненные средства для населения. И потому действительно, надо развивать «ключевые отрасли». Но, к сожалению, в административно-командной системе экономики это невозможное явление. Может ли рост производительности труда, например, в отрасли, производящей космическую технику, вызвать столь же высокий рост производительности труда, например, в производстве бытовой техники? Оказывается, в данной системе это невозможно.
Экономический механизм данной системы этого не позволяет. Механизм управления экономикой здесь таков, что изобретения, открытия, технологические новшества, рационализаторские предложения необходимо было «внедрять» в производство, т.е. пытаться силовыми методами с приказом свыше искусственно встроить в хозяйственную систему, которая естественным образом их не приемлет. В этой системе предприятиям экономически выгодно было не искать и применять в своем производстве новшества, как вынуждены поступать в рыночной экономике фирмы, чтобы выжить в конкурентной борьбе, а напротив, выгодно было ничего нового не внедрять. «…По машиностроительному комплексу…, где в первую очередь должен обеспечиваться мировой уровень, количество объектов новой техники, основанной на изобретениях, до сих пор составляет менее половины…». Наблюдается «снижение среднегодовых темпов впервые внедренных в стране изобретений по машиностроительному, топливно-энергетическому, строительному комплексам. Сроки использования изобретений составляет в среднем 7-9 лет. Подавляющая часть (90 %) изобретений внедряется только на одном предприятии» [10]. Так обстояло дело практически во всех отраслях советской экономики, разделенных ведомственными барьерами. Свидетельства периода «перестройки», когда частично была снята цензура с публикаций о реальных фактах существования системы, дают массу примеров нерациональности и даже абсурдности существовавшего механизма хозяйствования. В подтверждение достаточно привести только несколько примеров. Так, открытый отечественными учеными прогрессивный метод разливки стали не использовался в практике, в результате чего экономика теряла столько энергии в черной металлургии, сколько не производилось ее всеми атомными электростанциями страны [11]. Или другой пример. В советской экономике ежегодно «выбрасывались на ветер» миллионы рублей при разведке и обустройстве новых месторождений нефти только потому, что соответствующим ведомствам был невыгоден открытый в стране новый биотехнический прием повышения отдачи нефтяных месторождений [12]. Наконец, еще один пример. В стране недополучался шелк-сырец только лишь потому, что опять-таки ведомства препятствовали распространению нового метода обработки коконов шелка, открытого также отечественными учеными [13]. И подобные примеры можно приводить во множестве.
С одной стороны, при существовавшем экономическом порядке государственным предприятиям было накладно «возиться» с изобретениями, рационализацией, поскольку спрос с менеджмента предприятий был за цифры «плановых показателей продукции», а они могли измениться в ту или другую сторону из-за внедрения любого новшества. С другой - соответствующие государственные органы управления экономикой воздействовали на этот процесс таким образом, что изобретателям экономически невыгодно было изобретать новое. А слишком одержимых новой идеей изобретателей преследовали вплоть до тюремной решетки [14] .
Государственный экономический механизм не приемлет ничего нового ни в одной из сфер хозяйственной деятельности, поскольку подобная инициатива государственных предприятий вымывает монополию командования производством из-под министерств и ведомств. Любые экономические изменения, новшества в данной системе ведут к утрате экономической власти со стороны государственного аппарата. Интерес министерств, ведомств в государственной экономике не совпадает с интересами развития, роста национальной экономики, и потому первые всячески препятствуют такому развитию, о чем свидетельствуют многочисленные факты [15].
Итак, в данной экономической системе реальным собственником средств национального производства являются госкомитеты, министерства, ведомства и т.п. административные структуры. Эта реальная собственность дает любому чиновнику, администратору власть и управление экономическими процессами, не облекая, тем не менее, какой-либо экономической ответственностью за свой менеджмент. Такова основная суть механизма хозяйствования в огосударствленной экономике.
В подчинении и под экономическим управлением государственного ведомства в данной системе находится огромное множество самых различных предприятий, разбросанных по территории страны. Обычно любая национальная или транснациональная корпорация не управляет предприятиями, в нее входящими, а лишь контролирует положение в производстве, сбыте, ценах, финансах. Но в административно-командной системе экономики в силу самой ее сути министерства и ведомства занимались именно управлением подчиненными им предприятиями. Для такого управления необходимы были соответствующие рычаги в виде различных нормативов и санкций за их нарушение. Поэтому приведем краткий анализ нормативов, позволявших ведомствам экономически управлять подведомственными государственными предприятиями (кстати, кое-какие из них все еще остались до сих пор, на начало ХХΙ века, например, в системе «высшей школы», с помощью которых, как кнутом, ведомство управляет вузами).
Одним из главных нормативов среди огромного множества других был следующий: прирост производительности труда должен был опережать прирост зарплаты (в %) [16]. Проведем краткий его анализ, чтобы выяснить, как он влиял на экономическую активность производителей.
С ростом производительности труда увеличивается масса товаров, продукции, жизненных средств, произведенных за то же самое рабочее время. И хотя вновь созданная стоимость или экономическая ценность произведенной продукции с ростом производительности труда не изменяется, поскольку труд одной и той же длительности производит одну и ту же экономическую ценность (если мы под экономической ценностью понимаем расход физической и духовной энергии человека при создании каких-либо благ), однако она, эта суммарная ценность, распределяется уже на большее количество продуктов. И потому на каждую произведенную единицу продукции приходится уже меньшее количество экономической ценности, стоимости; т.е. стоимость единицы продукта снижается.
Если же речь идет о жизненных средствах (не имеет значения, что конкретно понимать под термином «жизненное средство»; главное в том, что оно, будь это продукт питания, одежды или услуга, обеспечивает жизнь индивида) для работников, то снижение стоимости единицы жизненного средства с ростом производительности труда в соответствующих отраслях ведет к снижению стоимости единичной рабочей силы, поскольку снижается стоимость единицы жизненного средства.
Итак, с ростом производительности труда (особенно, если он имеет место в отраслях, производящих жизненные средства) понижается стоимость средств существования рабочего, поскольку в то же самое время производится большая их масса. Но коль скоро вновь созданная стоимость (V + M) не изменяется с ростом производительности труда, а стоимость рабочей силы уменьшается, то в рамках вновь созданной стоимости увеличивается добавленная стоимость (М), и наоборот.
При этом изменение величины добавленной стоимости вызывается изменением величины стоимости рабочей силы, которое наступает вслед за изменением производительной силы труда. Следовательно, увеличение добавленной стоимости есть следствие по отношению к уменьшению стоимости рабочей силы, которое, в свою очередь, выступает следствием по отношению к росту производительной силы труда. Представлять последовательность изменений по-другому означало бы путать причину со следствием.
* * *
Библиография к 2.1. [Б]
5. Хачатуров Т. Перестройка в сфере капитальных вложений // Вопросы экономики, 1988. № 1, с. 8.
6. Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный стат. сборник. М., 1987, с. 411, 430.
7. См. там же: с. 51. См. также: Добрынин А.И., Иванов В.А., Колесников В.В. Народное хозяйство СССР в двенадцатой пятилетке. Л.,1987, с. 4,5.
8. Логинов В. Причины кризиса советской экономики: воспроизводственный аспект // Вопросы экономики, 1992. №№ 4-6, с. 6-7.
9. Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города. М., 1934, с. 119-120.
10. Тюрин Е.И. Сознание ответственности за перестройку // Изобретатель и рационализатор, 1988. № 7, с. 4.
11. Солнцев В., Нестеров А. Странная ситуация // Правда, 1989. 17 фев.; Куликов Я. Такие мы хозяева… //Аргументы и факты, 1989. № 51.
12. Шумилин Б. Ждут разрешения // Изобретатель и рационализатор, 1986. № 11, с. 11.
13. Тюрин Н. Тайны кукольного домика // Изобретатель и рационализатор, 1988. № 2, с. 10.
14. Кушнер Г. Опасен тем, что не виновен // Изобретатель и рационализатор, 1990. № 2, с. 10; Каплун И. Еще раз об упорстве Мазанова // Литературная газета, 1989. 8 нояб., № 45, с. 13; Каплун И. Игры в деле Мазанова. В третий раз об одном и том же // Литературная газета, 1990. 23 мая, № 21, с. 12; Смирнов В. Порочный круг // Изобретатель и рационализатор, 1990. № 1, с. 18.
15. Кадышев Г. Вклад и оклад. Никто не должен получать деньги только за то, что ходит на работу // Правда, 1988. 20 дек.; «Цифры для размышления. Валюта на складе» // Литературная газета, 1989. 25 окт., № 43, с. 2; Гайдар Е. Трудный выбор. Экономическое обозрение по итогам 1989 года // Коммунист, 1990. № 2, с. 30-31; Залыгин С., Казанник А., Тихонов В., Яблоков А., Яншин А. Письмо в редакцию. Вода в сетях Минводхоза // Известия, 1990. 7 февр.; Резниченко Г. И стакана чистой воды не прибавилось… // Новый мир, 1990. № 1, с. 202; Амиридзе С., Самохин А. Зона экологического бедствия // Аргументы и факты, 1989. № 51, с.4; Возвращаясь к водным проблемам… // Коммунист, 1988. № 13, с. 59; О простых истинах // Литературная газета, 1989. 15 февр.; Кон Ю. Непотопляемый Минводхоз // Аргументы и факты, 1990. № 28, с. 3; Проценко А. Система на страже дефицита. Что стоит за «табачными бунтами»? // Известия, 1990. 14 сент.
16. См.: Проскуряков В.М., Лупанов К.Ю. Производительность и оплата труда. Факторы роста и мера соотношения. М., 1986, с. 4; Кашкина В.Н., Рыжова В.В. Нормативные методы и другие особенности планирования в новых условиях хозяйствования на предприятиях отрасли. Л., 1987.

* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

2.1.[В] Экономическая активность населения и эффективность
макроэкономики
Производительность труда имеет связь со стоимостью (экономической ценностью) опосредованно, через изменяющуюся массу продукции; хотя эта связь по-разному проявляется при интенсивном или экстенсивном типе роста. Данное заключение справедливо, как с точки зрения теории затрат, или марксистской трудовой теории стоимости, так и с точки зрения теории предельной полезности, маржиналистской теории. Покажем это на небольшом примере.
Предположим, что один час труда выражается в 1 $. Тогда восьмичасовой труд, создающий 400 шт. продукта, произведет суммарную стоимость всей продукции, равную 8 $. То есть стоимость 400 шт. выражается в 8 $. Тогда стоимость одной шт. будет равна 0,02 $.
Если производительность труда повысится в два раза при том же самом восьмичасовом рабочем дне, то суммарная величина продукции увеличится в 2 раза (с 400 до 800 шт. изделий). Но суммарная стоимость этой возросшей массы продукции останется той же самой величиной, равной 8 $, поскольку сохраняется то же самое первоначальное условие, а именно, что 1 час выражается в 1 $. Но теперь уже стоимость одной штуки упадет в два раза (до 0,01 $), поскольку та же самая величина стоимости в 8 $ теперь распределяется на возросшую массу продукции (800 шт.).
Таким образом, мы констатируем, что с повышением производительности труда суммарная стоимость продукции не меняется, а стоимость единицы продукции уменьшается. Но последняя уменьшается не потому, что выросла производительность труда, а потому что теперь общая стоимость распределяется на возросшую, большую массу продукции. То есть здесь связь между стоимостью и производительностью труда не прямая, а косвенная, через возросшую массу продукции.
С интенсивностью труда стоимостные величины (результаты) получаются обратными. Поскольку более интенсивный труд в единицу времени отдает обрабатываемому веществу больше своей энергии (или же тот же самый сгусток энергии сжимается во времени); поскольку в единицу времени такой труд производит больше ценностей, стало быть, стоимости, чем обычный труд. Если при тех же самых условиях труд повышает свою интенсивность в два раза, то за восьмичасовой рабочий день такой труд произведет в два раза больше экономической ценности, передав в продукт в два раза больше своей энергии, т.е. в денежном выражении он произведет 16 $.
Экономическая ценность, или стоимость, - это энергия человеческого труда, заключенная в произведенном продукте, и переданная посредством обмена этого продукта другим людям, которые и оценивают ее как новую экономическую ценность, или стоимость. Такое наше понимание стоимости, или экономической ценности, несколько отличается от представлений, присутствующих в различных экономических публикациях.
Итак, при увеличении интенсивности труда увеличивается и общая, или суммарная стоимость. Одновременно с этим увеличится в два раза и продукция (до 800 шт.). При таких условиях стоимость единицы изделия останется неизменной величиной, равной 0,02 $, поскольку возросшая суммарная стоимость раскладывается на возросшую в той же степени массу продукции (16 $ : 800 шт.). Интенсивный труд производит больше стоимости в единицу времени [17].
В бухгалтерской отчетности на всех уровнях и вообще в финансовом анализе на отечественных предприятиях (особенно государственных) не делается отличия между производительностью и интенсивностью труда; все представляется как рост производительности. Увеличился выпуск продукции - говорят, что повысилась производительность труда. При этом работники требуют повысить зарплату. А за счет чего увеличилась масса продукции? За счет более интенсивного труда работника у станка, или же за счет нового оборудования, которое поставил менеджер, а работник продолжает работать в прежнем режиме, как и ранее до нового оборудования? Кому повышать зарплату? Кто более интенсивно в этом случае работал, работник или менеджер? Кто больше потратил энергии?
Эта традиция в финансовом анализе и в бухгалтерии - не делать различий между интенсивностью и производительностью - идет из советских времен, из указанного выше норматива, утвержденного министерствами. Поскольку на государственном предприятии практически отсутствует хозяин (он безлик), то у руководителей предприятий не было нужды в таком различии. В частной же фирме такой учет постоянно ведется хозяином фирмы или менеджером по его поручению.
Точно так же, как показано выше в примере, обстоит дело с позиции теории предельной (маржинальной) полезности. Если стоимость продукции при изменении производительности труда мы назовем постоянными затратами (поскольку суммарная стоимость не меняется в зависимости от объема производства, как и постоянные затраты FC), а стоимость продукции при изменении интенсивности труда назовем переменными затратами (поскольку она меняется вместе с объемом производства, как и переменные затраты VC), то тот же самый пример в терминах теории предельной полезности мы можем выразить в следующем виде.
Постоянные затраты на суммарную величину продукции при расширении или сокращении деятельности предприятия не меняют своей величины; но при этом затраты из расчета на единицу продукции при расширении деятельности уменьшаются, а при сокращении деятельности повышаются.
Переменные затраты, напротив, не изменяют своей величины из расчета на единицу продукции при расширении деятельности или при сокращении деятельности. Но их величина меняется из расчета на суммарную величину продукции; при расширении деятельности она возрастает, а при сокращении деятельности уменьшается.
Вернемся к анализируемому нормативу. Итак, с увеличением производительности труда увеличивается масса жизненных средств существования рабочего. Производительность труда не изменяет стоимость продуктов прямо, но она влияет на нее опосредованно, через увеличившуюся их массу. То есть на их возросшую массу теперь распадается та же самая величина стоимости. В результате этого распределения той же самой величины стоимости на возросшую массу жизненных средств стоимость единицы жизненного средства понижается. А это последнее обстоятельство объективно снижает стоимость рабочей силы, а, следовательно, в качестве преобладающей тенденции и ее денежную форму, цену, т.е. денежную зарплату. При этом абсолютно денежное выражение стоимости рабочей силы (зарплата) может даже повыситься по сравнению с предшествующим периодом или уровнем; но ее относительное выражение в массе жизненных средств обязательно понижается.
Та же самая стоимость рабочей силы или стоимость средств существования рабочего теперь, с ростом производительности труда распределяется в большей массе этих жизненных средств. И если денежная зарплата не увеличивается пропорционально увеличению массы необходимых жизненных средств (например, в меньшей пропорции), то она в меньшей степени выражается в реальной зарплате. Это особенно проявляется при росте цен. Здесь возможны различные по пропорциям варианты.
Наблюдавшийся рост производительности труда в условиях режима административно-командной системы экономики обязательно должен был бы выражаться в росте массы жизненных средств. Однако ведомственные перегородки препятствовали этому, о чем мы еще будем говорить ниже. Поскольку в условиях данной системы этого не происходило, то, каким бы ни был рост денежной зарплаты, который с каждым новым этапом выражается в относительно увеличивающейся стоимости жизненных средств (если и поскольку их масса остается неизменной), жизненный уровень работников не увеличивается. Изменяются лишь пропорции между его стоимостным выражением и денежной зарплатой. Данная ситуация порождает лишь обесценивание денежной зарплаты и, как одно из следствий, инфляцию.
Закон, сформулированный Д. Рикардо, начинает действовать в условиях, когда рост производительности труда действительно выражается не вообще в росте массы любой промышленной продукции, а, прежде всего, в увеличении массы жизненных средств. Классики политической экономии оговаривают, что рост производительности труда в какой-либо одной отрасли в нормальной экономической системе (то есть в рыночной системе) с неизбежностью приводит к росту и во всех других отраслях экономики, и, главное, в отраслях, производящих жизненные средства для рабочих. Но этот последний, неизбежный, рост может так далеко отстоять во времени от первого (временной лаг), что может оказаться существенным то обстоятельство, что он в данный момент времени выражается в росте средств производства, а не в росте предметов потребления. С ростом производительной силы труда может вырасти мощь государства, его сила, но при этом ухудшатся условия существования членов его общества.
Если вслед за возрастанием промышленной продукции в силу увеличения производительности труда растет также и масса жизненных средств работников, то вступает в действие названный закон, который не обязательно требует роста денежной зарплаты, а напротив, ведет к ее относительному понижению в увеличивающейся массе жизненных средств (а точнее, к распределению ее на большую массу продуктов, охвату ею этой возросшей массы продуктов).
Гипотетически, можно представить такое будущее землян, в котором их достижения в науке и технике приведут к такому массовому производству жизненных средств населения, которое может привести к отмене заработной платы вообще, либо свести ее значение к чисто символическому.
Итак, желание администраторов от экономики применить на практике экономические методы хозяйствования в этой связи означало бы соответствующую экономическую политику: акцентировать внимание не на взаимосвязи производительности труда и денежной зарплаты и прибыли, как это делалось в административно-командной системе, а на взаимосвязи производительности труда и реальной массы жизненных средств работников. Попытки влиять на производительность труда через зарплату означали попытки воздействовать на причину следствием. В рыночной экономике постоянные попытки со стороны работодателей и правительств в разных странах сдержать зарплату и постоянная борьба между профсоюзами и союзами работодателей в этой связи происходят как в периоды роста производительности труда в одной или многих отраслей, так и в периоды ее снижения, застоя. И они связаны не с изменением величины стоимости продукции, а с перераспределением частей этой стоимости внутри ее собственной меры в продукте либо в сторону увеличения прибыли, либо в сторону увеличения зарплаты.
С введением указанного выше норматива - опережения производительностью труда заработной платы (Δ ПТ > Δ ЗП), видимо, предполагалось, что с его достижением государственное предприятие добьется прогрессивного изменения дел в производстве. Насколько экономически обоснованно было такое ожидание?
Рост заработной платы есть своего рода компенсация роста стоимости средств существования, причем не обязательно адекватная – стоимость средств существования и их цены могут расти быстрее, чем идет рост денежной зарплаты, что чаще всего и бывает на практике. Подобное опережение означает понижение реальной зарплаты. Стоимость средств существования работников может возрасти вследствие усложнения общественной жизни, или усложнения и ухудшения условий их производства. Она также может относительно увеличиться путем распределения суммарной стоимости возросшей массы промышленной продукции вообще на неизменную или относительно сниженную (или снижающуюся по сравнению с общественно необходимым количеством) ту часть данной массы продукции, которая в действительности становится для работников жизненным средством. Например, такое происходит, когда продуктов мало или они такого качества, которое не дает возможности их потреблять, что практически означает непризнание их обществом как продуктов, и, следовательно, труд по их производству является непроизводительным трудом. Подобная ситуация, часто наблюдаемая в административно-командной системе экономики, означает также снижение производительности труда даже при увеличении количества промышленной продукции вообще; т.е. является по сути бесполезной растратой общественной производительной силы. Увеличившаяся денежная зарплата в подобных условиях распределяется на ту же самую массу жизненных средств, поэтому стоимость (или ценность) единицы жизненного средства относительно возрастает, что, как правило, отражается в росте цен. Напротив, с увеличением массы признанной необходимой продукции в результате роста производительности труда при той же самой денежной зарплате можно сохранить прежние пропорции между их стоимостью и зарплатой и тем самым повысить жизненный уровень работников даже без увеличения их зарплаты, но при условии, что цены на эти продукты изменяются прямо пропорционально их стоимости, т.е. уменьшаются также, как уменьшается их стоимость при росте производительности труда.
Итак, связь такова:
1) прирост производительности труда означает прирост массы жизненных средств;
2) прирост массы жизненных средств означает снижение стоимости единицы жизненных средств, ибо та же самая суммарная стоимость распределяется на большую массу продукта;
3) снижение стоимости единицы жизненных средств может (но необязательно адекватно) снизить их цену и цену труда (зарплату).
Такова закономерность. Но пытаться сделать из зарплаты причину, а ее следствием – производительность труда, означает попытку насилия над экономической действительностью. Поэтому соотношение между производительностью труда и денежной зарплатой может рассматриваться лишь как показатель экономической ситуации, не более того. Но попытка использовать данный показатель в качестве норматива, обязательного к исполнению, т.е. в качестве рычага или метода изменения этой ситуации, что пытались осуществить управляющие ведомства в административно-командной системе, является, мягко говоря, методологической ошибкой.
* * *
Библиография к 2.1.[В]
17. Развиваемые в данном фрагменте идеи впервые были нами высказаны в монографии: Феоктистов А.Г. Личный фактор в социалистическом производстве (Критические заметки по методологии исследования). Изд-во ЛГУ, 1990.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение

2.1.[Г] Экономическая активность населения и эффективность
макроэкономики

Во время упомянутой выше дискуссии периода «перестройки» в круг обсуждавшихся вопросов некоторые экономисты ввели и этот вопрос, о «связи» производительности и оплаты. К хозяйственному механизму системы они выдвинули требование ликвидации «противоречия между ростом производительности труда и неизменностью основного заработка» [18] . Экономисты в очередной раз повели разговор о догме советской политэкономии, с которой никак не могли расстаться - «принципе распределения по труду». Догме, поскольку ни в одной экономической системе, никогда данный принцип не являлся определяющим при начислении заработка. Как один из подходов к проблеме оплаты он был лишь вспомогательным. В любой фирме, на любом предприятии, а тем более, государственном в денежной заработной плате выплачивают не за проделанную работу, а за рабочую силу, за ее потенциальные возможности (квалификацию), которые еще только должны в будущем проявиться в определенной работе. При найме на работу договор об оплате уже заключен, а как данная рабочая сила осуществит предназначенную по договору работу – это еще вопрос. В различных советских политэкономических схемах преобладают рассуждения о том, что, мол, на работу ходит не рабочая сила, а человек со всеми своими свойствами личности. При этом в подобных схемах упускается различие между тем, что на производство приходит личность со всеми свойствами своей индивидуальности, и тем, что выходит из-под рук этой личности в процессе труда, продукт какого качества. Работник – автор данного труда и лишь те из свойств его личности, которые воплощены в данном его трудовом действии, являются причиной данного результата. По результатам труда мы не можем сказать, что в отечественном государственном производстве действуют одни только личности; как раз напротив. Экономический порядок государственного производства принуждает работников к тому, чтобы на производстве действовали не личности, а механические исполнители указаний администрации.
Фиксируемая в договоре о найме и начисляемая затем зарплата прямо никак не связана с тем, какую производительность труда работник позже проявит в трудовом процессе.
Воспроизводство рабочей силы обеспечивается не денежной зарплатой, а реальной массой жизненных средств высокого качества. С обязательным, как того требовали экономисты времен «перестройки», ростом денежной зарплаты вслед за ростом производительности труда при постоянной или даже снижающейся массе жизненных средств образуется дефицит жизненных средств, или рост цен на них, меньший, равный или даже больший, чем рост денежной зарплаты. Это происходит в результате разрыва во времени между ростом производительности труда в ведущих сферах производства и повышением ее в отраслях, производящих жизненные средства.
Этот разрыв в административно-командной экономике постоянно поддерживается ведомственными перегородками. А он ведет к снижению жизненного уровня работников, к ухудшению условий воспроизводства работников. Повышение денежной зарплаты вслед за увеличением массы продукции экономически оправдано, если такое увеличение массы продукции произошло за счет интенсификации живого труда. Производительность же труда, выражающаяся в росте продукции вообще, а не в росте жизненных средств, не понижает стоимости средств существования работников.
Напротив, в таком случае действует следующая тенденция: увеличение зарплаты и ее распределение на относительно снижающуюся массу жизненных средств в общем потоке продукции относительно повышает стоимость этих жизненных средств, поскольку увеличившаяся зарплата распределяется на ту же самую массу жизненных средств. В результате этой обменной пропорции стоимость единицы жизненных средств относительно возрастает, а ценность каждой единицы зарплаты снижается.
Иллюзорным является представление о том, что увеличившаяся зарплата сама по себе улучшает условия существования, поскольку охватывает собой больший круг жизненных средств. Конечно, если рассматривать подобное увеличение как изолированное явление, касающееся отдельного индивида или даже группы индивидов, то повышение их зарплаты, безусловно, улучшает условия их существования. Но в качестве массового явления, на макроэкономическом уровне, рост зарплаты обязательно влияет, в конечном итоге, на рост цен на предметы массового спроса.
Существование человека обеспечивается материальными и духовными ценностями, а не стоимостным или денежным их выражением. Человек питается хлебом, а не зарплатой, на которую он покупает хлеб. Однако денежная зарплата находится в прямом отношении не с предметами потребления, а с их стоимостью и ценой. И если денежная зарплата увеличивается при неизменной массе предметов потребления, то относительно увеличивается также стоимость их единицы. Это лишь означает понижение производительной силы труда в данной экономической системе и обесценение денежной зарплаты. Конечно, действительная причина такого положения вещей состоит не в увеличении зарплаты, а в понижении темпов прироста производительности национального труда и, прежде всего, в отраслях, производящих жизненные средства, хотя на первый взгляд представляется, что именно динамика зарплаты является тому причиной.
Если бы в административно-командной системе экономики между производительностью труда и зарплатой существовала прямая связь, с помощью воздействия на которую государственная администрация пыталась влиять на экономические процессы, то низкий прирост производительности труда (особенно в отраслях, производящих жизненные средства) вызывал бы столь же низкий рост оплаты. В действительности положение дел было иным: они двигались разными темпами. Если производительность труда не доходила в последние советские пятилетки до планируемого уровня, то зарплата, наоборот, превосходила его. Особенно это проявилось в десятой пятилетке. «Рост производительности общественного труда был ниже на 8 % по сравнению с запланированным, в то же время средняя оплата труда работников, занятых в сфере материального производства, превысила плановый показатель. В 1980 г. по сравнению с 1975 г. увеличились затраты по оплате труда на рубль произведенного национального дохода» [19] .
В этом хозяйственном механизме государственная администрация стремилась компенсировать низкий уровень реальных доходов, низкий уровень возмещения рабочей силы, во многом связанный с недостаточным количеством и качеством жизненных средств, продуктов потребления повышением зарплаты отдельных категорий работников. А это последнее состояние вызывалось, как своей первопричиной, главным принципом менеджмента данной системы, существо которого состояло не в том, чтобы удовлетворить потребности населения, а в том, чтобы реализовать эфемерные иллюзии государственного руководства: во что бы то ни стало перегнать ведущие экономики в производстве стали, угля, чугуна, проката и т.п..
Подведем некоторые итоги. Как видно из анализа только одного этого, главного, норматива, обязательного для выполнения всеми государственными предприятиями в административно-командной экономике, сами методы хозяйствования данной системы экономически порочны, поскольку основные принципы менеджмента здесь формируются не из существующих причинно-следственных экономических связей, а базируются на идеологических фантомах руководства. Именно это приводит к снижению производственной активности работников, к затуханию экономических взаимодействий индивидов в данной системе.
В чем же состояли причины такого плачевного положения дел в отечественной экономике советского периода? Нам представляется, что не последнюю роль в этом сыграли догмы отечественного обществоведения, на основе которых формулировались и соответствующие рекомендации экономической практике. Огромная доля всех рекомендаций экономистов и их воплощение в практику хозяйствования базировались на так называемом «марксистско-ленинском» постулате, а, по сути, на постулате советских политэкономов о главной и единственной основе экономических процессов – собственности на средства производства. Вот почему, как нам представляется, необходимо разобраться в данных теоретических посылках.

* * *
Библиография к 2.1. [Г]

18. Бжегудов Б. К вопросу о совершенствовании заработной платы и ее структуры // Экономические науки, 1987. № 1, с. 68; Фигурнова Н.П. Инфляционные процессы в социалистическом обществе и способы противодействия им // Экономические науки, 1989. № 8, с. 128; Корочкин В. Принцип распределения по труду: о некоторых подходах // Экономические науки, 1989.
№ 12, с. 21.
19. Проскуряков В.М., Лупанов К.Ю. Производительность и оплата труда. Факторы роста и мера соотношения. М., 1986, с. 86.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение

2.2. [А] Социально-экономическая форма производственных
факторов

Под производственными факторами здесь понимается, прежде всего, все то, что включается в понятие средств производства (здания, станки, оборудование, сырье, материалы, энергия и т.п.), а также труд, за которым скрыта рабочая сила, работник. Важно выяснить, какую экономическую оболочку они имеют.
Производитель материальных благ в любом обществе предстает в определенной экономической маске. Его конкретные характеристики весьма разнообразны. Они порождаются не только сугубо экономическими обстоятельствами, в которые он попадает при том или ином режиме производства, но и многообразными общегражданскими, личностными и другими явлениями его повседневного бытия. Экономическое исследование предполагает выделение из всей этой массы признаков, определяющих конкретное социальное лицо производителя в том или ином обществе, тех наиболее существенных из них, на которых базируются все остальные. Вот почему исследование обращается, прежде всего, к выяснению социально-экономической формы, охватывающей ее наиболее существенные признаки.
Современное понимание экономической формы рабочей силы сводится к представлению ее в виде некоторой системы экономических отношений по поводу присвоения, распоряжения и использования рабочей силы. Такие понятия как личный экономический интерес, заработная плата работника и т.д. отражают какую-либо одну сторону, момент, качество социально-экономической формы рабочей силы, личного фактора производства. Следовательно, сама экономическая форма вбирает в себя обширную систему экономических взаимодействий работника, связанных с использованием его рабочей силы. Вместе с тем, она отражает далеко не все характеристики такого взаимодействия, поскольку в производстве используется не одна только рабочая сила.
Экономические понятия, категории являются теоретическим выражением реальных экономических явлений или процессов. Каждое из них фиксирует какой-то момент, качество, свойство реального процесса. Любое экономическое понятие, если оно действительно отражает собой реальные отношения, а не является лишь выдумкой исследователя, всегда специфично для каждой данной экономической системы и исторически обусловлено ею.
Но они отражают не только сами экономические отношения. Экономические понятия опосредуют знание о материальных носителях экономических отношений. Сами же по себе материальные носители, например, хлеб, одежда, жилище, станки, способность человека к труду и т.д. не составляют предмета экономической науки. Процессы, протекающие в них, их динамику изучает множество других дисциплин, технических, естественнонаучных, гуманитарных. Их всеобщность, безотносительность к той или иной социально-экономической организации общества иногда порождает у экономистов иллюзию всеобщности и самих экономических категорий. Понятие «деньги» применимо везде, но как реальные «деньги», а не понятие, они всегда специфичны в каждую историческую эпоху и в любой экономической системе.
Итак, с точки зрения предмета экономической науки, наибольший интерес представляет не сама рабочая сила, а отношения, складывающиеся по ее поводу между людьми в конкретной социально-экономической системе.
Из любых экономических отношений, возникающих по поводу использования рабочей силы, наиболее существенными представляются отношения, складывающиеся непосредственно в процессе производства. Поскольку, до какого бы уровня ни низводился или ни возвышался человек в гражданском смысле, в качестве работника он всегда оказывается субъектом трудовых отношений, в том числе по поводу своей способности к труду. Без активной роли работника нет производства как такового в современном его понимании.
Социально-экономическая форма рабочей силы является одним из характерных признаков той или иной системы экономики. Это подтверждается историей развития экономик и обществ. «…При одной и той же форме собственности на средства производства характер производственных отношений может меняться в зависимости от отношений собственности по поводу рабочей силы. Так, в древнем мире … на базе средств производства, принадлежащих рабовладельцу, возникали не только рабовладельческие отношения. В древнем Вавилоне, например, в определенные периоды года в хозяйствах рабовладельцев трудились и свободные наемные рабочие… Чем отличались производственные отношения, которые складывались между рабовладельцем и наемным работником, от отношений между рабовладельцем и рабом? В данном случае только характером присвоения рабочей силы» [20].
Сама по себе идея о недостаточности одной лишь собственности на средства производства для характеристики экономической системы представляется верной. Но здесь необходимо одно уточнение. Было бы некорректным противопоставлять рабовладельца и наемного работника, как это сделал в приведенном фрагменте Г.Б. Правоторов. Это оправдано, если наемный работник продает себя данному работодателю в рабство. Социальный характер отношений работодателя (фактического рабовладельца) и наемного работника отличен от характера отношений рабовладельца и раба. Фактический рабовладелец противостоит наемному работнику в их экономическом отношении не как рабовладелец, а в качестве частного собственника средств производства, хотя его социальная маска рабовладельца в данном обществе от этого не исчезает. Но данный фрагмент приведенного исследования важен тем, что он обращает внимание на необходимость анализа экономической формы не только вещественного фактора (средств производства), но и личного (рабочей силы).
Попытки некоторых отечественных экономистов вывести все характеристики экономики определенного типа лишь из собственности на средства производства являются методологически неоправданными. В подобной характеристике часто бывает важна экономическая форма именно рабочей силы. Даже рабы - члены человеческого общества. Низводя рабов материально, морально, в гражданском отношении до уровня простого орудия производства, рабовладельцы не могли отказаться от них как от носителей рабочей силы. Что же касается юридической стороны дела, то здесь обнаруживается двойственное отношение. Даже в момент расцвета рабства в Древнем Риме «человеческая природа рабов давала о себе постоянно знать... Признание в рабе человека, личности, прорывается невольно в праве и вызывает постоянный дуализм в юридических нормах рабства: с одной стороны раб есть вещь, а с другой – он есть личность, могущая иметь волю. Столкновение этих двух принципов проникает весь римский институт рабства, отражаясь в массе отдельных положений» [21]. Это особенно проявлялось в тех случаях, когда ставился вопрос о приобретении рабом имущества, заключении им торговых сделок, выделении рабам имущества для самостоятельного хозяйства, кредитно-долговых обязательствах раба, в том числе, с его же господином. Хотя все эти экономические действия раба совершались от имени его господина, который нес всю полноту юридической ответственности [22]. Сколько бы экономисты ни утверждали, что для полной характеристики экономики отношения между рабом и его господином несущественны, поскольку раб для его собственника всего лишь «говорящее орудие» и ничего более, не уйти от того факта, что это «говорящее орудие», насильственно вводившееся в производственный процесс как «живая вещь», находилось в определенных трудовых, экономических отношениях со своим господином и, следовательно, являлось субъектом этих отношений.
Подобный процесс экономических отношений мы можем наблюдать и в более ранних, и в более поздних обществах. Процесс перехода от дорабовладельческой общины к обществу, основанному на частной собственности, совершался двояко: с одной стороны, в связи с появлением и развитием частной собственности на материальные условия производства, с другой – с возникновением рабства и долговой кабалы. Данный процесс прослеживается в истории экономик многих стран. Увеличение налогов со стороны публичной власти, взимавшихся со свободного работающего населения, объединявшегося в раннеклассовых обществах в сельские общины, «способствовало в дальнейшем потере гражданского полноправия и развитию личной зависимости, приводившей к феодализму (патронат, или патроциний, позднего Рима, закладничество в Древней Руси)» [23]. Исследователь показывает, что в динамике цивилизации осуществлялись параллельно два социально-экономических процесса. Так, в Древней Руси осуществлялось выделение крестьянина-общинника из общины с участком собственной земли. То есть разложение общинной собственности на землю и образование частной собственности свободных крестьян. И параллельно с этим процессом происходило возникновение института закупничества, когда обедневшие крестьяне переходили со своим участком земли в кабалу к феодалам. Фактически, частная собственность крестьянина на землю, как результат выделения его из общины, существовала до закупничества. И лишь после того, как этот частный собственник лишал себя равноправного (с другими членами общества) гражданства ради сохранения собственного индивидуального хозяйства, либо насильственно лишался гражданских прав, лишь после этого между господином и закупом возникали новые экономические, феодальные отношения.
При этом законодательство Древней Руси в определенной мере защищало закупа от произвола господина, объявив его субъектом права, в отличие от «рядовичей» (фактически, рабов) [24]. В некоторых случаях отношения между господином и закупом поднимались до отношений между господином и свободным человеком, о чем говорит «Русская Правда» [25].
В.О. Ключевский показывает различия между рабами, закупами и смердами (свободный простолюдин вообще и свободный крестьянин в частности). Хотя последние отличались от закупов лишь тем, что трудились на землях, принадлежащих не частным владельцам вообще, а князьям и государству [26]. То есть закуп представлял собой кого-то среднего между рабом, крепостным зависимым и свободным работником. Эту социально-экономическую маску в Древней Руси производитель имел, прежде всего, в силу осуществления отношений по присвоению именно рабочей силы, а не средств производства. Поскольку он одновременно был таким же частным собственником средств производства (земли), как и его господин. «Иначе говоря, не захват земли, а закабаление личности выступало на первый план в процессе развития долговой кабалы в Древней Руси» [27], которая развивалась затем в классический вид рабовладения или отношений крепостной зависимости.
Подобную картину, когда на первый план в экономических и социальных преобразованиях общества выходят отношения по поводу субъективного фактора производства, мы наблюдаем и при переходе обществ от классического рабовладения к классическому феодализму. Переход от одной, менее производительной, формы производства к другой происходил именно в связи с изменением отношений, прежде всего, по поводу рабочей силы. Изначально они, по мнению Б.Ф. Поршнева, повлияли на смену экономической системы. «Получив свое хозяйство и некоторые, хотя и ограниченные, права (прежде всего, право на свою жизнь: феодал крестьянина, как правило, уже не может безнаказанно убить), непосредственный производитель стал значительно более заинтересованным в результатах своего труда, следовательно, значительно более производительным и инициативным работником» [28].
Превращение члена общества в раба подготовлено социальными процессами развития первобытной общины. В том числе, процессами дифференциации и индивидуализации членов общины в отношениях собственности на вещественные условия производства, на рабочую силу, на продукты труда. Видимо, рабовладение унаследовало от общины то, в чем выражалось господство общины над индивидом, зависимость последнего от первой (вне ее он не смог бы выжить).
Подобную наследственную характеристику можно наблюдать в императорский период Древнего Рима. В этот период отцовские права на своих детей в некоторых случаях были сходны с правами главы семьи на своих рабов, особенно когда дело касалось исполнения детьми «различных профессиональных работ у себя ли в доме или отдавая их в наем» [29].
Рабовладение вообще лишало раба многих социально-экономических функций в социальной, гражданской сфере, в сфере надстроечных общественных отношений. И если бы не страшное и тяжелое давление надстройки (политики, власти, социального режима), не внеэкономическое принуждение во всех сферах жизнедеятельности общества, рабовладельческая экономическая система не удерживалась бы достаточно прочно и долго как господствующая в течение столетий. Экономически рабство не выдерживало конкуренции даже с мелким свободным товарным производством. Не случайно поэтому собственники крупных рабовладельческих хозяйств на земле предпочитали отдавать свою землю в аренду нескольким семьям колонов – классу мелких сельских производителей. Они образовывались большей частью из вольноотпущенников (бывших рабов), а также из слоев сельского населения, которые по своему гражданскому и имущественному состоянию были близки к рабскому положению. Интересы крупного земельного собственника совпадали с интересами арендатора-колона, что влекло за собой практически вечную аренду земли и прикрепление колона к земле.
Переход к феодализму означал также рост числа мелких товаропроизводителей и мелкого товарного производства вообще. Именно оно стало тем клапаном, приоткрыв который, властные слои и классы могли еще удерживать господство в трансформированном виде. Оно означало также превращение просто работников (подневольных или свободных) еще и в собственников вещественных условий производства. Данные процессы экономического освобождения в двояком смысле (как работников и как собственников) вели к изменению существа экономики и самого гражданского общества. Несмотря на то, что форма отношений между частными обособленными собственниками условий производства сохранялась (как форма частной собственности), изменялось содержание самих этих отношений, а вместе с тем изменялось и существо всей экономической системы.
Итак, мы наблюдаем, что в истории смены типов экономик значительная роль принадлежит экономическим отношениям по поводу рабочей силы. При классическом рабовладении нет собственности раба на свою способность к труду. Однако отношения собственности на рабочую силу в этих условиях не исчезают. Они осуществляются между собственником раба и самим рабом, от которого отчуждаются функции присвоения и распоряжения рабочей силой в производстве. В новейшее время, в эпоху индустриально развитых стран, также прослеживаются отношения собственности на рабочую силу между собственником вещественных условий производства (предпринимателем, капиталистом) и самим работником, но они имеют уже иной характер. В этих отношениях собственником является сам работник. Работодатель, в какой бы социальной маске он ни предстал (предприниматель или чиновник), временно использует в производственном процессе рабочую силу свободного работника, но он ее не присваивает.
Для типа экономик, лежащих между этими двумя системами, которые называют классическим феодализмом, трудно дать четкое, однозначное определение собственности на рабочую силу. В самых грубых формах феодализм весьма близок к рабству. В «либеральных» же формах (феодальная аренда) он приближается к режимам современной эпохи. Закуп на Руси оплачивал экономическую независимость и личную свободу. Отмена крепостного права в России освободила крестьян в личностном, гражданском отношении. Тем самым феодалы утратили возможность распоряжаться рабочей силой крестьян посредством внеэкономического принуждения. Следовательно, весь этот временной пласт - от классического рабовладения до капитализма ХХ века - характеризуется своеобразным переходом от одной экономической формы рабочей силы к другой: от собственности владельца вещественных условий производства на раба и его рабочую силу к собственности на нее со стороны самого работника. Данный сложный исторический процесс весьма интересен в социальном, экономическом и культурном смыслах и еще требует специального своего исследования. Но характер его динамики в общих чертах ясен. Феодализм как экономическая система тоже не может быть определен без отношений собственности на рабочую силу.
Таким образом, история дает множество примеров влияния на экономическую систему не только той или иной формы собственности на средства производства, но и собственности на рабочую силу. Отношения собственности на рабочую силу так или иначе определяют социальное и экономическое положение работника в данном обществе. Часто существенные различия между разными экономиками и даже типами экономик вытекают именно из социального и экономического положения работника, из отношений собственности на его рабочую силу, а не из формы собственности на вещественные элементы производства. Практически, частная собственность на средства производства сохраняется как форма на протяжении тысячелетий, а характер, содержание, типы экономик в течение прошедших тысячелетий менялись в зависимости от экономической формы рабочей силы. Появление в обществе отношений личной собственности работника на свою способность к труду означало величайший социальный прогресс. В этом смысле экономические фигуры феодала по отношению к рабовладельцу и буржуа по отношению к феодалу, выступавших за юридическое и личное освобождение работника – экономически более прогрессивны и оптимальны.
* * *
Библиография к 2.2 [А]
20.Правоторов Г.Б. Стоимостные категории и способ производства. М., 1974, с. 185-186.
21. Покровский И.А. Лекции по истории римского права. СП., 1906,
с. 161.
22. Там же, с. 162,163,164
23. Горемыкина В.И. К проблеме истории докапиталистических
обществ (На материале Древней Руси). Минск, 1970, с. 13.
24. Там же, с. 59.
25. Русская Правда / Под ред. А.И.Яковлева. М., 1914, с. 13
26. Ключевский В.О. История сословий в России. Петроград, 1918,
с. 54,55.
27. Горемыкина В.И. Указ. соч., с. 62.
28. Поршнев Б.Ф. Очерк политической экономии феодализма. М.,
1956, с. 18-19.
29.Загурский Л.Н. Учение об отцовской власти по римскому праву.
Харьков, 1884, с. 36, 42.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.2. [Б] Социально-экономическая форма производственных
факторов

Собственность на рабочую силу можно определить как экономическое отношение, объектом которого является способность работника к труду. Субъектами этого отношения могут выступать разные лица, но одним из них обязательно должен быть сам работник. По мере развития цивилизации увеличение роли личности, гражданской роли работника в сфере власти, политики, социальной сфере явилось одновременно и результатом соответствующих изменений в производстве, и фактором обратного действия.
Но, с экономической точки зрения, любая форма собственности и собственность на любой объект нуждается в своей экономической реализации. Нет экономической реализации, нет и экономических отношений собственности. Любая форма собственности на любой объект экономически реализуется, прежде всего, в самом процессе производства. С помощью чьих средств производства и чьей рабочей силой создается необходимый и прибавочный продукты и под чьим управлением или надзором осуществляется сам производственный процесс – это вопрос о собственности на оба фактора производства.
Экономически собственность на рабочую силу при рабовладении реализуется неотделимо от реализации собственности на средства производства, поскольку здесь собственником на оба фактора производства является одно и то же лицо. Весь продукт, созданный рабом, отчуждается от него его собственником. Раб воспроизводится (если воспроизводится) как средство создания новой экономической ценности.
В феодальных системах экономики объектом отчуждения является, в основном, добавленный труд или его продукт. Это могло происходить по-разному. Иногда первичное присвоение созданного продукта осуществлял сам работник, который после этого отчуждал его часть (прибавочный продукт) феодалу. В других случаях прибавочный продукт присваивался феодалом непосредственно в процессе его создания (при работе на участке феодала, при отбытии повинностей и т.п.).
В современный период в системах экономик индустриально развитых стран положение иное. Здесь собственником рабочей силы является сам ее носитель – работник. Эта его собственность реализуется для него экономически в продаже рабочей силы по ее дневной стоимости с индивидуальными отклонениями от средне-экономической для данной страны величины в ту или иную сторону. При этом отношениями обмена цена рабочей силы приравнивается к величине переменного капитала (или к величине переменных затрат). В данном обмене работодатель приобретает право распоряжаться рабочей силой работника на время производства, предусмотренное договором. В свою очередь, присвоение данного фактора производства на время дает основание его временному владельцу присваивать все результаты производства и, прежде всего, добавленную стоимость. Часть этих результатов, а именно необходимый продукт, эквивалентный стоимости рабочей силы, возвращается во вторичное присвоение к собственнику рабочей силы в форме заработной платы.
Особенную картину отношений с рабочей силой мы наблюдаем в административно-командной системе. Хотя государство здесь и давит всеми своими механизмами власти (паспортный режим – режим прописки, различного рода ограничения на передвижения внутри страны и вне ее, по выбору места жительства, работы и т.д.), тем не менее, экономически собственником рабочей силы никто, кроме самого работника, не становится, не превратив человека в животное. Современное государство конца ХХ века не может превратиться в полной мере в рабское государство; этого не позволяет мировое сообщество. А экономическая реализация государственной собственности на рабочую силу означала бы тотальное закрепощение рабочего населения. Хотя история СССР и свидетельствует о том, что существовавшая власть предпринимала подобные попытки (система ГУЛАГа), но государство все же не могло объективно экономически обобществить и рабочую силу. Экономически это не получается. Поэтому осуществлялись внеэкономические меры.
Если бы в распределении реализовалась только одна госсобственность на средства производства, то все работники имели бы лишь продукт, по величине сопоставимый с величиной одной лишь зарплаты. Но они получали все же кое-что и из общественных фондов потребления. В таком распределении проявлялись одновременно частично госсобственность на средства производства и личная собственность на рабочую силу. Существовавшее распределение не являлось распределением по труду. Труд – процесс, и если он происходит в обществе, то возникает его общественная форма. Вот эта форма и является основой других форм в распределении.
Специалист по «социалистическому распределению», Н.Гвоздев
в 1991 г. утверждал, что работники в административно-командной системе превратились в наемных лиц государства (что пытался ранее доказать В. Корниенко), и что в СССР не было распределения по труду, а зарплата определялась на основе стоимости рабочей силы [30] . Но если это признать, то надо признать и логически вытекающее из этого следующее положение. Государственными органами, определявшими размеры зарплаты, рабочая сила отечественного работника оценивалась очень низко, ибо в зарплате компенсировались лишь две трети (может, даже меньше) реальной стоимости рабочей силы. Во-вторых, надо также признать, что если таковой обмен происходил, то, стало быть, рабочая сила находилась в личной собственности работника. Ибо обмен может состояться, только если сам собственник выносит на рынок свой товар.
Но мы не стали бы утверждать это так категорично в отношении обмена рабочей силы в условиях административно-командной системы. Здесь присутствует смесь экономического обмена и внеэкономического принуждения со стороны государства. Обмен есть всегда обмен эквивалентов. Неэквивалентный «обмен» – это нонсенс, не соответствует самому содержанию, отражающемуся в термине «обмен». В зарплате работника в бывшем СССР эквивалента стоимости его рабочей силы невозможно обнаружить. За оболочкой формального найма здесь происходило внеэкономическое отчуждение государством части «обмениваемого эквивалента», части стоимости рабочей силы. Именно из-за этого в бывшем СССР несколько десятилетий происходило неполное, некачественное, ненормальное воспроизводство рабочей силы, происходило недопроизводство. Таким образом, здесь происходил не обмен рабочей силы в качестве товара на необходимый продукт как ее эквивалент по стоимости, а, под прикрытием формы обмена отчуждение государством части необходимого продукта работников. Тем самым государство пыталось присвоить не принадлежащее ему «имущество» – рабочую силу. Однако, как видим, чисто экономически это не осуществимо, поэтому применялись меры внеэкономического принуждения и отчуждения. Б.С. Лисовик показывает, что многие авторы увлеклись иллюзией, касающейся обмена рабочей силы: одни рассматривают ее как якобы реальность переживаемого момента, от которого общество должно уйти, а другие - как то, к чему общество должно стремиться, поскольку это, мол, благо [31] . Эти споры на страницах научных изданий в начале 90-х годов показывают, что отечественные экономисты ведут речь не о реальных фактах экономической действительности, а об идеологических формах: что хорошо и что плохо. Однако этот вопрос о том, что лучше или хуже для общества, находится вне науки, за ее пределами, в сфере политики и идеологии, в лучшем случае, в сфере разработок предложений, вытекающих из того или иного научного исследования.
В производстве материальных благ при любой существовавшей и существующей экономической системе работник играет важную роль. Его конкретные экономические характеристики вырастают из совокупности отношений, складывающихся при проявлении двух главных общественно-экономических функций: собственника средств производства и производителя материальных благ. Естественно, обе эти подсистемы отношений в своей взаимосвязи должны войти в структуру экономической формы личного фактора производства. Таким образом, любой индивид, любое частное лицо как личный фактор производства получает свою социально-экономическую характеристику.
Здесь мы подошли к определению такого явления в человеческом сообществе, которое вызывало и все еще вызывает иногда жаркие споры среди теоретиков социальных и экономических дисциплин, а именно к определению понятия «собственность». Поэтому мы должны, хотя бы кратко, задержать внимание на данном явлении.
Собственность - это не вещь, и не отношение человека к вещи. Человек может присваивать, но «не иметь» собственности, не вступать в отношения собственности с другими людьми. Так, вообще создавая какой-либо продукт, индивид потребляет вещество природы и, следовательно, присваивает его. Существуя, человек дышит, видит и т.д., однако ни воздух, ни свет не становятся его собственностью. Такие условия труда, которые, будучи «дарами» природы по своему существу (воздух, осадки, сила ветра и т.п.), не поддаются монополизации, и при этом не являются продуктом труда человека, не становятся и объектами собственности. В связи с их использованием вообще не возникает никаких экономических отношений. И таких примеров можно привести во множестве.
Поэтому можно заключить, что для экономического определения собственности необходимо, чтобы субъект собственности обязательно находился в определенных экономических отношениях по поводу использования объекта собственности с другими людьми (собственниками или не собственниками). То есть «собственность» – это социальное, экономическое и одновременно правовое отношение между людьми по поводу вещей, продуктов труда, результатов производства и его факторов.
Часто экономические отношения понимаются теми или иными исследователями статично, т.е. как данные сейчас действительностью и неизменяемые. Они охватываются рассудком сразу целиком, полностью как система, как некое цельное, не дискретное явление. Такое представление является абстрагированным от действительности, абстрагированным от носителей, субъектов этих отношений. При этом субъекты часто предстают в экономических схемах или рассуждениях как одноликая цельная живая масса, экономические отношения в которой не прерываются, если только их осуществлению не препятствует какая-либо злая воля. В реальной действительности это не так. Одни индивиды только еще вступают в каждый данный момент в какие-либо экономические связи, другие уже имеют, осуществляют те или иные экономические отношения, третьи – выходят из них. Представляемые как система связей и зависимостей всех индивидов в данном обществе в данное время, экономические отношения есть бесконечный процесс. Но реально это в то же время и дискретный процесс.
Поэтому суть вопроса об экономическом проявлении собственности не сводится к тому, что какая-то группа людей не выступает в данный момент прямым участником присвоения, например, средств производства. Но она заключена в том, что в данном обществе в данный период его развития имеется необходимость и реальная возможность для его членов вступать в эти отношения в любой момент, входить в эту экономическую связь с другими членами общества. Какие-то группы, слои общества в каждый данный момент могут и не участвовать в экономических отношениях собственности. Но эти отношения продолжают существовать как система, если при этом у любого индивида имеются необходимые условия и реальные возможности вступить в эту связь хотя бы временно (спорадически); т.е. нет никакой экономической и социальной преграды для этого.
Объективное материальное выражение «собственности» не может выражаться иначе, чем выражаются всякие иные экономические отношения. Эта их объективность и материальность выражается в объектах собственности, субъектах собственности и в результатах данных отношений. Кроме того, экономическая реализация собственности должна обязательно выразиться в каком-либо доходе по титулу собственности.
Итак, вопрос об экономической реализации собственности сводится к следующему: в чем экономически реально предстает собственность, ее существование, в каких экономических формах она себя выражает. Результатом отношений собственности является тот или иной продукт (общественный, совокупный, национальный, прибавочный и т.д.). В продукте мы обнаруживаем
воспроизведенными не только моменты процесса труда (сырье, орудие труда, сам труд как целесообразную деятельность), но и экономическую форму этих моментов.
Продукт как результат можно в известном смысле назвать формой осуществления его создателя. Но это такая форма, которая есть нечто внешнее по отношению к самому существованию создателя, не зависящему в каждый данный момент от своего будущего результата. «Собственность» как явление есть также результат определенных волевых действий тех или иных индивидов, находящихся в данный момент в определенных экономических связях.
Говоря о реализации собственности, исследователи часто подчеркивают характер ее субъекта. Причем под последним подразумевают как отдельное лицо, так и орган, организацию, социальный организм, общность (коллектив, общество), не затрудняя себя его экономической детализацией.
Действительно, юридически различные уровни общности, в которых скрыты и отдельные индивиды, и их экономические связи между собой, являются такими субъектами собственности, например, фирма или государственный орган. Более того, отдельная персона, представляя юридически субъекта собственности (орган, организацию, общность), никогда не выступает в отношениях в качестве собственника, а лишь представляет его интересы. В экономических же связях те или иные отношения собственности формируются всегда между индивидами, поскольку экономическая реализация имеет дело с доходом конкретного лица. И потому экономическая реализация собственности складывается из совокупности действий каждого реального члена той или иной ассоциации, от его взаимодействия с другими членами. Например, менеджер коллективного предприятия, или председатель акционерного общества как представитель собственников данной фирмы может в некоторых событиях предстать персонально, единолично субъектом юридических отношений; но именно в качестве представителя. Однако экономическая реализация данной формы собственности будет складываться не из действий только одного этого, единичного субъекта, но из совокупности действий всех участников, которыми бы обеспечивались интересы каждого участника данных экономических отношений.
Рассуждения о той или иной собственности принимают форму мистификации, когда под единым субъектом собственности (например, собственности ассоциации) подразумевают одного (единичного) реального субъекта или же ставят этого единого субъекта в отношение по экономической реализации собственности с отдельным индивидом. Отдельный субъект может, конечно, представлять экономические интересы многих. Но это отнюдь не означает их экономической реализации, поскольку она заключается в экономических действиях каждого носителя интереса. Общество в лице своих институтов представляет различные экономические интересы его членов. Но это еще не свидетельствует об экономической реализации общей собственности, которая складывается из многообразия связей и отношений индивидов в рамках такого общества, становится результатом их практических действий в производстве и обмене.

* * *
Библиография к 2.2. [Б]
30. Гвоздев Н. Сущность заработной платы: догмы и реальность //
Вопросы экономики, 1991, № 1.
31. См. обзор в: Экономические науки, 1990. № 3.

Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение

2.2. [В] Социально-экономическая форма производственных
факторов
Собственник каких-либо общих средств производства многолик. Это определенная ассоциация граждан, действующих в социальных масках работников, менеджеров, плановиков, аналитиков, надсмотрщиков за производством и т.д., имеющих свои особые индивидуальные интересы, не всегда совпадающие с интересами той ассоциации (или группы), в которую входят данные индивиды. И потому важным становится вопрос о причинах, обусловливающих поведение индивидов в тех или иных отношениях собственности.
Ясно, что самой общей причиной вступления частного лица в экономические отношения собственности с другими индивидами является необходимость обеспечения себя средствами существования. Но что направляет его в отношениях, в которые он уже вступил, в его действиях, поступках в этих отношениях? Воля, помыслы, интересы индивида определяются отнюдь не абстрактными представлениями о всеобщем (будь то общий интерес фирмы, или абстрактное всеобщее благо, или так называемый государственный интерес, который есть не что иное, как интерес людей, стоящих у власти и т.п.). Они определяются его реальными потребностями, поставленными этим абстрактным для него «всеобщим» в определенные экономические условия. Его интересы вытекают из конкретной экономической действительности.
Многообразие связей и отношений собственности в качестве системы порождает конкретные обстоятельства, с которыми сталкиваются реальные потребности индивида. Результатом данного «столкновения» становится конкретная экономическая деятельность (или бездеятельность) индивида и ее направленность (активность или пассивность) в производстве. Да и сама система отношений собственности формируется как результат взаимодействия двух сил: осуществление реальных дискретных отношений собственности между разными индивидами и реальные потребности каждого индивида. Результат взаимодействия этих составляющих может различаться в однотипных производственных ситуациях в зависимости от методов управления социальными организмами. В одном случае он может «работать» на укрепление системы экономических связей, в другом – на ее разрушение.
Приведенные выше теоретические посылки находят свое подтверждение в тех или иных рекомендациях по реформированию экономики, либо в практических шагах в этом направлении. Да и сама экономическая политика, воплощающаяся в действительности, часто базируется на подобных посылках, о чем свидетельствует дискуссия периода «перестройки», о которой шла речь выше.
Путаница с разными формами собственности, продемонстрированная дискуссией, отождествление государственной собственности с ассоциированной, десятилетие назад привело к ошибочным рекомендациям по выводу отечественной экономики из кризиса. Выход из него многим виделся не в замене формы собственности, которая принципиально не способна породить высокопроизводительный труд, а в сохранении государственной формы, в совершенствовании политической системы власти, поскольку «резервы системы далеко не исчерпаны» [32] . То есть выход из экономического тупика виделся некоторым не в том, чтобы ликвидировать основу этого тупика, государственную собственность, которая дает власть чиновному аппарату, а в совершенствовании самого этого аппарата. Другие для выхода из кризиса административно-командной системы экономики, основой которой является государственная собственность, призывали начать очередную кампанию по борьбе с «плутократическим интересом», с «теневой экономикой», паразитирующей на «общенародной, кооперативно-колхозной, индивидуально-семейной формах собственности» [33] . То есть причина кризиса экономической системы огромной империи виделась им в обыкновенном мошенничестве, с которым надо было решительно бороться.
Иллюзия оптимального характера государственной собственности, возведенной отечественными идеологами в ранг общенародной, до сих пор владеет умами многих исследователей. Государственная собственность во все эпохи давала экономические выгоды лишь государственным органам власти, а также соподчиненным им органам, ведомствам и организациям.
При нормальном течении экономического процесса частная собственность обеспечивает, в конечном итоге, благополучие не только собственника, но и работника. Государственная же собственность не может экономически реализовываться иначе, как только для блага особых частных лиц, имеющих определенное служебное положение в государственных органах.
* * *
Итак, здесь мы можем достаточно аргументировано заключить, что любая экономическая деятельность базируется, как было показано выше, на социально-экономической форме рабочей силы и социально-экономической форме средств производства. Однако здесь встает вопрос также о стимуле, или интересе.
Глобальной проблемой любой современной экономики является стимул. С тех пор как в человеческом обществе появилась частная собственность, родился великий стимул к высокопроизводительному труду – чувство хозяина своего собственного производства, частный интерес. Поэтому в качестве третьей составляющей (наряду с собственностью на средства производства и собственностью на рабочую силу) основы любой хозяйственной системы можно назвать интерес, который, в свою очередь, зависит от первых двух.
Сам по себе анализ реальных экономических отношений невозможен в отрыве от исследования экономических интересов субъектов отношений. Вместе с тем, потребность практики заключается в создании таких механизмов хозяйствования, которые повседневно оказывали бы воздействие на экономические интересы участников производства с необходимым для общества результатом. Интерес – это именно то явление, через которое и обнаруживаются чаще всего реальные экономические отношения. И часто бывает так, что исследование останавливается или заканчивается там, где оно только должно было бы начинаться.
Все говорят об интересах. Но в рассуждениях экономистов, журналистов и политиков они предстают в абстрактном виде, как нечто неуловимое. В распространенных схемах, отражающих взаимодействие индивидов, коллективов и общества, экономические интересы индивидов в лучшем случае упоминаются. И потому часто в картине различных социальных образований «общество» и «коллектив» предстают без индивидов или над ними. Что же касается самой основы интересов, то в таких схемах основа индивидуального интереса чаще всего выводится почему-то из общего интереса.
Чаще всего экономические интересы, вне зависимости от их объектов, обобщаются в три группы: общественные интересы, коллективные интересы и личные, индивидуальные (частные) интересы. В качестве их основ выделяют собственность на средства производства и труд. Так, до недавнего времени в отечественной экономической литературе основой экономического общенародного интереса объявлялась «общенародная», государственная собственность на средства производства и труд общества. Коллективного, соответственно, - коллективная собственность (там, где она была), а на государственных предприятиях – владение, распоряжение средствами производства и труд коллектива. В качестве же основ экономического интереса отдельного производителя назывались труд индивида и личная собственность на предметы потребления. Последняя чаще всего предстает в описаниях как принадлежность вещи отдельной личности. Однако в таком качестве она есть нечто производное от отношений, складывающихся в производственном процессе. Налицо нарушение формальной логики: в качестве основ общего и коллективного интересов ставят существенное – собственность на средства производства (в той или иной ее форме), а в качестве основы личного интереса ставят нечто производное от предшествующего. В некоторых других схемах в качестве второй основы личного интереса ставили общую или коллективную собственность на средства производства.
Во всех подобных схемах в качестве одной из экономических основ личного интереса представлено нечто внешнее по отношению к самому интересу. Связь между индивидуальным интересом и его экономической основой, таким образом, конструируется механистически: искусственно связывается то, что не является экономически связанным. Отсутствие же ясности в вопросе об основе индивидуального интереса приводит в практике хозяйствования к неоправданным, неверным решениям о формах и методах воздействия на индивида в тех или иных экономических ситуациях.
Социально-экономические различия, даже в пределах одного и того же слоя или класса общества, существуют в любой стране мира. К сожалению, и социологи, и экономисты часто не видят за этим различий интересов. Надо, однако, признать, что в самых последних концепциях «маркетинга» экономисты все же попытались проанализировать эту ситуацию, но лишь с позиции поиска блага для фирмы. Любой член общества, даже общества «всеобщего благоденствия» самой экономической действительностью постоянно раздваивается в противоречии производителя и потребителя. И вся проблематика менеджмента (как на уровне одной фирмы, так и в макроэкономическом масштабе) состоит в том, чтобы разрешить это противоречие, не ущемляя интересов двух планов одной и той же личности. Когда индивид работает в пределах фирмы и ее режима, фирма хотела бы, чтобы он демонстрировал наивысшие результаты в производительности труда. Когда индивид находится вне пределов производственного процесса фирмы, ее руководству хотелось бы, чтобы данный индивид покупал именно ее продукцию.
Эти противоречия между интересами разных уровней социальной общности и их дифференциации, а тем более сфокусированными в одной и той же личности, не могут быть устранены введением какого-либо одного универсального рычага управления. Но как можно, в таком случае, решить проблему согласования интересов различных слоев общества в макроэкономическом масштабе, привести их к одному «знаменателю»? Ведь носители интересов – всегда конкретные люди. Если вы хотите устранить ведомственный интерес, или монополистический интерес, или преступный интерес, ликвидируйте ведомство, монополию, уголовное сообщество. Но одно дело – ликвидировать ведомство, в деятельности которого причудливым образом переплетаются интересы многих работающих в нем людей. И совсем иное дело – устранить носителей или социальных представителей интересов, которые могут работать в разных ведомствах. Власти административно-командной системы решали данную проблему просто, «топорно». Чтобы ликвидировать частный интерес, мешавший осуществлению дюринговско-ленинско-сталинской схемы «строительства нового общественного строя» в «отдельно взятой стране», при котором все населяющие ее были бы одинаково счастливы, власти ликвидировали его носителей. А поскольку такими носителями были, прежде всего, крестьяне, составлявшие большинство населения страны, то репрессии обрушились в первую очередь на крестьянство. Так называемый процесс раскулачивания и коллективизации есть не что иное, как процесс ликвидации крестьянства как носителя частного интереса. В конце концов, кампании репрессий привели к тому, что все российское общество (и не только оно) превратилось в крепостного работника у административного, чиновного аппарата.
Любой экономический интерес выражает реальные потребности своего носителя. Непосредственный производитель материальных благ имеет различные потребности, которые могут возникать в зависимости от разнообразных обстоятельств, в том числе и случайных. Но в многообразии реальных потребностей есть определенный круг устоявшихся потребностей, которые в целом определяют направленность хозяйственной деятельности индивида.
Таким образом, потребности объективно распадаются на случайные и необходимые. В качестве необходимых исследователи выделяют потребности людей, обеспечивающие их существование в качестве производительной силы общества [34] . Последние образуют основу направленности хозяйственной деятельности индивида. Закономерности их формирования вытекают из социальной и экономической зависимости индивида от общества, от характера общественного строя.
На основе необходимых потребностей формируется и определенный круг индивидуальных экономических интересов производителей. Следовательно, однонаправленность действия личных, коллективных, общих и других видов экономических интересов предполагает общую им основу – необходимые потребности.
Направленность хозяйственной деятельности членов общества или их экономическая активность получает воплощение в экономических отношениях и связях, в которые они вступают. Однако она (направленность), так же как и интересы работающих, может не полностью или совсем не осуществиться в экономических отношениях, в которые они вступают по обстоятельствам. Цель их деятельности может быть отражена в разных интересах. Следовательно, не цель и не направленность деятельности составляет внутренний элемент экономического интереса, а напротив, каждый данный экономический интерес внешним образом наполняет целевую деятельность или направленность их деятельности. И от того, реализован ли тот или иной экономический интерес работников, зависит и направленность деятельности в целом, и полная обеспеченность общего коллективного интереса предприятия. Если «подмывается» экономический интерес отдельного работника, общий интерес производственного коллектива не реализуется полностью. Если по ком-то звонит колокол, он звонит и по тебе! Энергия экономического поля, в котором действует индивид, выражающаяся в экономическом эффекте, результате его взаимодействия с другими индивидами, в этом случае снижается, а стало быть, не в полной мере будут реализованы интересы и всех других участников.
Экономические интересы относятся к миру явлений. Это видимость или проявление экономических отношений. Мир сущностей, образуемый системой экономических отношений и связей каждого данного общества, являет себя через экономические интересы.

* * *
Библиография к 2.2.[В]
32.Мамутов В. Демократизация или денационализация? // Литературная газета, 1989. 6 сент., № 36, с. 11; Мамутов В. Еще раз о преодолении недооценки товарно-денежных отношений // Экономические науки, 1989. № 7, с. 76; Цакунов В. О взаимосвязи форм собственности и форм хозяйствования // Вопросы экономики, 1989. № 1, с. 97.
33. Суслов И. Вариант политико-экономического подхода к плутократической форме собственности // Экономические науки, 1990. № 8, с. 58
34.См.: Кемеров В.Е. Проблемы личности: методология исследования и жизненный смысл. М., 1977, с. 142.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

Продолжение

2.2. [Г] Социально-экономическая форма производственных
факторов

Экономические интересы выступают носителями таких свойств системы отношений как притяжение и отталкивание. Проявление и реализация одних из них вызывает притяжение в системе, увеличение экономического эффекта взаимодействия индивидов на производстве. Реализация других (или, напротив, нереализация, например, индивидуальных интересов) - отражается в отталкивании в системе, в затухании или прекращении оптимального взаимодействия индивидов. Это внешним образом проявляется в возникновении острых социальных конфликтов, в появлении так называемого нездорового морально-психологического климата в коллективе, что, в конце концов, приводит к распаду старых и возникновению новых социальных организмов. А это, в конечном итоге, отражается в экономических показателях деятельности фирм.
В каждом экономическом интересе, в том числе, и прежде всего, в индивидуальном, в явной или неявной форме проявляются все возможные уровни – личный, коллективный, общенародный. Это так, поскольку любая ассоциация как таковая есть не конгломерат и не сумма отдельно взятых индивидов (а тем более не отдельно взятое из совокупности индивидов живое существо), а сложная система взаимосвязей разных индивидов. Любой так называемый коллективный, групповой или общий интересы начинают проявляться или становиться более или менее ощутимыми лишь постольку, поскольку множество разных индивидов вступают в отношения друг с другом, и тем самым формируется ассоциация. Даже в самой простой форме реализации экономического интереса - зарплате – заключены все отмеченные уровни и отражены все связи и зависимости системы экономических отношений в данной стране.
Человек живет в обществе, осуществляет свою индивидуальность в обществе и посредством общества (через коллектив). Все его связи и отношения с другими членами коллектива и общества отражаются в его интересах, среди которых определяющими являются экономические интересы. Естественно, всякое его отношение, будь то отношение с отдельным членом общества или отношение с какой-либо группой людей, со многими людьми в рамках коллектива, отражается в том или ином его особенном экономическом интересе. Но это все - его интересы, интересы его личности. В реализации им этих интересов отражается степень восприимчивости, понимания, заинтересованности данной личности в осуществлении интересов многих других, с которыми она вступает в отношения в рамках общества, коллектива, группы или с отдельными членами общества. Поэтому всякий общий интерес обязательно преломляется через индивидуальные интересы многих, находит в них свою поддержку или, напротив, встречает отторжение и таким образом проявляется как некая усредненная, уравновешенная величина, не сводящаяся к механической сумме индивидуальных интересов.
Реальным носителем любого интереса всегда является тот или иной индивид. Когда, например, мы говорим об интересе коллектива, об общем интересе какой-либо группы людей, то для нашего мышления главным становится именно это второе, т.е. прилагательное «коллективный», «групповой», которое суть внешнее к самому существительному – «интересу». Мышление уже начинает представлять группу как некий живой субъект, обладающий единой волей и единым, или одним, экономическим интересом. Но это только иллюзия нашего мышления. Никакого особого «интереса группы» не существует. Есть разные частные интересы членов группы, которые, сталкиваясь при взаимодействии, рождают некий «средневзвешенный» результат взаимодействия интересов, некую «средневзвешенную величину» разных интересов. Конечно, эта величина будет отличаться от «средневзвешенной величины» взаимодействия интересов членов другой группы или коллектива или общества. И нам кажется, что эта-то величина и есть главное, преобладающее, существенное и т.п. Но она в каждый данный момент мимолетна, изменчива и несущественна. Измените состав группы, поменяйте в ней хотя бы одного члена группы, и «средневзвешенная величина», представляемая нашим сознанием как «групповой интерес», изменится.
Действительными и существенными являются интересы отдельного индивида, вступающего в те или иные экономические взаимодействия, которые при столкновении с экономическими, политическими, юридическими обстоятельствами и порождают эти самые «средневзвешенные величины» взаимодействия разных интересов. Реальным носителем любого интереса является человек, индивид. У него, в его действиях, в разной степени проявляются различные интересы. Поэтому действительным или реальным единством всех и всяких видов интересов является круг интересов отдельного индивида, т.е. когда этот реальный носитель включает в круг своих интересов и интересы других частных лиц, членов групп, членов общества. И практические результаты управления экономикой будут зависеть от того, в какие экономические условия поставлен этот реальный носитель разных интересов - индивид.
Люди – носители интересов. Никакой интерес не существует изолированно от своих носителей. Но когда говорят об общественном интересе или интересе фирмы часто дело представляют таким образом, будто существует некое абстрактное множество жизней, спрессованное в одну живую сущность, отражением потребностей которого выступает общий интерес. Этот стереотип особенно рьяно отстаивают тогда, когда речь заходит о государственном аппарате, интересы работников которого пытаются отождествить с интересами всех членов общества.
Государственные мужи любят порассуждать о «государственных интересах», особенно в парламентах, когда речь заходит о финансовой стороне дела того или иного государственного органа власти. Вмиг находятся представительные защитники этих самых «государственных интересов» народа, нации. Но что такое «государственный интерес»? Разве «государство» – одухотворенное, живое, мыслящее существо? Это система, в которой в связях находятся различные государственные органы, в которых, в свою очередь, работают различные люди со своими различающимися, в том числе и экономически, интересами. Специалист по управлению Б.З. Мильнер, приняв определенное участие в дискуссии периода «перестройки», писал: «Функции государства в осуществлении и регулировании хозяйственной деятельности была, есть и будет. Потому что государство олицетворяет общенародные интересы…» [35]. Он не выказал при этом никакого сомнения, автоматически повторив то, что когда-то родилось в недрах административных кабинетов. «Олицетворять», т.е. выражать в своем лице, интересы может только человек (во всяком случае, относительно человеческой экономики) – частный индивид или представитель какой-либо организации или органа. Государство как институт власти есть система связей различных по функциональной роли, задачам и целям государственных органов, в которых работают люди, обладающие разными интересами. В силу особенностей функций того или иного государственного органа работники его аппарата имеют особые специфические интересы, которые не совпадают с интересами работников других органов и тем более с интересами всех членов общества. В разные годы волнами поднимающаяся в печати разных стран критика государственного аппарата направлена как раз на эту специфичность, ведомственность, замкнутость интересов работников аппарата различных государственных органов. Представление о том, что все государственные органы в совокупности (парламент, правительство, армия, полиция, суд, прокуратура, министерства и ведомства, муниципалитеты разных уровней и т.д.) направленностью своей деятельности выражают общенародный или общенациональный интерес, является либо великой иллюзией, либо великой глупостью (которая стоит рядом с первой), либо великим обманом – оправданием существования и деятельности названных аппаратов.
Работники государственных органов власти имеют различающиеся интересы не только в силу того, что различаются их собственные потребности, как людей. Но и в силу различающихся функций разных государственных органов. У суда – одни функции, у правительства – другие, у какого-нибудь ведомства (особенно если оно «сидит» на общем, национальном богатстве, например, нефти) – третьи и т.д. И совершенно понятно, что работники какого-либо государственного органа, имеющие свои собственные личные интересы просто как люди (пища, кров, одежда, безопасность, секс и т.д.), имеют кроме того также и такие личные интересы, которые порождаются родом их деятельности, вытекают из их профессиональных функций. И только в очень абстрактной (и мошеннической) схеме все это многообразие и несовпадение огромного количества разных интересов можно изобразить как один государственный, а тем более общественный интерес.
Когда говорят о так называемых государственных интересах, то под этим в действительности скрывается преобладание интересов отдельной категории лиц, работающих в государственных органах, которые имеют власть, и деятельность которых является преобладающей, господствующей над деятельностью всех других государственных и общественных структур. Попытайтесь вникнуть, до атомов изучить (если это будет позволено), «государственные интересы», и вы выявите действительные интересы сравнительно небольшого круга людей, имеющих власть в данном обществе.
Разложите любое современное общество на классы, социальные слои, сословия и т.д. с целью его научного анализа, и вы неизбежно получите небольшой круг лиц, которые заинтересованы в сохранении и расширении влияния государственной собственности на вещественные элементы производства, а по возможности также и на человека. Особенно остро это проявляется во всех ныне существующих режимах административно-командной системы экономики. Чем более сильной с точки зрения принуждения и репрессий оказывается власть, тем более широкими оказываются круги нищего населения под этой властью. Это взаимозависимо. И данная констатация исторических фактов не нова. В свое время Ж.Ж. Руссо отразил зафиксированный им исторический факт в следующих словах: «Вы хотите сообщить государству прочность? Тогда сблизьте крайние ступени, насколько то возможно; не терпите ни богачей, ни нищих. Эти два состояния, по самой природе своей, неотделимы одно от другого, равно гибельны для общего блага; из одного выходят пособники тирании, а из другого – тираны. Между ними и идет всегда торг свободой народною, одни ее покупают, другие – продают» [36].
Итак, если при анализе интересов исследователи подразделяют их на «общественный», «коллективный», «личный» и т.д., то в реальной действительности они не существуют изолированно. Каждый член общества всегда выступает в той или иной степени носителем, представителем и выразителем всякого интереса, но с разной степенью заинтересованности в его реализации. Однако предубеждения по отношению к личному интересу все еще очень сильны, особенно в отечественной экономической среде, которая морально еще не до конца вышла из так называемого тоталитарного коллективизма. Личный интерес часто сводят чуть ли не к единственному стремлению индивида – личному благополучию и обогащению. Подобные предубеждения в отношении личного интереса, мелькающие до сих пор на страницах СМИ, проявляются в высказываниях в том роде, что, мол, в общем интересе отражена забота о деле, о благе всех членов общества и потому он – прогрессивен, и за его осуществление надо бороться. А вот личный интерес якобы отгораживает человека от общего дела, общего блага.
Какое отношение это имеет к экономической реальности? А все то же, старое, известное еще со времен Адама Смита – «действие свободной руки». Это старый вопрос о регулировании экономики: допустить ли возможность самостоятельных действий экономических агентов на основе собственной информации и разумения, а государству оставить лишь функцию защиты их от произвола различных структур. Либо надо укоротить эту руку свободного производителя и с помощью государства определять ему, что и как производить.
В действиях одной и той же личности может проявляться как общий, так и личный интерес. Во множестве наблюдаются ситуации, в которых отдельная личность активно действует во имя осуществления общего идеала и блага. И общий интерес проявляется в образе мышления, действия, жизнедеятельности в целом данной личности, как самый что ни на есть ее кровный личный интерес. Доказательством этого являются также примеры жизнедеятельности великих людей. Но точно так же история дает массу примеров того, как эгоистический личный интерес так называемой великой личности (завоеватели, «великие исторические личности» и т.п. типы) приводил целые нации к великим катастрофам.
Степень проявления интереса в пользу общего или личного блага в действиях отдельной личности зависит не только от сознательности данной личности, восприимчивости ее к общественным целям и благам, но часто оказывается зависимой от экономических и социальных условий, в которых данная личность оказалась, например, личность Наполеона.
Можно было бы согласиться с утверждением о том, что «у бюрократа мировоззренческой позиции по сути дела нет. Выдает он за нее исключительно личный интерес» [37]. Но такой вывод является неполным, поскольку за нее бюрократ выдает не только свой личный интерес, но и другие свои интересы, рождающиеся в связях его с определенной группой лиц, клана, через посредство которых он реализует и свой сугубо индивидуальный особый интерес. Собственно говоря, свой индивидуальный интерес осуществляет точно так же и любая другая, в том числе «положительная» с точки зрения общественной морали, личность. Она также выдает за свои кровные интересы того коллектива, в связях с которым находится, интересы общества, посредством которого проявляет себя как личность и реализует свои сугубо индивидуальные интересы.
Дело не в самой по себе связи личного и общественного (коллективного) интересов, их иерархии. Например, когда человек своими решительными и смелыми поступками выделяет себя из группы, «коллектива», в котором процветает круговая порука, результатом «труда» которого является брак, халтура, «мутный вал серой, низкокачественной продукции», - когда такой человек своими действиями противопоставляет себя такому «коллективу», его общественность не порицает. Напротив, негодующее (по поводу действий «коллектива» против этого человека) общественное сознание полностью на стороне последнего. Дело, следовательно, в характере связи личного и общего интересов, в характере их противопоставления в жизни.
Если уж общество (общественность, СМИ, правительство через свои органы влияния на массы и т.п.) ведет «борьбу» за «прогрессивные» интересы, то уж во всяком случае ему надо вести ее не за общественный интерес против личного интереса, а за такую систему реализации интересов, которая бы всей своей структурой связей, методами управления и хозяйствования экономически обязывала каждого члена общества в его действиях реализовывать и его личный, и его общий интерес. Ибо действительное единство интересов состоит в том, что их носителем и выразителем является один и тот же субъект. А такой хозяйственный механизм не может появиться в огосударствленной экономике. Это показал опыт административно-командной системы.
Подведем некоторые итоги. До этого мы обнаружили, что в качестве основы той или иной экономической системы, тенденции развития которой желательно прогнозировать, выступали два фактора: социально-экономические формы (собственность) личного и вещественного фактора производства. Теперь мы видим, что в дополнение к этим двум «столпам» выступает также стимул в социально-экономической форме интереса.
Современный менеджмент постоянно находится в поиске рычагов, механизмов, которые бы заинтересовали работников в высокопроизводительном труде, подняли бы дисциплину труда, увеличили его интенсивность; т.е. в поиске тех методов управления, которые бы наилучшим образом заставляли «работать» названные выше основы хозяйственной системы. Само управление производством является одной из главных функций собственника.

Библиография для 2.2 [Г]

35. Управление и управленцы // Аргументы и факты, 1988. № 11.
36. Руссо Ж.Ж. Трактаты. М., 1969, с. 188.
37. Победить бюрократа можно лишь бескомпромиссно борясь с ним // Правда, 1988. 9 июня.
* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [А] Выгоды и потери вмешательства государства в
экономический процесс
Для решения проблемы вмешательства института государства в экономический процесс необходимо выработать критерии оптимальности подобного вмешательства. Когда экономисты говорят и пишут об экономическом росте той или иной страны, они имеют в виду, прежде всего, рост ВВП или ВНП. Эти показатели далее уже не осмысливаются критически как показатели оптимальности меры вмешательства государства в экономический процесс, а принимаются за данность. Казалось бы, что в тех странах, где наблюдаются высокие темпы их роста или их рост вообще, само собой разумеется, надо было бы говорить о благоприятном вмешательстве государства в экономический процесс. Но это не совсем так.
Если мы зададимся вопросом, на какие нужды данной нации направляется большая доля выросшего ВВП (ВНП), то мы обнаружим, что в разных странах эта доля существенно отличается по ее адресности (военная сфера, развитие промышленности, развитие инфраструктуры, социальная сфера). Экономисты не увязывают вопрос об оптимальности вмешательства государства в экономический процесс с вопросом о том, на какие нужды в данной стране направляется по преимуществу возросший экономический потенциал. А это, на наш взгляд, главный вопрос для определения оптимальности.
Здесь мы выдвигаем главный критерий оптимальности меры подобного вмешательства. На наш взгляд, оценивать степень оптимального вмешательства государства в экономическую деятельность населения и предприятий необходимо с точки зрения экономического процветания населения. Если основная доля выросшего объема ВВП направляется в военную сферу (тем более в мирный период), то следует вести речь не об экономическом росте данной нации, а о росте военной мощи данного государства. А это разные вещи и они по-разному должны оцениваться. Не погрешив перед истиной, нельзя подменить одно другим. Экономистам, политикам, журналистам, пишущим на данную тему, все еще трудно отделить экономический успех нации от военного и экономического потенциала государства, власти, правящей данной нацией. Военный потенциал данного государства, активно влияющего на свою экономику, может быть весьма высоким, но при этом население данного государства живет в нищенских условиях. И потому сам по себе рост ВВП в данной стране не может служить критерием оптимального вмешательства государства в экономику без анализа того, на какие цели используется выросший ВВП.
Поэтому в решении вопроса о мере (степени) оптимальности вмешательства государства в экономику мы отделяем друг от друга два разных аспекта: экономическую мощь государства от экономического процветания нации в пределах данного государства. Государство есть институт власти, в структуру которого входит несоизмеримо малое количество индивидов относительно основной массы населения. А потому в число показателей экономического процветания страны надо также ввести существенную его составляющую – уровень жизни всего населения данной страны.

* * *

Наиболее значимым влиянием на экономический процесс со стороны государства является влияние на инвестиционные решения фирм. Проблема инвестиций в любой экономике всегда актуальна и прежде всего тем, что на доходах от инвестиций можно нажить состояние, но в то же время всегда существует риск потерять вложенные средства при той или иной социально-политической ситуации в конкретной стране, что часто останавливает инвесторов.
Современный российский рынок в этом смысле является одним из самых привлекательных для иностранных инвесторов, а одновременно и одним из самых непредсказуемых. Большое значение для экономики России имеют не только иностранные, но и отечественные инвестиции, среди которых государственные играют особую роль. Частными инвесторами капиталовложения осуществляются, в первую очередь, ради получения прибыли. Следовательно, если имеется несбалансированная экономика, неясная политическая ситуация и несовершенное, непредсказуемое законодательство, то трудно ожидать долгосрочные стратегические инвестиции в подобную экономику.
Среди основных направлений государственной инвестиционной политики экономисты выделяют формирование среды, стимулирующей инвестиционную активность частного сектора; привлечение отечественных и иностранных инвестиций для реконструкции предприятий; поддержка важнейших отраслей и социальной сферы посредством инвестиций. В условиях России она имеет определенную специфику, связанную с недавним прошлым отечественной экономики.
Инвестиционные компании привлекают огромные денежные средства путем выпуска акций. Затем эти денежные средства вкладываются в ценные бумаги уже функционирующих капиталов (промышленные, строительные и т.д. предприятия). Таким образом, по сути, все инвестиционные компании – это посредники, помогающие направить определенные ресурсы (прежде всего, финансовые) в какую-либо функционирующую сферу экономики. Но точно таким же посредником выступает и государственный аппарат или орган, хотя идеологи при этом утверждают, что он действует в интересах всего общества. Стало быть, любые инвестиции – это, прежде всего, вопрос менеджмента в экономике.
Привлекая денежные средства и направляя их затем в разные сектора экономики, инвестиционные компании, безусловно, влияют на нее. В этом плане надо особо выделить деятельность инвестиционных фондов. Собирая огромные сбережения, исчисляемые миллиардами долларов, они преобразуют своей деятельностью не только финансовый рынок, но и всю экономику в целом.
Вопрос о влиянии государства на инвестиционный процесс недостаточно глубоко разработан. Даже само определение «инвестиции», «инвестиционного процесса» во многом дискуссионно, «сопровождается множественностью подходов, нечеткостью выводов, различием в восприятии» [38].
Согласно действующему законодательству в РФ, инвестиционная деятельность в отечественной экономике может осуществляться посредством следующих источников:
- собственных финансовых ресурсов и внутрихозяйственных резервов инвестора (прибыль, амортизационные фонды, денежные накопления граждан и юридических лиц, средства, выплачиваемые страховыми фирмами в виде возмещения потерь, другие средства);
- заемных финансовых средств инвестора (банковские и бюджетные кредиты, облигационные займы и т.д.);
- привлеченных финансовых средств (от продажи акций, паевые и иные взносы членов трудового коллектива, физических и юридических лиц);
- централизованных денежных фондов объединений предприятий;
- целевых инвестиционных ассигнований из бюджетов разных уровней и внебюджетных фондов;
- иностранных инвестиций.
Большая часть перечисленных источников позволяет государственной системе управления экономикой косвенно регулировать или прямо воздействовать на инвестиционный процесс. Поэтому можно заключить, что во многом, если не в основном, именно от государства зависит тот или иной инвестиционный климат в данной экономике. Мы согласны с мнением некоторых авторов о том, что состояние инвестиционного климата в современной России указывает на то, что «в сложившихся условиях существует больше препятствий (со стороны государства – А.Ф.), чем предпосылок для развития инвестиционной сферы» [39].

* * *
Когда говорят об инвестиционной политике, то часто не проводят различий между частными и государственными инвестициями, видимо, подразумевая под инвестиционной политикой только государственные инвестиции, поскольку в рыночной экономике государство имеет только косвенное отношение к частным инвестициям. Рост или спад, динамика частных инвестиций, в конечном счете, конечно, зависят от той или иной экономической политики государства. Однако, частные инвестиции гораздо труднее контролировать, и их динамика зависит от множества факторов, некоторые из которых не укладываются в государственную политику. Поэтому исследователи, занимающиеся анализом инвестиционного процесса, чаще всего обращаются к общим данным по макроэкономике. И чаще всего к тематике инвестиционной политики обращаются тогда, когда в макроэкономике наблюдаются кризисные явления, спад.
Практически всеми авторами, работающими в этой проблематике, предполагается, что инвестиции должны вывести экономику из спада или даже кризиса. Для примера проанализируем работу А. Водянова и А. Смирнова «Инвестиционная политика: каким методам госрегулирования отдать предпочтение?» [40]. Они пишут: «В последние годы в народном хозяйстве России, как уже развернуто показывалось авторами настоящей статьи, сложились уникальные возможности для выхода из кризиса на основе роста инвестиций и производства. Норма валовых национальных сбережений в ВВП к настоящему времени значительно возросла, превысив его треть…» [41]. Мы видим, что здесь авторы предполагают, что «валовые национальные сбережения в ВВП» тождественны росту инвестиций и производства. Однако это не так. «Валовые национальные сбережения в ВВП» могут превратиться в любую экономическую форму богатства государства или частных лиц. Это могут быть и специально образованные государством фонды, ориентированные на их последующее применение в экономике. Это могут быть сбережения в форме страховых запасов, либо фондов, которые в последующем будут использованы на оплату роста государственного управления, внешних долгов, вкладов в иностранные банки или в покупку ценных бумаг и т.д. В цитируемой работе не расшифровываются эти самые «валовые национальные сбережения в ВВП», тем самым подразумевается, что они через некоторый промежуток времени после их образования в государственном бюджете целиком превратятся в государственные инвестиции. Это тоже сомнительно. Итак, сомнительны посылки для определения тенденций. Это первое, что мы можем на данном этапе анализа заключить.
Однако, далее авторы признают, что «проблема, однако, в том, что… данные ресурсы в значительной своей части не используются на цели накопления и инвестирования в основной капитал, а экономика в последнее время теряет темпы инвестиционного оживления... В прошлом году на цели валового накопления основного капитала было использовано менее 55 % всех ресурсов сбережений, тогда как в других странах аналогичные показатели достигают 100 % и более... При этом масштабы абсорбирования сберегаемых экономикой ресурсов на инвестиции в последние годы неуклонно снижаются. В итоге норма валового накопления основного капитала практически не растет, «балансируя» на уровне 16 – 18 % ВВП...» [42]. Эти данные, приводимые авторами анализируемой статьи (менее 55 %), подтверждают ранее высказанные нами сомнения.
И вот здесь мы подходим к главному вопросу. Какой же путь выбрать: либерализацию экономической политики и проведение такого курса, который бы стимулировал частные инвестиции в экономику, либо возвращение к традиционному «советскому» пути – государственному давлению? Казалось бы, цитируемые авторы склоняются к либерализации и все приводимые ими данные говорят за это. Но форма их рекомендации представлена в такой оболочке, что мы начинаем в этом сомневаться. Какой путь регулирования выбрать, предпочесть монетарные или структурные методы государственного регулирования, задаются вопросом авторы. В целом, они не сомневаются, что методы монетарного воздействия могут принести эффект, но только надо ждать очень долго. А потому они склоняются к другому пути – «содействие рынку со стороны государства в активизации структурной перестройки производства, ускорении перетока капиталов в обладающие потенциалом роста капиталодефицитные сектора обрабатывающей промышленности. В пользу второго пути в числе прочих обстоятельств свидетельствует слабая реакция инвестиционной сферы на монетарные методы «настройки» экономики» [43].
Что означает «содействие рынку со стороны государства…»? Перед нами пример лоббизма перед государством в пользу предприятий обрабатывающей промышленности. Здесь явно звучит призыв – «государство, дай дотацию этой отрасли!». И вот здесь обнаруживается, что монетарные факторы надо убрать, а выдвинуть вперед «другие параметры регулирования». Какие? По логике статьи – прямое государственное вмешательство.
В таком же ключе рассуждают и другие представители отечественного обществоведения, придерживающиеся «прогосударственной» позиции. Для того, чтобы повысить эффективность управления отечественными предприятиями, как предлагалось это в отечественном обществоведении в советский период, они предполагают прямые экономические действия государства, поскольку, согласно их мнению, «государство в лице его органов… выступает… как участник товарно-денежных отношений с предприятиями, закупая у них значительную часть производимой ими продукции…» [44]. По этим схемам получается, что хозяин – государство - торгует со своими крепостными - предприятиями.
Это уже что-то новое в экономической историографии. Хотелось бы задать профессору вопрос, как выглядит «лицо» государства и «лица» его органов? И как же добиться в новых условиях повышения эффективности?
Тот же автор уже в другой статье отвечает на данный вопрос следующим образом. «…Необходимо в деятельности предприятий обеспечить приоритет цели производить для потребления, а не для прибыли любыми средствами. Для производителя главным ориентиром должен быть интерес потребителя, который кратко можно выразить так: производить больше товаров, нужных народу, повышать качество этих товаров и снижать материальные и трудовые затраты на их производство» [45]. Т.е. каждый предприниматель, бизнесмен, открывая свою фирму, свое предприятие, должен в уме держать не свой доход, а желания потребителей. Ну, а если потребители желают пить водку, значит, надо ее производить как можно больше и хорошего качества. При этом предприниматель должен озаботиться тем, чтобы производить как можно больше всего и при этом как можно меньше тратить на расходы по производству. Как же этого добиться, как заставить миллионы производителей, предприятий, фирм вести производство так, как советует цитируемый автор? На это у него нет ответов. Надо полагать, что в данном случае мы имеем дело не с информацией о новых методах, а с очередными благими пожеланиями, с наукой ничего общего не имеющими.

* * *
Библиография к 2.3 [А]
38. Лаврентьева С.Н., Смирнов М.А. Особенности инвестиционного
процесса в РФ в современных условиях. В сб.: Материалы
научной конференции. Часть 2. СПб, СЗТУ, 2003, с. 20.
39. Там же, с. 37.
40. Водянов А., Смирнов А. Инвестиционная политика: каким
методам госрегулирования отдать предпочтение? // Российский
экономический журнал, 2001. № 11-12, с. 3–10.
41. Там же.
42. Там же.
43. Там же.
44. Маркин А.А. Новые подходы к управлению производством в
условиях рыночной экономики // Вестник ЛГУ. Сер. 5, 1991, вып. 2, с. 43.
45. Маркин А.А. Проблемы повышения эффективности производства в условиях рынка // Вестник СПбГУ. Сер. 5, 1992, вып. 1, с. 4.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Б] Выгоды и потери вмешательства государства в
экономический процесс

Вмешательство государства в экономику преследует определенные цели. Как правило, оно старается скорректировать те недостатки рыночного механизма, с которыми он либо сам не в состоянии справиться, либо результаты его корректировки неэффективны с точки зрения макроэкономической стабилизации. Здесь в качестве основных проявлений неэффективности рыночного механизма можно назвать следующие.
1. Недостаточная конкуренция. Рынки не всегда свободны и конкурентны. А на неконкурентных рынках существуют барьеры, препятствующие нормальному развитию предпринимательства. Существование монополий создает ситуацию, когда у покупателей практически нет выбора.
2. Неравенство доходов и бедность. Доход влияет на готовность и способность платить за товары. Люди с очень низкими доходами оказываются не в состоянии покупать даже минимальное количество товаров и услуг, необходимых для выживания. Разрыв между богатыми и бедными значителен. Как ни удивительно, но даже в самой богатой стране мира – США на конец 80-х годов 13 % населения не имело достаточных денежных доходов, чтобы обеспечить себе минимально допустимый (по американским стандартам) жизненный уровень.
3. Нестабильность. Когда рынки реагируют на изменения в спросе или предложении, им часто требуется значительное время для того, чтобы опять достичь равновесия. И в такие периоды особенно сильно проявляется избыточная безработица (во время спада) и непредсказуемая ценовая инфляция.
4. Наконец, сама цикличность развития экономики.
Государство призвано реализовывать политические и социально-экономические принципы данного сообщества граждан. Оно активно участвует в формировании макроэкономических рыночных процессов. В научной и учебной литературе обычно указывают на следующие функции государства в рыночной экономике:
а) создание правовой базы для реализации экономических действий; разработка, принятие и обеспечение действия законов, регулирующих экономическую деятельность;
б) стабилизирующие действия правительства, направленные на преодоление спада в экономике, снижения инфляции и безработицы, стабилизации цен и национальной валюты посредством применения бюджетно-налоговой и кредитно-денежной политики;
в) распределение ограниченных национальных ресурсов;
г) обеспечение социальных программ; программ образования, здравоохранения, гарантия минимума зарплаты, обеспечение пенсий и помощи инвалидам и другим малоимущим слоям населения;
д) защита экономической деятельности от преступности.

* * *

Сама по себе проблема вмешательства государства в экономический процесс – достаточно стара. С момента появления государства как института права оно в той или иной степени вмешивается в экономические процессы или регулирует их. Насколько человечество помнит себя по письменным источникам, государственное регулирование существовало во все времена: и в Египте, и в Древнем Китае за два и более тысячелетия до н.э. Однако, некоторые современные экономисты готовы приписать этот феномен только позднейшему времени, как если бы это было выдумкой ХХ века. У нас, в силу ограниченности места, нет возможности углубляться в слишком древнюю старину, однако некоторые примеры из того времени все же возможны.
Новейшая история государственного регулирования экономики восходит к концу средневековья. Так, например, государственное вмешательство в ценообразование имело место уже в начале ХVΙΙ века. Необходимость рационального установления цен на сырье, энергоресурсы никогда не сходила с повестки дня; и тем более в современный период, когда остро встала проблема ограниченного количества всех видов ресурсов.
Взгляд меркантилистов на государственное регулирование экономики достаточно хорошо изучен и представлен в различных учебных пособиях и научных трудах. Для современного человека он достаточно прост: поскольку главным показателем богатства нации меркантилисты считали золото, то их рекомендации в отношении государственного регулирования экономики, в основном, сводились к политике поощрения экспорта товаров и сдерживания импорта.
Отправным этапом теоретического осмысления данного вопроса в новейшее время можно считать взгляды А. Смита. В соответствии с его воззрениями, государство должно обеспечивать безопасность жизни человека и его собственности, разрешать споры; иными словами, делать то, что индивидуум либо не в состоянии выполнить самостоятельно, либо делает это неэффективно. Стремление предпринимателя к достижению своих частных интересов является главной движущей силой экономического развития, увеличивая, в конечном итоге, благосостояние, как его самого, так и общества в целом.
По А. Смиту, важнее всего, чтобы для всех субъектов хозяйственной деятельности были гарантированы основные экономические свободы, а именно, свобода выбора сферы деятельности, свобода конкуренции и свобода торговли.
Позже эта проблема также занимала умы выдающихся экономистов. Например, Дж. С. Милль посвятил несколько глав своей известной книги «Основы политической экономии» вопросу о «влиянии правительства» [46]. Уже тогда ведущие экономисты задумывались о функциях государства по отношению к экономике и о пределах допустимости его вмешательства.
Основные аргументы в пользу государственного вмешательства в экономику, с точки зрения представителей классической теории, заключаются в гарантии со стороны государства основных экономических свобод предприимчивых людей, а именно, свободы выбора сферы деятельности, свободы конкуренции, свободы торговли.
Новейшие теории ХХ века базируются, в основном, на теоретических положениях Кейнса, которые имеют прямо противоположную направленность по сравнению с рекомендациями предшественников.
Теоретические посылки экономистов нашего времени в основном сводятся к рекомендациям об активном влиянии государства на экономический процесс. Различаются только меры и способы такого влияния. Правда, в 70-80 гг. появилось новое направление – «концепция рациональных ожиданий», представители которой возвращаются в решении данного вопроса к истокам – к пожеланиям и рекомендациям А. Смита.
Почему в ХХ веке экономисты резко обратились к желательности государственного вмешательства в экономику? В ХΙХ веке (особенно в его конце) цикл экономического развития в большинстве экономик перешел в стадию кризиса. Причем циклическая динамика в то время все еще была замедленной, она длилась десятилетиями (и, возможно, в ХΙХ веке наиболее ярко проявили себя волны Кондратьева) [47]. И потому наиболее известные социологи от экономики смогли без ущерба для своего научного авторитета представить факты одной лишь циклической волны как всеобщие факты истории человеческой цивилизации, обобщить их на все времена и народы. Наиболее критичные умы ХΙХ века это заметили, но их критика подобных обобщений не лежала в русле проблематики государственного вмешательства в экономику.
Социологи от экономики, по необходимости, вытекающей из их обобщений, сформулировали общий план, методы и формы вмешательства государства в экономику, таким образом, как если бы это было вершиной экономического развития человечества, верхней точкой поступательного развития, венцом, необходимостью, во-первых; а во-вторых, бесповоротной, неизбежной тенденцией во всем дальнейшем развитии человечества. Маркс даже нарисовал картину того, когда, при каких условиях подобное вмешательство государства в экономику закончится – когда «отомрет государство». Эти социологические зарисовки были затем дорисованы В.И. Ульяновым. Но это все были картинки, воплощение которых в реальную действительность привело одну треть человечества к трагедии. Мы должны вести здесь речь о таком государственном вмешательстве, которое приносит пользу населению, а стало быть, экономическую пользу. И такие меры впервые предложил Кейнс. Поэтому остановимся, хотя бы кратко, на мерах, разработанных им.
Главными чертами кейнсианской модели регулирования экономики являются:
-   высокая доля национального дохода, перераспределяемого через госбюджет;
-   широкое государственное хозяйствование через посредство образования государственных и полугосударственных (смешанных) предприятий;
-   использование бюджетно-финансовых и кредитно-финансовых регуляторов для стабилизации рыночной конъюнктуры, поддержания высоких темпов экономического роста и уровня занятости.
Но, пожалуй, самое главное звено кейнсианской модели государственного регулирования состоит в эффекте мультипликатора инвестиционных затрат в экономику со стороны правительства. Большое значение при этом имеет так называемый первоначальный инвестиционный толчок, который осуществляется при проведении политики экспансии с целью стимулирования роста платежеспособного спроса населения.
Однако инвестиции в экономику (и не только государственные) зависят от множества факторов и, прежде всего, от: а) ожидаемой нормы прибыли (если она низка, то инвестиций не будет); б) текущей рыночной ставки банковского процента (если она выше ожидаемой нормы прибыли, то деньги будут положены в банк, а не направлены в производство); в) уровня налогообложения (высокие налоги не стимулируют инвестиции); г) темпов инфляционного обесценения денег.
Названные факторы предопределяли и соответствующие меры государственного вмешательства. Но после второй мировой войны эти меры уже не всегда срабатывали с положительным эффектом. В связи с данным обстоятельством многие экономисты стали склоняться к монетаристской теории макроэкономического равновесия.
Представители монетаризма считают, что именно изменение денежной массы имеет решающее значение для объяснения циклического развития рыночного хозяйства. Согласно ставшему классическим уравнению, выведенному И. Фишером, уровень цен зависит от количества денег в обращении. И наоборот, если цены растут, то растет спрос на деньги. Кейнс внес новые аспекты в толкование спроса на деньги. По его версии, спрос на деньги – это предпочтение ликвидности. Он выдвинул три психологических мотива, побуждающих людей хранить сбережения в денежной (ликвидной) форме:
-   трансакционный мотив – объясняет необходимость в наличных денежных средствах в целях осуществления сделок;
-   спекулятивный мотив - объясняет ориентацию лиц, предпочитающих хранить сбережения в денежной форме, а не в облигациях, на повышение нормы процента в будущем, что повлечет понижение курса облигаций;
-   мотив предосторожности – объясняет ориентацию на наличие определенной денежной суммы на случай риска потери капитала (например, при продажах в кредит).
В новом варианте количественной теории, известной как чистая теория спроса на деньги, М. Фридмен предложил рассматривать спрос на деньги как функцию от множества факторов, в том числе планируемого спроса на номинальные денежные остатки, уровня цен, нормы процента по облигациям, рыночной нормы дохода по акциям и др.
Монетаризм определяет спрос на деньги как результат сравнения выгоды, получаемой хозяйственным агентом от запаса денег и от дохода, приносимого альтернативными активами. Выгода от запаса денег сводится, прежде всего, к способности денег облегчить обмен и спасти от банкротства. Различие между монетаристской теорией и неокейнсианством проходит по линии оценки влияния денег на развитие рыночной экономики. Монетаристы считают, что рыночное хозяйство в условиях полного использования всех ресурсов автоматически стремится к равновесному состоянию, а потому предлагают более мягкие формы государственного вмешательства в экономику, поскольку жесткие меры могут принести вред. И главную роль в регулировании экономики они отводят денежной или монетарной политике центробанка: официальные резервные требования; официальная учетная ставка; операции на открытом рынке с ценными бумагами.
Неокейнсианцы же считают, что рыночные механизмы в современных условиях не в состоянии вывести экономику из длительного застоя и кризисов, а потому предлагают допустить значительную степень вмешательства государства в данный процесс, поскольку это принесет пользу. Данная модель отводит главную роль в регулировании экономики активным действиям фискальной политики посредством планируемых изменений государственных расходов в экономику с целью образования новых рабочих мест и посредством воздействия через налоговую систему.
Однако в последние десятилетия появилось новое направление, которое мы уже выше упоминали, называемое «концепцией рациональных ожиданий». Его представители критически относятся к мерам государственного вмешательства в экономику как посредством проведения кейнсианской модели, так и (в меньшей степени) монетаристской. Критика данного направления связана с тем, что в экономике действует слишком большое количество непредсказуемых ни для какой теории факторов, определяющих поведение субъектов экономических отношений, которые сводят на нет меры, принимаемые как в русле кейнсианской модели, так и согласно монетаризму. Поэтому главная рекомендация представителей данной концепции сводится к созданию государственными органами стабильных правил игры для всех, в соответствии с которыми как правительство, так и хозяйствующие субъекты могли бы принимать решения [48].
Новейшее время, техногенный ХХ век внес существенные поправки в старые представления. Великая депрессия 30-х годов ХХ века поставила перед экономистами новую проблему, решению которой была посвящена кейнсианская теория. Обстоятельства заставили пересмотреть традиционный взгляд на вмешательство государства в экономику. Оказалось, что государство должно активно вмешиваться в экономику по причине отсутствия у свободного рынка механизмов, которые по-настоящему обеспечивали бы выход экономики из кризиса. Государство должно воздействовать на рынок в целях увеличения спроса, так как причина кризисов открытой экономики – перепроизводство товаров.
* * *
Библиография к 2.3 [Б]
46. См.: Милль Дж.С. Основы политической экономии. М.: Прогресс, 1981.
47. См. подробнее: Рязанов В.Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в ХΙХ-ХХ вв. – СПб., Наука, 1998.
48. См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: ДЕЛО ЛТД, 1994, с. 636.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [В] Выгоды и потери вмешательства государства в
экономический процесс

   Модель государственного регулирования, предложенная Кейнсом, позволяла ослаблять циклические колебания в течение более чем двух послевоенных десятилетий. Однако примерно с начала 70-х гг. стало проявляться несоответствие между возможностями государственного регулирования и объективными экономическими условиями. Кейнсианская модель могла быть устойчивой только в условиях высоких темпов роста. Высокие темпы роста национального дохода создавали возможность перераспределения без ущерба накоплению капитала.
   Однако в 70-е годы условия воспроизводства резко ухудшились. Было обнаружено, что в новейших условиях вместо одной кривой Филлипса, объясняющей альтернативность безработицы и инфляции, обнаружилось семейство кривых [49]. В этих условиях появилась потребность пересмотреть взгляд кейнсианской теории на вмешательство государства в экономику. Трансформация модели государственного регулирования пошла по пути отказа от воздействия на воспроизводство через спрос, а вместо этого использование косвенных мер воздействия на предложение.
   Сторонники экономики предложения считают необходимым воссоздать классический механизм накопления и возродить свободу частного предпринимательства. Экономический рост рассматривается как функция от накопления капитала, которое осуществляется из двух источников: за счет собственных средств, т.е. капитализации части прибыли, и за счет заемных средств. Поэтому в соответствии с этой теорией государство должно обеспечить условия для процесса накопления капитала и повышения производительности производства.
   Главными преградами на этом пути являются высокие налоги и инфляция. Высокие налоги ограничивают рост капиталовложений, а инфляция удорожает кредит и тем самым затрудняет использование заемных средств для накопления. Поэтому представители неоконсервативного направления в теории предложили осуществление антиинфляционных мероприятий на базе рекомендаций монетаристов и предоставление налоговых льгот предпринимателям. Но сокращение налоговых ставок сократило бы доходы госбюджета и увеличило его дефицит, что осложнило бы борьбу с инфляцией. Следовательно, следующим логичным шагом на таком пути должно было бы стать сокращение государственных расходов, отказ от использования бюджета для поддержания спроса и осуществления широкомасштабных социальных программ, а также меры по приватизации государственной собственности. Далее по логике вещей следовал бы отказ от регламентации цен и заработной платы, либерализация антитрестовского законодательства и т.п. меры. Таким образом, согласно этой модели, государство может влиять на экономику лишь косвенно. Главная же роль в реализации экономического развития страны отводится рыночным силам.
   Необходимость выполнения государством определенных функций в сфере экономики не отрицает никто. Однако относительно границ, пределов и направления государственного вмешательства существует широкий спектр взглядов – от предпочтения полному государственному управлению национальным хозяйством до полного экономического либерализма, отрицающего всякое государственное вмешательство. В каждой стране экономическая политика в отношении этого вопроса отличается в зависимости от национальных предпочтений, политических и культурных традиций страны и варьируется в пределах этих двух крайностей.
   В самом общем виде экономически рациональные (оптимальные) пределы вмешательства государства в экономический процесс должны быть заключены в некоторые рамки минимальной и максимальной величин. Здесь в первом приближении мы можем условно очертить эти рамки в следующем виде. Пределом минимальной величины вмешательства является ноль; иначе говоря, полное невмешательство. Однако это должен быть не абсолютный, так сказать, математический ноль, поскольку любое государство должно выполнять определенные функции по защите от вмешательства в экономическую деятельность граждан со стороны различных структур, защите от преступности, защите законов и др. А выполнение данных обязательных функций государства уже есть определенная форма вмешательства в стихийный экономический процесс.
   Предел максимальной величины вмешательства государства в экономический процесс можно определить как функцию от некоторых аргументов: например, обеспечение государством минимального прожиточного уровня, определенного по самой экономически богатой стране или в зависимости от уровня доходов граждан промышленно развитых стран. Эту функцию любое государство должно выполнять в отношении своих граждан, поскольку оно собирает с них дань – налоги. Или, например, такой параметр, который предполагает ограничение вмешательства государства, если подобное вмешательство будет деформировать рыночные процессы и тем самым способствовать падению эффективности производства. Действия, разрушающие рыночный механизм недопустимы. Безусловно, в качестве прочих аргументов в формулу должно войти препятствие монополизму, особенно монополизму управления (командования); стимулирование через госбюджет развития слабых, но важных для всего хозяйства страны отраслей; защита предпринимательской активности граждан; защита отечественных производителей от иностранных монопольных конкурентов; и некоторые другие параметры, которые в дальнейшем исследовании должны подвергнуться уточнению, детализации.
* * *
   Проблема вмешательства государства в экономический процесс, задача поисков критериев и границ подобного вмешательства, в свою очередь, замыкаются на проблеме «государственности» вообще. Как мы будем ее понимать, как понимать термин «государство»?
   Современное правоведение под понятием «институт государства» подразумевает политическую организацию власти, характеризующуюся разделением населения по территориальному признаку и наличием аппарата управления, опирающегося на принуждение. Это достаточно абстрактное, оторванное от жизни определение, которое освещает только один определенный аспект «государственности», а именно политический.
   Совершенно ясно, что в жизни политический аспект неотделим от всех других сторон жизни общества. С одной стороны, данное определение помогает вычленить важную сторону системы «государство – политика», а также ее атрибут – власть, и изучить их детали. С другой стороны, это как раз является одновременно и недостатком определения, поскольку оно абстрагируется от ключевых факторов влияния на формирование той или иной политики и того или иного института власти. Достаточно измениться частному экономическому интересу какого-либо политика, как он тут же изменит курс своих политических решений и пристрастий.
   Одновременно с развитием института государства правоведы рассматривают и отношения права, складывающиеся параллельно и сопутствующие динамике государственности. Но, с другой стороны, праву, правовым отношениям отводится роль критерия, меры экономической, социальной, политической и личной свободы (экономической самостоятельности) индивида, уровень которой закрепляется в законах государства в разные исторические эпохи.
   Зарождение же гражданского общества, его формирование современные правоведы относят к гораздо более позднему периоду, чем зарождение государственности, а именно, к периоду буржуазных революций, когда стали рушиться институты крепостной зависимости индивидов, и граждане получили субъективные права и свободы.
   В подобных схемах само общество предстает в глазах правоведа как трехслойная структурированная система, в которой самый нижний слой образует гражданское общество. Затем следует политическая система, включающая в себя совокупность различных общественных организаций, профессиональных союзов, партий, политических и религиозных организаций. Наконец, на вершине пирамиды находится само государство, государственная власть, на которую гражданское общество влияет через политическую систему, через политическую деятельность граждан.
   На первый взгляд, данная схема представляется достаточно рациональной, позволяющей в деталях анализировать составляющие института государственности. Но при внимательном рассмотрении обнаруживается, что подобные схемы отстали от реальной жизни, по меньшей мере, лет на сто. Они отражают (если вообще отражают) реалии современной жизни механически, в определенном порядке, как если бы субъекты этой системы действовали в качестве автоматических исполнителей рациональной идеи. Они рассматривают политические события как определенную череду следующих друг за другом актов политических поступков людей или их лидеров, т.е. представляют сложную мозаику влияния разных интересов на поступки даже одного индивида в виде простых, формально связанных определений.
   Указанные схемы современных правоведов затемняют саму проблему вмешательства государства в экономический процесс. С одной стороны, как мы видели выше, под институтом государства они понимают политическую организацию власти, характеризующуюся разделением населения по территориальному признаку и наличием аппарата управления, опирающегося на принуждение. Но, с другой стороны, праву, правовым отношениям отводится роль критерия, меры экономической, социальной, политической и личной свободы (экономической самостоятельности) индивида, уровень которой закрепляется в законах государства в разные исторические эпохи. А господство права в обществе, по тем же представлениям, может быть осуществлено лишь всей системой «суверенной государственной власти», которая сама организована на правовых началах. По словам правоведов, укрепление суверенности государственной власти и утверждение господства права – это два тесно взаимосвязанных процесса, ведущих к утверждению правовой государственности. Причем одно без другого невозможно.
   Итак, с одной стороны, мы имеем перед собой классическое представление, зревшее в умах в течение нескольких сотен, а может быть, и тысяч лет, о государственной организации как об инструменте насилия, принуждения, живущего в этой организации населения. С другой, - мы имеем перед собой догму, родившуюся во времена расцвета государственности как аппарата принуждения, которое в силу этой его функции становится первичным по отношению к любой человеческой деятельности не только в чисто материальном прикладном его значении, но первичным и в умонастроении общества. Эта догма родилась сравнительно недавно, и она имела сравнительный эффект среди тех наций, этносов, где служба в органах государственной власти рассматривалась как наиважнейшая человеческая деятельность. Эта догма, в свою очередь, пустила корни для порождения других всевозможных, относительно малых, догм, одной из которых является представление о так называемом «государственном суверенитете». Парадокс, незамеченный прежде всего правоведами, а вслед за ними и всеми обществоведами, состоит в том, что они запрягли одновременно в «одну упряжку» и аппарат принуждения, и его «суверенитет» по отношению к тому населению, над которым он это принуждение осуществляет.
   Смешение двух различных правовых аспектов, а именно «полновластие» института государства и «суверенность» субъекта права (а государство – это не субъект, а объект в точном смысле этого термина, поскольку государство не является одушевленным разумным существом, а всего лишь продуктом деятельности одушевленных разумных существ – людей), является как раз камнем преткновения в понимании проблемы меры вмешательства государства в дела гражданского общества и в экономическую деятельность индивидов, в том числе, в предпринимательство.
   Перенос свойств с членов сообщества (субъектов) на само сообщество членов (объектов) неизбежно ведет к одухотворению сообщества, а стало быть, к ошибкам в выводах о тенденциях его динамики. Стимулом той или иной деятельности индивидов (субъектов) является интерес. В любом же сообществе действуют уже не стимулы живых существ, а среднестатистические величины, порождаемые из столкновения разных действий, стимулов и интересов. Но любая среднестатистическая величина не равна совокупности побудительных мотивов, приведших к ее осуществлению и наполняющих в каждый данный момент множество мыслящих существ.
   Полнота осуществления государственной власти, «полновластие», действительно необходима для обеспечения прав и свобод граждан и развития их экономической самостоятельности. Но именно она как раз и должна обеспечивать «суверенность» подобной деятельности граждан, а не свою собственную «суверенность» от граждан.
   Вторым аспектом, затемняющим анализируемую проблему, является путаница в самих интересах. Так называемые государственные интересы возводят в ранг интересов населения данной страны, общества, этноса, народа. Отделяя интересы ведомств и министерств, а также прочих государственных образований от «государственных интересов», тем самым противопоставляют деятельность этих самых государственных образований деятельности самого государства в данном хозяйстве.
   Особенно этим грешили средства массовой информации у нас в отечественной действительности во время «перестройки» [50]. Будто бы «ведомственный интерес» не является «государственным интересом», и будто бы ведомства и министерства создаются сами по себе вне или даже в противоположность институту государства, и будто бы государство как таковое не состоит из этих самых ведомств.
   * * *
Библиография к 2.3. [В]
49. См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. – М.: ДЕЛО ЛТД, 1994, с. 631.
50. См., например: Соломенко В. Клюква государственного значения. Ведомственные инструкции преграждают путь на мировой рынок // Известия, 1990. 16 авг.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Г] Выгоды и потери вмешательства государства в
экономический процесс

Процесс перехода от полного огосударствления российской экономики к типу, похожему на цивилизованный, в 90-е годы прошедшего столетия характеризовался как раз тем, что само государство (государственные деятели) в лице своих министерств и ведомств инициировало этот процесс. Именно потому он носил преимущественно формальный характер, при котором сохранялась суть самой этой системы. Т.е. менялась форма, вывеска, а содержание (отношения государственной собственности) оставалось прежним. Собственность, управление и сами предприятия якобы выходили из государственной системы посредством акционирования. А по сути, предприятия «загонялись» министерствами и ведомствами (т.е. самими государственными органами) во вновь объявляемые ассоциации и концерны, в которых основной пакет акций оставался у тех же самых, теперь бывших чиновников министерств и ведомств, у государственных, советских, партийных чиновников. Но только если ранее предприятиями управляли чиновники от имени государства, а стало быть, якобы «народа», то теперь предприятиями стали управлять те же самые чиновники (часто даже те же самые персоны), но уже «на законном основании» от своего собственного имени как полноправных владельцев этих предприятий.
И поскольку, далее, «суверенность» приписывается государству как якобы субъекту отношений, постольку любой аппарат управления и, прежде всего, государственный, отождествляется с субъектом, с индивидом. А потому очень легко и логично вести далее речь о «государственных интересах» как об интересах субъекта – мыслящего существа. Образцы подобного рода рассуждений во множестве дают научные издания отечественных правоведов и экономистов. Например, нередко можно встретить на страницах научного издания (журнала) высказывания следующего рода: «Наряду с противоречивыми и даже антагонистическими интересами в обществе формируются и общие интересы на базе взаимодействия граждан и всей политической системы общества. Государство, как раз, и концентрирует общие и естественные человеческие интересы, которые выше групповых, партийных и прочих интересов. Признавая высшей ценностью личность, ее интересы, свободу, государство предоставляет политическую и правовую защиту меньшинству, гарантирует равноправие любого носителя инакомыслия, действующего в рамках права, с другими субъектами политической системы. Многообразие социальных, политических, экономических, национальных, мировоззренческих и т.п. интересов, требований, притязаний находит признание и защиту в праве. Право не может их игнорировать, но и не может отождествляться с этими притязаниями, не может быть нормативным выражением частных интересов. Право должно возвышаться над всем этим партикуляризмом, взвешивать и оценивать равным и потому справедливым мерилом» [51].
Забавно наблюдать, как демократично настроенные правоведы отстаивают наиболее существенную позицию тоталитаризма под флагом якобы защиты демократии, а именно превалирование «государственного интереса» над интересом личности, а не защиту (как следовало бы требовать того от «демократического» государства) интереса личности от поползновений различных структур, в том числе и государственных (министерств, ведомств), которые ставят на первый план свой «интерес». Но здесь даже не это главное. Какие выводы мы можем сделать из подобных утверждений?
1. Чем выше поднимается по иерархии понятий в своем рассуждении правовед, тем более весомыми для него оказываются интересы этой более высокой иерархии управления.
2. Так называемые интересы общества, партий, государства и т.п. организационных структур оказываются для него реально существующими наряду с интересами живых существ, ставятся затем в одну плоскость рассуждений и сравниваются по приоритету. Таким образом, оказывается, что определенные функции организационным структурам, предписанные им управляющими ими чиновниками, в той или иной ситуации ставятся выше действительных, реальных интересов личности. Функции организационной структуры оказываются выше по значимости в человеческом общежитии, чем сам интерес человека. Это ли не верх мечты тоталитаризма!
3. «Равное право» – на это тоже следует обратить внимание. Идеологический догматизм преобладает над здравомыслием. «Право» потому и является таковым, что оно не может быть «равным» для всех. «Равноправие» – это бессмыслица. Право определяет положение каждого индивида в данной системе юридических отношений; и это положение различно для каждого из них. Право президента управлять страной не может быть одновременно равновеликим правом на те же действия для любого другого гражданина данной страны. Идеологическую пустышку «равноправие» правоведы ставят на одну доску с реально существующими юридическими правами и обязанностями граждан, которые не могут быть в принципе равными для всех людей, различающихся по рождению, вероисповеданию и возможностям.
4. Идеалистическим заблуждением является утверждение о том, что экономические и все прочие интересы личности якобы «находят свою защиту в праве». Все эти интересы личности, отражаясь в общей для всех правовой норме, как в кривом зеркале, по-разному в ней преломляются и по-разному реализуются в жизни в зависимости от способностей и возможностей той или иной личности отстоять гарантии этой средней нормы для себя, часто как раз в противоборстве с требованиями иерархических структур власти, притом что последние, возможно, и не заложены в норму права (например, требования следственных органов, которые незаконно «выбивают» признание).
5. Наконец, разберем пассаж, касающийся интересов. В соответствующем разделе монографии мы более подробно останавливаемся на этом моменте. Здесь необходимо кратко отметить следующее. Интересы множества индивидов, образующих своими действиями или взаимосвязями общество или иную ассоциацию, или организационную структуру, действительно, могут быть противоречивыми и даже антагонистическими (например, интерес вора и его жертвы, интерес рэкетира и предпринимателя). И это, действительно, реальные интересы, с проявлениями которых мы сталкиваемся каждодневно. Но «общий интерес» – это всего лишь абстракция, созданная исследователями для простоты анализа мотивов поведения разных людей в той или иной ситуации, для обобщения, и в реальной действительности ее не существует, так же как не существует «дерева вообще». Есть яблоня, груша, слива, ясень, клен, баобаб, и т.д., но в природе нет «дерева» как такового. Множество перечисленных и других подобных им растений, существующих в природе, для убыстрения и простоты мысли мы обобщаем одним понятием «дерево». Точно так же и «общий интерес». Абстракции, понятия, выработанные мыслью, и то, что отражено в них, не одно и то же.
На данном этапе человеческой цивилизации мы можем лишь предаваться мечтам о том, что у человечества есть один общий интерес, заключающийся в выживании человечества как вида мыслящих существ. Но это пока что только мечты. Человечество настолько раздроблено и не ощущает себя как единую общность, что об общем интересе можно говорить только гипотетически. Иначе оно давно прекратило бы истязать самое себя и составляющих его субъектов. Но то же самое относится к любой иной категории, стоящей ниже по своей значимости в иерархии подобного рода обобщений. Так называемый «общий» или «общественный» интерес может проявиться только тогда, когда само это «общество» как осознающее себя живое мыслящее существо уже существует.
Любой живой организм из своей прихоти не истребляет свои собственные органы. Человеческие же «гражданские общества» все еще этим занимаются. То, о чем мечтают лучшие умы человечества, у отечественных правоведов и экономистов в их умозаключениях часто превращается в реальность. К тому же, перенося определенные признаки, присущие «обществу», с него самого на «государство», т.е. еще более удаляясь в своей абстракции от личности, правоведы приписывают тем самым иерархической структуре власти, каковым является «государство», защиту и выражение интересов каждого человека, живущего в его пределах. Аппарат принуждения и защита интересов каждого принуждаемого – в одной связке - большего абсурда не придумать! Вообще, мы склоняемся к мысли о том, что государство – это искусственный институт, созданный людьми, но людьми злобными и алчными; это институт, созданный кровожадным разумом одиночек, которые в угоду своим интересам создавали соответствующие структуры власти и партии. Государства всегда выступали и выступают инструментами (механизмами) реализации частных интересов разных индивидов путем формирования партийных мнений и захвата власти посредством партий. По степени ангажированности принятых и исполняемых законов и нормативных актов можно судить о степени подчиненности института государства партийным, групповым «интересам». Право же призвано лишь установить соответствующие «правила игры» в данном, уже подчиненном частным интересам, государстве. И потому ему не следует приписывать того, чего у права никогда не было и не может быть.
Стремление к так называемому правовому государству есть не что иное, как стремление к стабильным «правилам игры» в данной правовой и экономической системе, т.е. правилам, по которым бы с одинаковым успехом «играли» и частные лица, и фирмы, и различные организационные структуры. Естественно, предпочтительнее жить в государстве, в котором «правила игры» стабильны и установлены законом для всех одинаково, нежели в государстве, где они не определены или определены туманно, и сама человеческая жизнь становится неопределенной величиной. Лучше существовать при худшем порядке, чем пытаться выжить в грандиозном хаосе. Но не следует приписывать только на таком основании тому или иному государству с имеющимися у него «правилами игры» роль благодетеля человечества.
При любой системе политических отношений, при любом современном типе экономики государство так или иначе вмешивается и участвует в экономической и социальной жизни общества, ибо оно само есть порождение данного общества. И потому у любого государства имеются определенные экономические и социальные функции. Поэтому можно согласиться, что в экономическую функцию государства любого типа входит «закрепление и охрана различных форм собственности, поддержание конкуренции (антимонопольная деятельность государства)».
Хотя иногда государственный аппарат действует в направлении искусственного картелирования в целях сдерживания рыночного хаоса, как это показала практика довоенной Америки. К числу же этих функций отечественные обществоведы относят нижеследующие. Прежде всего, это обеспечение правовой основы и социально-экономического климата, способствующего оптимальному функционированию рыночной экономики, а также воздействию на ее субъекты ради эффективного развития нации с помощью соответствующих рычагов (налоговая система, политика цен, государственные субсидии и кредиты, санкции, нормативы и льготы и т.п.). Сюда же относится и антимонопольная политика (хотя, как мы уже указывали выше, иногда это политика противоположного типа), поддержание конкуренции. Также речь идет о мероприятиях, направленных на поддержание и сохранение приемлемых условий для воспроизводства природной и социальной инфраструктуры. В экономиках «смешанного» типа существует более или менее значительный по своим масштабам государственный сектор. Его размеры могут служить критерием проводимой данным государством той или иной экономической политики во время спада или подъема. Государственные структуры обладают капиталами в самых разнообразных формах, предоставляют кредиты, принимают долевое участие, являются собственниками предприятий. Это делает их владельцами весомой части общественного богатства. Наконец, это и устранение негативных последствий рыночного механизма; и прежде всего, безработицы и инфляции. Все действия, предпринимаемые государственными органами для обеспечения перечисленных функций, осуществляются с помощью различных рычагов, среди которых мы обозначим здесь лишь главные. К рычагам жесткой, фискальной политики относятся налоговая политика и правительственные затраты в экономику (государственные инвестиции). К рычагам более либеральной, монетарной политики относятся установление резервных требований госбанка для коммерческих банков, манипулирование с официальной резервной ставкой госбанка (ставкой рефинансирования), участие в операциях на открытом рынке с ценными бумагами. С этими двумя основными механизмами существенного влияния государства на экономический процесс перекликается также и непосредственная государственная деятельность в сфере производства, т.е. то, что часто апологетически называют «государственным предпринимательством». Иначе говоря, перевод малорентабельных или совсем убыточных, но необходимых для данной страны предприятий или даже целых отраслей в сферу действия государственной собственности и тем самым передачу управления ими государственным чиновникам и за государственный счет. Таким образом, имущество предприятий становится государственным имуществом. Частные лица – работники - могут владеть средствами производства, если они являются их собственниками. Но если средства производства (станки, оборудование, машины, предприятие) находится в государственной собственности, то работники, их использующие, не являются их владельцами или собственниками.
Отечественные правоведы порой рождают очень забавные пожелания в отношении государственной собственности – чтобы она одновременно была и «государственной» и «ассоциированной», поскольку, им бы хотелось, чтобы в ней участвовали работники.
Ведя речь об эффективности государственного вмешательства в экономику и приводя аргументы в ее пользу, отечественные обществоведы, к сожалению, не указывают оптимальных границ (или рамок) такого вмешательства, которые были бы зафиксированы специальными нормами права, указаны в законе. А без подобных ограничений положительная теория о правовом государстве превращается в апологетику государственного сектора.

* * *

Библиография к 2.3.[Г]
51. Нерсесянц В.С. Социалистическое правовое государство: концепция и пути реализации. М. 1990, с. 38.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Д] Выгоды и потери вмешательства государства в
экономический процесс

Мы склоняемся к мнению, что государственная собственность на средства производства с точки зрения экономической эффективности имеет больше минусов, чем плюсов. Во всяком случае, это в полной мере справедливо для государственной собственности при административно-командной системе экономики. Это показал весь опыт советской организации и управления экономикой.
Проиллюстрируем это положение фактами деятельности так называемого колхозно-совхозного строя. Идеологи этой системы пытались и все еще пытаются представить собственность на средства производства в колхозах и совхозах советского периода как разновидность общественной собственности. На самом деле, это не так. Декларированная на бумаге «общественная» собственность экономически реализовывалась (в управлении, распоряжении, присвоении результатов труда, определении финансовых потоков, распределении продукции и денежных средств и т.п.) как только государственная и никакая иная форма.
В первые годы установления власти большевиков земля была национализирована декретом. Национализация предполагает передачу земли в пользование крестьянам, экономическое и юридическое закрепление земли за теми, кто ее обрабатывает, но отнюдь не за теми, кто желает ими руководить. Однако в России национализация прошла по-большевистски. Хотя большевики формально воплотили в жизнь пожелания социалистов-революционеров (эсеров), объявив национализацию, но, по сути, осуществленная национализация означала передачу земли в собственность государственных органов, т.е. в собственность бюрократии.
По поводу иллюзий в отношении того, что, мол, национализация земли позволит обеспечить землей малоземельное и безземельное крестьянство, и тем самым будет решен аграрный вопрос, русский мыслитель Е.Н. Трубецкой писал: «В силу укоренившейся привычки мы и тут продолжаем рассчитывать на наше излюбленное средство – государственную опеку. В государстве мы склонны видеть то провидение, которое снабдит крестьянина недостающими ему орудиями производства, но не станем ублажать себя иллюзиями. В нашей бедной капиталами земледельческой стране государство может создать тот огромный капитал, который требуется для земледелия, только за счет того же самого земледелия. Лучше раз навсегда отказаться от этой вредной мысли об опеке. Опека убаюкивает энергию в населении, приучая его во всяком затруднительном положении ждать помощи свыше. Поэтому она сугубо вредна в минуту, когда для населения России требуется величайшее напряжение всех ее производительных сил. Тут мы снова убеждаемся в огромном преимуществе собственности по сравнению с пользованием. Мелкая земельная собственность неоценена по своему влиянию на народную психологию. Она воспитывает в массах то сознание независимости, которое не может быть свойственно арендатору казенной земли. Собственник сознает себя устроителем своих судеб, виновником собственного благосостояния и благополучия. Между тем пользователь воспитывается в привычке ждать благодеяний от государства, которое может дать или не дать землю, ссудить или не ссудить необходимыми для ее обработки средствами…» [52]. Невозможно было бы лучше предсказать будущую ситуацию в сельском хозяйстве из-за опекаемого государством «колхозно-совхозного строя», чем это сделал Е.Н. Трубецкой.
Экономически данное положение вещей выразилось в том, что весь доход (все виды ренты) с земли первично присваивался на протяжении 70 лет государством как абсолютным собственником земли, и лишь впоследствии часть его в виде так называемых «дотаций» иногда возвращалась в сельское хозяйство. Тем самым обеспечивалось процветание государственного аппарата и загнивание сельского хозяйства в стране в целом. Непосредственные производители в сельском хозяйстве (крестьяне, крестьянские хозяйства, колхозы, совхозы) оказывались в этой системе нищими, слабыми, не способными поднять сельское хозяйство на современный уровень технологии и производительности. Процветание выпало на долю ведомств аграрно-промышленного комплекса.
Практика Госагропрома была такова, что «в 1987 году по сравнению с 1975-м годом основные производственные фонды сельского хозяйства выросли в 2,1 раза, а валовая продукция – на 24,4 %. Если в девятой пятилетке на каждый процент прироста валовой продукции АПК требовалось увеличить производственные основные фонды на 4,2 млрд. руб., то в одиннадцатой - уже на 7,3 млрд… В Чехословакии выход мяса на одну голову крупного рогатого скота в 1,5, а в Венгрии в 2 раза выше, чем в Советском Союзе, на одну голову свиней – соответственно в 1,7 и 1,8 раза выше. Это значит, что для производства того же количества мяса нам приходится содержать скота, расходовать капитальных вложений, иметь на фермах работников в 1,5-2 раза больше. Мы производим 85 миллионов тонн картофеля, из которых в кастрюлю попадает в лучшем случае десятая часть урожая» [53]. То есть мы наблюдаем парадокс системы: чем более увеличиваются материальные и денежные вложения в колхозно-совхозный сектор из общенациональной казны, из кармана всего населения страны, тем меньше становится экономическая отдача этого сектора. Одного этого факта достаточно, чтобы сделать радикальный вывод об абсолютной экономической неэффективности данного строя.
С одной стороны, колхозно-совхозная система вынуждала крестьянина полулегально заниматься на своем подворье производством мяса и других продуктов. С другой – это самое мясо, выращенное крестьянином в свое личное время на своем подворье, было подотчетно системе и становилось своеобразным доводом или аргументом во властных структурах для новых государственных дотаций в Госагропром.
Получалась обоюдная зависимость колхозно-совхозной системы и крестьянина: крестьянин зависел от нее, потому что она была представителем монополиста, и только в пределах этой системы он мог что-то приобрести для ведения своего хозяйства, и только в ее пределах он мог реализовать свою продукцию; но и система зависела от крестьянина, поскольку ее экономическое положение зависело от того, что он произведет на своем подворье и что сдаст в ее «закрома». Приведем только один пример по одной области. В 1988 г. «колхозно-совхозный строй» скупил у сельских жителей в Кокчетавской области более 160 тысяч голов скота, из которых продал государству только 25 тысяч. Остальной скот был использован для покрытия собственной бесхозяйственности, падежа, вынужденного забоя, низкого приплода и т.д. «Много скота не обозначили в документах, что куплен у частника, и превратился он как бы в совхозный, что дает хозяйствам щедрые государственные приплаты…» [54].
А над этими двумя нищими стояло ведомство Госагропрома со своими инстанциями республиканского, областного, городского, районного масштаба и держало в своих руках концы связки управления. В результате Россия превратилась из державы, экспортирующей продовольствие, в импортирующую. На конец 90-х годов в ведении сельского хозяйства находилось около трети общей земельной площади (территории), т.е. более 600 млн. га земли; доля земли, находящейся в пользовании граждан и крестьянских (фермерских) хозяйств, составляет около 2 %, колхозов – около 15 %, а остальные земли находятся в безусловном распоряжении государственных органов.
Таким образом, преобладает монополия государственных чиновников на землю как на объект собственности и хозяйствования. В 90-е годы начался процесс формирования частных крестьянских хозяйств, но он еще не получил широкого развития. Более того, в отсутствие законодательного механизма обеспечения собственности на землю и на доход с нее, механизма защиты от бюрократического произвола, в 1993 году произошел массовый отказ фермеров от своих участков. Государственная монополия двух видов на землю в сельском хозяйстве России сохраняется до сих пор. А это и предопределяет рентные отношения в данной отрасли экономики России. Финансирование из государственного бюджета строительства и оборудования животноводческих помещений, механизированных ферм и комплексов, электрификации производства, осушения и орошения земель сопровождалось практикой списания долгов совхозов и колхозов. Допускалось безвозмездное изъятие финансовых средств у производителей сельскохозяйственной продукции и ограничение прав производителей по использованию собственных доходов.
Мало того, порочность бюрократических методов управления в экономике при административно-командной системе отразилась на целом поколении работников сельского хозяйства в их резко негативной реакции на труд. А это проявилось в сверхнизких показателях производительности.
Производительность труда в сельском хозяйстве бывшего Советского Союза при огромном количестве сельскохозяйственной техники в самые благоприятные для экономики страны годы не поднималась выше 22-25 % от производительности в сельском хозяйстве США [55]. А производительность труда является основным показателем эффективности управления экономикой.
Во времена дискуссии периода «перестройки» о переходе данной системы в рыночную вложения в колхозно-совхозный строй из госбюджета рассматривались некоторыми авторами как великое экономическое достижение этой системы. «Насыщенность фондами возрастает стабильно, от пятилетия к пятилетию, что само по себе является крупным достижением всего народного хозяйства, результатом последовательной реализации современной аграрной политики» [56] .
Надо отдать должное автору в том, что, как только он отходит от идеологических догм и приступает к действительному экономическому анализу, то, как добросовестный исследователь, он вынужден приводить неутешительные для данной системы цифры: «Однако успехи и достижения несоизмеримы вложениям и усилиям, недостаточны для удовлетворения возрастающих потребностей трудящихся, всего народного хозяйства… Если в 1966-1970 гг. продукция сельского хозяйства выросла на 21 %, то в 1971-1975 гг. – на 13 %, в 1976-1980 гг. – на 9 %, в 1981-1985 гг. – на 5,5 %» [57]. Здесь надо учесть еще тот факт, что дотации фондами, ресурсами, деньгами делались только в колхозно-совхозный сектор, а продукция считалась по всему сельскому хозяйству страны, в том числе личным приусадебным и частным хозяйствам, никаких государственных дотаций в которые не делалось, но, напротив, эти хозяйства преследовались с помощью экономических рычагов и всей правовой системы.
Ту же картину мы обнаруживаем при анализе доходов в этой системе. Государственный менеджмент административно-командной системы стимулировал в сельском хозяйстве низкопроизводительный, неэффективный труд. Так, в убыточных колхозах, а их число составляло почти одну треть общей численности колхозов (на конец 70-х – начало 80-х гг.), в которых валовой доход в расчете на одного человека в рублях был в два и более раз ниже, чем в других колхозах, оплата же труда была выше, чем в этих других хозяйствах.
Сравним пять групп колхозов [58].
В 1-й группе число колхозов в группе составило 7,6 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 9,2 руб., на одного колхозника – 2 571 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,1 руб.; на одного колхозника – 133 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 277 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 5,5%; за счет амортизации – 42,7%, за счет кредита – 51,8%.
Во 2-й группе число колхозов в группе составило 11,8 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 9,9 руб., на одного колхозника – 2 733 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,4 руб.; на одного колхозника – 133 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 302 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 16,5%; за счет амортизации – 40,3%, за счет кредита – 43,2%.
В 7-й группе составило число колхозов в группе составляло 3 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 13,7 руб., на одного колхозника – 3 346 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,8 руб.; на одного колхозника – 137 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 833 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 58,6%; за счет амортизации – 31,9%, за счет кредита – 9,5%.
В 8-й группе число колхозов в группе составляло 1,8 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 15,6 руб., на одного колхозника – 3 577 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,6 руб.; на одного колхозника – 137 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 2 023 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – 70,5%; за счет амортизации – 29,0%, за счет кредита – 0,5%.
В 10-й группе число колхозов в группе составило 10,7 %; валовой доход в этой группе на 1 чел.-день составляло 4,7 руб., на одного колхозника – 1 250 руб. Оплата труда в этой группе на 1 чел.-день составляла 6,4 руб.; на одного колхозника – 139 руб. Объем капвложений в этой группе в расчете на 1 работника составляло 1 980 руб. Удельный вес в капвложениях в этой группе составляли: собственные капвложения – %; за счет амортизации – 38,2%, за счет кредита – 61,8%.
Остальные группы составляют примерно 65 % общей численности и по своему хозяйственному положению располагаются между второй и седьмой группами, ненамного отклоняясь в ту или иную сторону от статистически среднего уровня. Десятая группа - это совсем убыточные хозяйства. Но это не означает, что все остальные хозяйства в других группах являются прибыльными. Это лишь означает, что в отличие от тех, которые из бюджета государства только брали, ничего не давая взамен, вторые все-таки что-то производили и хотя бы частично компенсировали затраты на их содержание.
Итак, из этих данных видно, что в убыточных колхозах, производящих меньше продукции (10-я группа), оплата труда колхозников была выше, чем в хозяйствах, производящих больше продукции. А кроме того, и капиталовложения из государственного бюджета в эти убыточные хозяйства были выше, чем в другие хозяйства. То есть менеджмент сельского хозяйства в стране со стороны властей в течение многих десятилетий стимулировал неэффективность, антиприбыльность хозяйств, леность в труде.
Монополия государства на землю до начала 90-х годов в России сопровождалась регламентацией ассортимента производимой продукции, что дополнялось обязательной продажей продукции государственным органам закупки по определенным ценам. Ценовая политика в сельском хозяйстве России носила чисто директивный характер. Государственные розничные, оптовые и закупочные цены в целом не отражали реальных затрат на производство, качество продукции, условий ее реализации. Так, розничные цены на мясо, молоко, картофель устанавливались значительно ниже затрат на производство и реализацию продукции. Усредненные цены уравнивали лучшие, средние и худшие предприятия сельского хозяйства. Такое внеэкономическое давление на хозяйства вне зависимости от рентабельности продукции не стимулировало сельскохозяйственное производство.
С начала 90-х годов внеэкономическое давление на хозяйства со стороны государственных органов стало ослабевать. Стала проводиться политика свободных цен (либерализация), в том числе и на продукцию сельского хозяйства. Регламентация деятельности хозяйств снизилась одновременно со снижением роли субсидий и централизованных капитальных вложений. Однако общая разбалансированность в экономике, в частности, между промышленностью и сельским хозяйством, не в пользу последнего, поставило на повестку дня само существование монополии государства на землю, как на объект собственности, так и на объект хозяйствования.
Так какая же форма собственности экономически реализовывалась в колхозно-совхозном строе – общая (ассоциированная) или государственная? Представляется, что приведенных данных достаточно, чтобы признать практически доказанным фактом: в административно-командной системе экономики, в ее аграрном секторе экономически реализовывалась государственная собственность. Объявляя национальным достоянием землю и предоставляя затем возможность своим гражданам свободно на ней производить, государство может тем самым в некоторых исторических условиях осуществить прогрессивный шаг в сторону экономического развития. Но когда оно на этой, объявленной собственностью всей нации, а не государственных органов (ибо государство и нация не тождественны), земле назначает командовать каждым свободным хозяйством тысячу чиновников, т.е. когда осуществляется практическое огосударствление всей экономики, то оно, государство, тем самым присваивает не принадлежащие ему права суверена и собственника и, таким образом, противодействует экономическому развитию. Такое государство неизбежно терпит крах.

* * *
Библиография к 2.3. [Д]
52. Трубецкой Е.Н. По поводу аграрного законопроекта // Новый мир, 1990. № 7, с. 205.
53. Милосердов В. АПК: проблемы старые и новые // Коммунист, 1989. № 4, с. 16, 22.
54. Самойленко А. Комиссионный рай и «ухо-горло-нос-ноги-вымя-хвост» Агропрома // Литературная газета, 1989. № 34, 23 авг.
55. Народное хозяйство СССР за 70 лет. М., 1987, с. 13; Аганбегян А.Г. Советская экономика – взгляд в будущее. М., 1988, с. 27-28.
56. Суслов В. Колхозная собственность: проблемы развития // Вопросы экономики, 1987. № 9, с. 79.
57. Там же, с. 79.
58. Там же.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

2.3. [Е] Выгоды и потери вмешательства государства в
экономический процесс

Проблемы между теорией экономики и реальной практикой, которые мы здесь подняли, были всегда, но именно сейчас они актуальны, поскольку мы живем в это время. Практически все исторические летописи, записи, письменные свидетельства на протяжении почти тысячелетия существования российской государственности постоянно указывают нам на расхождение экономических идей с хозяйственной практикой, осуществлявшейся под эгидой российской государственности. Все это уже было, но лишь называлось другими словами. То же самое мы можем обнаружить и в экономической истории других стран. ХХ век знаменателен тем, что экономические теории попытались применить на практике. И если на западе экономисты действительно пытались что-то получить из своих теорий для разработки практических рекомендаций для оздоровления экономик, то на востоке была совсем другая установка.
Здесь от экономистов требовалось подтверждение правильности назначенного властью курса развития. Разработка же рекомендаций была опасна для жизни. Тем не менее, и здесь получила развитие определенная ветвь экономической теории, в основном в ее марксистском оформлении. Все, что имело марксистскую оболочку, даже если это был А. Смит или Д. Рикардо, А. Маршалл, или Дж. Кейнс, приветствовалось властями, особенно если это наукообразно оправдывало выбранный курс. В частности, в советской действительности ни в теории, ни в практике хозяйствования не использовались как марксистское разграничение производительности и интенсивности труда (в теории пытались лишь спорить между собой, что включать, а что не включать в понятие «производительность труда»), так и маржиналистское (западное) разграничение постоянных и переменных затрат. То есть теория следовала за складывающейся практикой экономики закрытого типа и большей частью лишь интерпретировала ее, пытаясь терминологически приспособить экономические реалии к марксистскому пониманию действительности, подогнать их под марксистское понимание.

* * *
В последний период ушедшего века экономическая политика властей в новой России характеризовалась крайней непоследовательностью, шатанием то в сторону жесткой фискальной политики и прямого вмешательства государства в экономическую жизнь населения, то в сторону либеральной монетарной политики.
В разные периоды истории развития отечественной экономики, как для старой, а затем «коммунистической» России, так и для нынешней «демократической», традиционно осуществлявшейся, чаще всего применявшейся на практике была первая, жесткая фискальная политика. И так же во все времена традиционно государство активно вмешивалось в экономический процесс.
Период, пережитый российской экономикой и российским населением в конце ушедшего тысячелетия, характеризовался множеством отличительных признаков, которых не найти ни в непосредственно предшествующие периоды, ни в дальнем историческом ракурсе. Давно и не очень давно в истории России были хаос и смута и глубокие экономические кризисы. Но все это происходило в другой научной, технологической и культурной обстановке. Параллели и аналогии возможны, но они не всегда верны. Ныне, пожалуй, впервые некоторые исследователи и эксперты называют российскую экономику либеральной, или, во всяком случае, пытаются обнаружить в ней некоторые черты открытости, либеральности. Мало того, такие попытки здесь же используются жесткими противниками либерального курса и дают им повод для резкой критики курса государства в отношении экономической политики.
Здесь достаточно будет сослаться только на труды наших патриархов советской экономической школы. Перед нами рецензия (отзыв) одного академика РАН, Петракова Н.Я. на монографию другого академика РАН, Федоренко Н.П. Если не обращать внимание на некоторые передержки Н.Я. Петракова, например, то, что экономику российской монархии до 1917 г. и экономику большевистского строя после 1917 г. он объединяет под одним термином «государственного тоталитаризма» (как можно не видеть различий между экономикой монархии и тоталитарной экономикой?), или то, что период хаоса и безвластия от правления последнего монарха в России до начала правления большевиков он называет периодом «демократической России» [59], то в целом по рецензии можно заключить, что наши патриархи стоят за безусловное регулирование экономических процессов со стороны государства, причем жесткого регулирования. Может быть, это ностальгия по советским временам? Мы этого не знаем. Но особых доводов в пользу возвращения применявшихся на протяжении многих десятилетий методов государственного регулирования экономических процессов в жесткой форме, кроме ругани в адрес оппонентов, мы не нашли. Основные доводы сводятся к тому, что современное шатание властей, их слабость сторонники этих методов называют «либеральной экономикой» и на этой основе подвергают критике другие возможные методы влияния на экономику, кроме предлагаемых ими. Результаты заседания «Состояние и прогноз макроэкономики России» в Президиуме Российской академии наук и выступления участников практически показывают то же самое [60].
Несмотря на это, мы затрудняемся определить экономику России на рубеже двух тысячелетий, и особенно в последний период, как «либеральную экономику», или как экономику либерального типа. Исследователи, особенно в последнее десятилетие, часто путают «либеральную идеологию» тех или иных экономистов, политиков и т.п. деятелей, реальный политический курс властей и «либеральную экономику», которой, по нашему мнению, в России никогда не было в помине. Во все времена, неважно, каких взглядов придерживались политические лидеры, власть имущие, в экономике России всегда осуществлялась жесткая прогосударственная политика, которая, как маятник, качалась то до полного тоталитаризма, то до почти полного хаоса и безвластия. Назвать второй крайний предел качания российской экономики «либерализмом» в его классическом понимании в экономической науке, значит погрешить против истины. И если даже, согласившись с мнениями разных авторитетов, экспертов, признать проводившиеся в России к концу прошедшего века реформы либеральными, ведущими экономику России к современным рыночным отношениям, то все же необходимо указать на специфический для России признак проводившихся реформ – под знаком либеральной экономики происходило перераспределение менеджмента экономики между старым советским аппаратом госчиновников и новыми, относительно молодыми, кадрами того же самого госчиновного аппарата.
По оценке многих профессиональных отечественных экспертов, в российской экономике на конец ушедшего века наблюдалось такое состояние, которое не укладывается ни в одну научную экономическую схему развития, не определяется ни одной существующей на данный момент теорией экономического развития: до конца не вышли из административно-командной системы и не вошли полностью в рыночную систему координат.
Некоторые исследователи определяют это состояние российской экономики как переход и называют его переходным периодом. Логика подсказывает, что такое суждение ошибочно. Ссылки на особый «переходный период», ставшие модными в последние два десятилетия, часто звучащие в различных экономических научных статьях и в учебниках, в которых он занимает даже особый подраздел отечественной теории, здесь неуместны. Переход предполагает преемственность. Он подразумевает эволюцию от одних экономических форм к другим. А в данном случае, речь должна была бы идти о полной ломке (замене) не оправдавшего себя хозяйственного механизма и о создании сравнительно нового (восстановлении разрушенного старого, создававшегося столетиями) хозяйственного механизма. И назвать этот период «переходным» можно только условно.
Россия славна своей «государственностью», процветавшей многие века как в общественно-экономической, так и в культурной жизни. В то же время это качество не приносило экономического процветания, если под ним разуметь экономическое благо для населения, а не благо чиновного аппарата и не силу и мощь государства, которого боятся соседи. Процветание россиян наблюдалось как раз в те периоды истории Российского государства, когда давление центральных властей на местное самоуправление и местное хозяйство становилось сравнительно «мягким». И, напротив, когда государство и его аппарат приобретали мощь и силу, инициатива, предприимчивость российских людей замирала. Это показал также и советский период истории. Лишь ослабление тоталитарного режима после второй мировой войны позволило появиться росткам предпринимательства, да и то в уродливой форме.
Мелкое, индивидуальное предпринимательство, появившееся в период «перестройки», ныне переросло в деловую активность малых, средних и даже крупных фирм. Но старая болезненная проблема давления государства на инициативу до сих пор сохранилась. Здесь достаточно напомнить только до сих пор существующий разрешительный (со стороны государства) характер любой экономической деятельности. Маховик правовой, социальной, политической систем государства все еще действует в этом направлении.
Мы не являемся сторонниками тезиса о неприемлемости вмешательства государства в экономику ради экономического роста страны и процветания граждан. Вмешательство государства в экономику было необходимым во все времена. Особенно оно необходимо в нынешний период, который патриархи отечественной экономической теории почему-то называют «либеральным». Может быть, потому что ныне легально действующих предпринимателей не сажают в лагеря? В этом, что ли, они видят «либерализм» российской экономики? Вмешательство государства в экономику необходимо в новом тысячелетии в условиях появления невиданных ранее технологий, бесконтрольное использование которых может привести мир к катастрофе. В условиях ограниченных основных сырьевых ресурсов, уменьшающихся с новым витком экономического развития. В условиях бездумной растраты производительных сил планеты на производство ненужной человеку и порой даже вредной продукции ради достижения призрачной цели – наращивания объема продаж в погоне за призрачным богатством. Но степень такого вмешательства должна определяться не желанием или волей властвующих чиновников и политиков, например, волей думского большинства. И не степенью влияния той или иной идеологии (либеральной или прогосударственной) на режим власти, а самим состоянием экономики. И в любом случае, оно должно быть не административным, как к тому призывают власти экономисты-прогосударственники, а правовым, осуществляемым с помощью
экономических мер воздействия, с помощью проведения той или иной экономической политики.
К сожалению, приходится констатировать, что вмешательство государства в экономику и в сферу бизнеса, какое традиционно осуществлялось в России, когда само «государство» как система власти становилось преобладающим субъектом экономических отношений, а стало быть, преобладающим субъектом экономика становилась бюрократия (чиновничество), никогда не приводило к экономическому процветанию. Не сила и мощь государства, не процветание чиновничьего аппарата, а экономическое благо для населения – вот в чем мы видим главный аспект и критерий экономического роста.
В конце ушедшего столетия, по мере перехода от имперской России к нынешней новой России («перестройка», «либерализация», затем период шатания, наконец, канун третьего тысячелетия), наблюдался определенный отход от традиционной жесткой политики вмешательства государства в экономический процесс.
Отличительной чертой экономической жизни России нынешнего периода по сравнению хотя бы с 90-ми годами прошлого столетия является тягучесть, вязкость, медленность в наборе темпа движения. Но, тем не менее, некоторый темп при раскручивании оборотов все же виден. Наблюдаемая картина экономического движения подобна процессам, происходящим в физической среде. Был «бурный» всплеск экономической активности к концу 90-х годов, который на поверку оказался скорее пропагандистским или желаемым. Затем на некоторое время, год или два, наступило затишье, как перед бурей. Казалось, экономический маховик России в очередной раз замедляет свой ход и вот-вот остановится. Однако этого не произошло. Спокойная и достаточно корректная смена исполнительных властей не дала ему остановиться. Сейчас, хотя и туго, со скрипом, но экономический маховик понемногу начинает набирать обороты. Чувствуется, что еще немного усилий властей в направлении стабилизации «правил игры», не лишенных, однако, определенных противоречий в своих действиях, но выдерживающих определенную линию экономического движения, и экономический маховик начнет набирать все больше оборотов в автоматическом режиме, который уже не будет требовать экстренных мер правительства.
Такая образная картина экономических реалий России начала третьего тысячелетия является, если обратить внимание на важнейшие экономические показатели развития в последние годы. Динамика производства валового внутреннего продукта (ВВП), считая с 1995 г. по конец 1999 г., отражает именно нарисованную здесь картину. Так, если пронаблюдать динамику производства ВВП поквартально с 1995 по 1999 гг., то можно увидеть, что в целом его производство росло, но не без определенных спадов. В некоторые из указанных периодов наблюдается достаточно сильный рост, но одновременно и резкий спад. Если за точку отсчета взять 1 квартал 1995 г., то примерно такой же или даже чуть меньший объем производства ВВП (около 435 млрд. руб.) наблюдался в 1 квартале 1996 г., в 1-2 кварталах 1997 г., в 1-2 кварталах 1998 г. и в 1-2 кварталах 1999 г. Видимо, в этом проявилась сезонность. Особенно резкие всплески (порядка нескольких десятков млрд. руб.) или резкие спады наблюдались в 3 квартале 1995 г. (рост), в 1 квартале 1996 г. (спад), в 1 квартале 1997 г. (спад), в 3 квартале 1997 г. (рост), в 1 квартале 1998 г. (спад), затем вялый рост, а в 1 квартале 1999 г. вновь резкий спад. Наконец, в 3 квартале 1999 г. резкий подъем [61].
Госкомстат России сообщает, что ВВП в 2000 г. по сравнению с 1999 г. вырос на 107,7 %, соответственно в 1999 г. по сравнению с 1998 г. на 103,5 % [62]. Такая же картина наблюдается и по другим важным показателям экономического развития: выпуску продукции и услуг базовых отраслей (в 2000 по сравнению с 1999 г. – 108 %), объему промышленной продукции (109 %), инвестициям в основной капитал (117,7 %), продукции сельского хозяйства (105 %). Реальные располагаемые денежные доходы населения (доходы за вычетом обязательных платежей, скорректированные на индекс потребительских цен) в 2000 г. также выросли по сравнению с предшествующим периодом на 9,1 % [63].
И эта, безусловно положительная, тенденция конца прошлого тысячелетия и начала нового, как представляется, достигнута при сравнительно малом прямом вмешательстве государства в экономическую жизнь, но одновременно при достаточно последовательно проводимой экономической политике.
Из приведенных положений можно заключить, что для экономического подъема России в ближайшие десять-двадцать лет следует и далее настойчиво проводить тот же принцип: менее жесткое вмешательство государства в экономическую деятельность граждан и сообществ и одновременно последовательное проведение определенной экономической политики в достаточно длительный промежуток времени (3-5 лет), направленной на сохранение режима стабильности. Стабильность, и еще раз стабильность в действиях властей в экономическом пространстве – это, пожалуй, главный лозунг ближайшего десятилетия.

* * *
Библиография к 2.3.[Е]

59. Петраков Н.Я. Станут ли просчеты прошлого уроками для будущего? (Рецензия на монографию Федоренко Н.П. «Россия: уроки прошлого и лики будущего. М.: Экономика, 2001) // Вестник Российской Академии Наук, 2002. № 1.
60. Отчет о заседании «Круглого стола» «Состояние и прогноз макроэкономики России» // Критика российских реформ отечественными и зарубежными экономистами. – Сайт: http://rusref.nm.ru/index (http://rusref.nm.ru/index) oop.htm
61. Динамика производства ВВП. Госкомстат России. Сайт: www.gks.ru (http://www.gks.ru).
62. Основные социально-экономические показатели России. Госкомстат России. – Там же.
63. Уровень жизни и доходы населения. Госкомстат России. – Там же.

* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

ГЛАВА 3. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ЭКОНОМИКИ И
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ

3.1. [А] Основные концепции и тенденции глобализации

Человеческая цивилизация вступила в новую стадию своего развития. В последние годы исследователи часто называют ее «глобализацией», хотя для ряда исследователей вполне ясен весьма условный характер обозначения данным термином экономических и политических процессов, происходящих на Земле в исследуемый период [1]. В последние десятилетия «глобализация» превратилась в модный термин, которым экономисты и политики часто прикрывают свои достоверные или не подтвержденные идеи и концепции. Современное обществоведение в целом оказалось не готовым к происходящим ныне процессам планетарного масштаба. Экономическая наука оказалась практически без каких-либо серьезных заделов и наработок, которые позволили бы более или менее свободно ориентироваться в тенденциях и приоритетах быстро и резко меняющегося мира. Возникшая ситуация обществоведческого «полузнания», по выражению Н.Н. Косолапова, усугубляется сложностью и противоречивостью процессов, происходящих в условиях тенденции «глобализации» в разных регионах земной экономики. Познавательный процесс при этом осложняется еще одним обстоятельством. До сих пор не закрыт традиционный, во всяком случае, для отечественного обществоведения, дискуссионный вопрос о соотношении и роли объективных, не зависящих от человека, в том числе глобальных процессов, и субъективных начал в определении тенденций будущего.
Поскольку самые развитые, мощные, влиятельные экономики оказались быстро втянутыми в происходящие глобализационные процессы, сформировавшиеся, прежде всего, на базе быстрого развития естественно-научных, технологических и технических дисциплин, а также информационных систем и систем связи, обществоведческие дисциплины оказались не готовыми к подобной динамике. В принципе, подобное наблюдалось и раньше, тысячелетия назад. Осмысление человечеством собственных технических достижений в смысле их пользы или вреда, эстетичности, приемлемости, необходимости для выживания человеческого рода и т.д. всегда отставало от этих самых технических достижений, или, как некоторые любят выражаться, от научно-технического прогресса. Но ныне, когда стоит вопрос о выживаемости современной человеческой цивилизации, подобное отставание показывает остроту проблемы.

* * *
Согласно традиционным отечественным представлениям, в которых преобладает так называемый «экономический материализм», «…основные импульсы глобализации действительно идут от экономики. Без учета экономической составляющей утрачивается основной аргумент, подтверждающий объективный характер глобализации как процесса неизбежного и прогрессивного в своей основе, хотя и противоречивого» [2].
В данном рассуждении стоит обратить внимание на то, что, во-первых, процессы глобализации рассматриваются как объективные, и, во-вторых, что они обязательно имеют в себе прогрессивные начала, что, по-видимому, подразумевает положительное для землян. Эта давнишняя философская полемика о соотношении объективного и субъективного, характерная для отечественного обществоведения, воспитанного на марксизме, косвенно показывает, что оно (отечественное обществоведение) все еще не может избавиться от того старого стереотипа, в соответствии с которым, все, что относится к «объективному», подлежит исследованию экономической науки, а то, что относится к субъективному – зависит от домыслов авторов, от лукавого, и потому не подлежит исследованию. Как будто бы какой-либо объективный процесс может осуществляться без субъективного. Если нет осмысливающего субъекта (грубо говоря, наблюдателя), то нет, как такового, и объективного процесса. Последний без субъекта – ничто, выдумка.
Именно в силу традиционности отечественного обществоведения, чтобы придать налет научности тому или иному положению, исследователи стремятся показать, прежде всего, объективность тех процессов, о которых они ведут речь, как если бы субъективность не была столь же значимой для науки. Вот почему для цитированного автора столь важен «основной аргумент» объективности. Как если бы только экономические процессы являлись объективными и потому первичными, а политические и все иные – субъективными, а потому вторичными. Вот почему далее у цитируемого автора «основой и стержнем глобализации» является «постиндустриальная трансформация экономики» [3].
По нашему мнению, первичными все же были процессы развития технологий, которые дали определенную власть различным организационным структурам и которые уже затем повлияли на глобализационные экономические процессы. Косвенным подтверждением нашего заключения является мнение специалиста политической дисциплины, высказанное на заседании «Круглого стола» того же самого журнала. «…Характер включения России в мировую экономику и в процессы глобализации является производным от внутреннего типа общественной интеграции, центральный элемент которой – господство нерасчлененных властно-собственнических элит. Иначе говоря, если бы процессы социально-политического развития начала 90-х годов пошли по-иному, в направлении гражданского общества и представительной демократии, то и тип экономического развития мог бы быть иным, ориентированным на внутренние составляющие экономического роста и более равномерное распределение доходов» [4].

* * *
И именно самые развитые экономики, которые породили транснациональные компании, прежде всех смогли воспользоваться плодами глобального экономического и технологического прорывов, переложив неизбежные в таких случаях издержки в основном на слаборазвитые государства, развивающиеся страны, которые оказались вынуждены выполнять придаточные функции, не получая взамен никаких выгод, и вызвав тем самым их негодование [5]. Вопрос же о приоритетных направлениях мирового развития, в том числе экономического и социального, хотя и оставался едва ли не центральным в научных дискуссиях последних десятилетий, тем не менее, в обществоведении (теоретическая экономика, философия, история, социология), не решался, так как его концептуальная формулировка в указанных дисциплинах связана с необходимостью переосмысления современного мира, выдвижения новых представлений о мире, модернизированных представлений о движущих силах и пределах его развития, месте и роли в нем технического и социального прогресса, ценностных ориентирах человечества и т.д., что само по себе всегда было для обществоведения проблемой. Поэтому нельзя не согласиться с А. Неклессой в том, что события глобализирующегося мира входят в жизнь через «потрясение ума и души… Живя на разломе исторических эпох, мы вряд ли ясно представляем всю его головокружительную глубину. Тем более скрыт от нас за горизонтом времени истинный Град будущего. Значительная часть сегодняшних рассуждений на эту тему окажется, скорее всего, досужими домыслами или, в лучшем случае, миражом, кривым зеркалом, искажающим невидимый ландшафт. Слишком уж велик диапазон перемен. Но размышления о данном предмете все же не совсем бесплодны. Да и неизбежны они. Чем более грозные знаки прочитываются в окружающем мире, тем настойчивее наши попытки заглянуть за горизонт, прорвать полупрозрачную пелену времени. И то, что удается узреть сквозь прорехи, еще сильнее подогревает любопытство» [6].
Особенности всех современных рассуждений о глобализации покоятся на трех основных представлениях, выработанных исследователями ранее на основе прожитого опыта цивилизаций и осмысления их истории.
Во-первых, это представление о таком будущем человечества, которое будет представлять из себя унифицированный глобальный социум. Примерно в таком ключе рассматривается будущее в рамках марксистской теории динамики способов производства материальных благ. Согласно этим представлениям, социально-экономическое развитие должно в целом привести к новому, более прогрессивному способу производства, к которому перейдет все человечество, а стало быть, и к единому унитарному социальному образованию. В современном варианте такой подход представлен в работах Ф. Фукуямы, в которых отражается существенная особенность унифицированных моделей - рассмотрение глобализации как процесса, прежде всего, распространения западной модели общественного развития.
Во-вторых, представление о том, что глобализационные тенденции приведут разные локальные и региональные человеческие цивилизации, представленные ныне народами и нациями со своими собственными особенными государственными образованиями, к их единой системе взаимодействий, в которой так или иначе все же будут оставаться (сохраняться) интересы этих разных образований, а стало быть, сохраняться и их несовпадение, противоборство.
Наконец, в-третьих, представление о том, что в современном мире присутствуют обе эти тенденции. Как можно заметить, в двух последних моделях мир предстает не унифицированным до конца, а в определенной степени дифференцированным по интересам составляющих его подсистем (наций, государственных образований). При этом основаниями для подобных дифференциаций у разных авторов выступают различные критерии. Так, у С. Хантингтона в качестве подобного критерия выступают сами этапы цивилизации (варварство, дикость, цивилизация). У Э. Тоффлера таким критерием выступают типы цивилизаций - сельскохозяйственная, индустриальная и постиндустриальная. У В.Л. Иноземцева - уровень профессионализма; у И. Валлерстайна - уровень социально-экономического развития стран (высокий, средний и низкий, на основании чего выделяются центр, полупериферия и периферия мира). А. Неклесса с подобной целью выделяет шесть экономико-географических зон; а О. Долльфюс применяет термин «лоскутов» территорий [7].
В качестве приверженца третьей модели можно назвать американского исследователя Б. Барбера. Его идея объяснения современности через «священную войну», ведущуюся против «Макдональдса» как символа унифицирующегося мира, в свое время привлекла внимание общественности, но в научном отношении оказалась недостаточно устойчивой, долгоживущей. В свою очередь, затрагивая феномен противоречивости современного мира, А. Ротфельд констатировал, что он определяется действием как мировых центробежных процессов (глобализации или интеграции), так и глобальных центростремительных сил (фрагментации, эрозии государств и т. д.). Дж. Розенау даже предложил специальный термин, отражавший обе означенные тенденции, - фрагмегративность (fragmegrative как одновременное действие фрагментации - fragmentation и интеграции - integration), но это понятие так и не закрепилось в научной сфере.
Среди представителей данного направления преобладает мнение, что мировое развитие идет эволюционным путем без резких скачков и радикальных изменений. Так, Дж. Икенберри считает мифами всякого рода утверждения о хаотизации явлений и процессов в мире после окончания «холодной войны». Однако из истории известно, что переход к новому качеству общественного развития в какой-то мере связан с допущением той или иной степени разбалансированности устоявшегося порядка вещей в общественной практике, а это и является показателем определенного роста в принципе нерегулируемых процессов, т.е. хаоса, из которого вырастает новое положение вещей, динамика которых затем на определенное время опять принимает эволюционную форму.
Независимо от точки зрения на фрагментарность современного мира, большинство исследователей подчеркивают, что в конце XX века мир начал переживать некий критический период, который определяется как «переходный возраст», эпоха перелома, неопределенности. Г. Киссинджер отмечал в этой связи, что мир и его составные части никогда ранее не изменялись так быстро, глобально и глубоко.
На наш взгляд, проблема современной ситуации состоит в том, что традиционное сочетание в подходах к интерпретации современного мира трех описанных выше исследовательских моделей оказывается недостаточным для детального и точного описания процессов глобализации. Процессы последних десятилетий оказались слишком сложными для старых научных парадигм, рожденных в индустриальную фазу развития современного мира. В этой связи не будет преувеличением отметить, что большинство современных теорий глобализации фактически исходят из линейно-прогрессивной версии понимания мирового развития, по которой тенденции глобализации развиваются по западно-либеральному образцу с перспективой уподобления всего мира западному обществу. Данный линейный подход предполагает, что тенденции глобализации по западному образцу проникают всюду и видоизменяют все на своем пути. Создается представление, что они унифицируют мир, формируя в нем единообразные пласты социально-экономической реальности (общие стандарты потребления, поведения и быта, единые ценности, сходные политические практики, модели поведения, родственные художественные вкусы и т. п.). Однако это не совсем точное представление о мире и его тенденциях. Г.К. Широков в этой связи отмечает, что в настоящее время «системность мира, поддерживавшаяся в эпоху промышленной революции на Западе существованием аграрно-сырьевого антипода на Востоке, распалась», и «с переходом в постиндустриальную стадию, по-видимому, требуется сосуществование разных (даже полярных) способов производства, рассредоточенных по всему миру». Объективно это обусловливается тем, что «способность развитых стран к интеграции новых членов в «золотое» сообщество не беспредельна» [8].
Некоторые страны в процессе глобализации, прежде всего слаборазвитые государства, по-видимому, могут развивать в себе особые внутренние структуры - конгломераты, позволяющие сосуществование и взаимопроникновение новых и старых, традиционных для данной страны начал, образуя отдельные анклавы внутри единого конгломерата. Видимо, сосуществуя внутри конгломерата, подобные анклавы могут развиваться достаточно продолжительное время, принимая что-то от соседей, но не впитывая полностью все их свойства. Такая динамика может продолжаться достаточно длительное время. Модель подобной структуры общества была описана А.Д. Богатуровым и А.В. Виноградовым [9].
Эта модель предполагает, что сообщества, входящие в конгломерат, не обязательно замыкаются на своих собственных традициях и представлениях о путях развития, но в определенной степени воспринимают новизну, исходящую извне и от анклавов, входящих в конгломерат, и ассимилируют ее. Таким образом, общая энергетика конгломерата нарастает, позволяя, с одной стороны, анклавам вписаться в современную структуру мира, а с другой – не растерять свою специфику.
При подобном описании картины мира с учетом проявленных тенденций глобализации возникает вопрос о правомерности рассуждений о глобальной культуре.
Глобальная культура землян, человечества, что это такое? И правомерно ли так ставить вопрос, когда мы наблюдаем противоречивые тенденции глобализации и устремлений отдельных стран и народов к сохранению национальной или расовой самобытности? Если правомерно, то в каких пределах? Если нет, то по каким причинам? Эти вопросы показывают неразработанность проблематики «глобализации» с точки зрения взаимовлияния, с одной стороны, социальных, экономических, политических и т.п. процессов глобальных тенденций и, с другой, - культурных, нравственных, моральных процессов (т.е. процессов созревания менталитета населения и нации, адекватного глобальным экономическим и технологическим процессам). В конечном итоге, экономист или политик сколько угодно может рассуждать о преобладании тенденции «глобализации» в человеческом мире, но до тех пор, пока мы не получим доказательств проявления подобной тенденции в менталитете нации, все подобные рассуждения будут пустыми словами. Беда в том, что многие исследователи не замечают подмены процессов «глобализации мира» и процессов «монополизации» экономических пространств. Часто, манипулируя цифрами и этими терминами, приводят доводы в пользу или, наоборот, против преобладания тенденций «глобализации», подразумевая под этим только, или чисто, экономические процессы. Но монополизация это нечто другое. Экономический процесс «глобализации» может быть определен с позиций классической экономической школы как процесс монополизации, и при этом в стороне остается вопрос о действительной глобализации человеческого сообщества. Культура народов Азии, Африки, Европы, Южной Америки показывает, что экономисты и политики, поставив вопрос о «глобализации», не подумали как следует о возможных ответах на него.
Глобализация в плане культуры не сводится, как некоторые полагают, к обмену товарами, людьми, информацией, знаниями [10]. Однако некоторые исследователи полагают, что можно говорить и о «глобализации» культуры. В подобных высказываниях глобальная культура предстает в виде фрагментов, которые можно вычленить в пределах национальных и локальных культур, как ростки нового в старом древе. Но если так рассматривать процесс глобализации культуры, когда ростки духовной «глобальности» человечества вырастают в пределах старых национальных культур, как фрагменты, чтобы потом, в будущем создать нечто единое, глобальное для всего человечества, то тогда непонятны рассуждения о том, что данный процесс характеризуется тем, что, чем более мир превращается в единое целое, тем более множатся культурные различия. Стремление описать мир не как одну, а как множество систем, подчеркивая децентрализованный характер мироцелостности, признавать гетерогенность и гибридность естественными состояниями культурной карты мира [11], означает отрицание идеи культурной «глобализации» мира.
* * *
Библиография к 3.1. [А]
1. Мунтян М.А., Урсул А.Д. Глобализация и устойчивое развитие. – М.: СТУПЕНИ, 2003, с. 304.
2. Медведев В. Глобализация экономики: тенденции и противоречия. –
Мировая экономика и международные отношения. № 2, февраль 2004, с. 3.
3. Там же, с. 4.
4. Ворожейкина Т.Е. – Круглый стол. «Россия и Латинская Америка:
сходные проблемы зависимого развития?», МЭиМО. № 2, 2004, с. 25.
5. См.: Кастро Ф. Экономический и социальный кризис мира. Доклад, представленный VΙΙ Конференции глав государств и правительств неприсоединившихся стран. – Гавана, 1983. Изд-во «Прогресс», 1983.
6. Неклесса А. Конец цивилизации, или конфликт истории // МЭиМО, 1999. № 5, с. 74.
7. Там же, с. 82.
8. Салицкий А. Вызовы глобализации и проблемы крупных полупериферийных стран // МЭиМО, 2002. № 2, с. 16.
9. Богатуров А.Д., Виноградов А.В. Модель равноположенного развития. Варианты сберегающего обновления // Полис, 1999. № 4.
10. Мир как целое: проблемы исследования мировой политики (Материалы «круглого стола») // Вестник МГУ. Серия 12. Политические науки, 1997. № 6, с. 18.
11. Чешков М.А. Глобалистика: Предмет, проблемы, перспективы // ОНС, 1998. № 2, с. 132; Богатырева Т., Яновский Р. Стратегия глобализации: социокультурная динамика и информационный обмен // Безопасность Евразии, 2001. № 1, с. 640.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.1. [Б] Основные концепции и тенденции глобализации

Некоторые национальные государства поменяли свою внешнюю оболочку, форму государственности, название, политику, дипломатические приемы и т.п., иными словами, свой облик, не изменяя при этом свои внутренние социальные, экономические и правовые традиции. Политические лидеры таких стран действуют в режиме западных принципов только в рамках отношений с западными же государствами. В решении же внутренних вопросов они остаются в рамках традиционных социально-политических стереотипов. В этой связи можно привести высказывание, которое иллюстрирует наш довод. В.Л.Иноземцев и Е.С. Кузнецова отмечают: «Исторический опыт показывает, что традиционные общества мало восприимчивы к внешнему влиянию. Их легче уничтожить, нежели преобразовать. Это не значит, что данные социумы вообще не способны развиваться, но эволюция растянется на сотни лет. Подобные общества предполагают приоритеты клановых и семейных интересов над индивидуальными, преимущественно консенсусно-общинный, а не демократический характер принятия политических решений. Сегодня такие системы переживают период роста, сменивший столетия стагнации; в этих условиях их представители активизируются, а простота социальной организаций делает возможным ее быстрое распространение даже в относительно чуждой среде. Намного более сложная западная социальная структура может быть перенесена на новую почву лишь как некая завершенная целостность; кроме того, в настоящее время происходит постепенная подмена фундаментальных принципов ее организации некими абстрактными «общечеловеческими» ценностями. В сегодняшней ситуации взаимодействие двух типов цивилизаций способно привести к экспансии незападных социальных структур в постиндустриальный мир и к последующей деградации западных обществ (то есть повторится печальный опыт Римской империи)» [12].
По некоторым позициям с цитируемыми авторами можно поспорить. Например, их сарказм в отношении «неких абстрактных общечеловеческих ценностей» предполагает, что цитируемые авторы таких ценностей не знают, и что в действительности их нет. Они заблуждаются. Мы можем привести здесь как минимум хотя бы одну реальную общечеловеческую ценность – это выживание человечества. И, пожалуй, это главная ценность, о сохранении которой должны были бы постоянно думать политические и социальные лидеры различных социальных структур, о которых рассуждают авторы.
Непонятно также, на чем основывается убеждение цитируемых авторов в большей «сложности социальных структур запада» по сравнению с «традиционными обществами»? Критерии сложности или упрощенности социальной структуры того или иного человеческого сообщества не приводятся, а мнение авторов на этот счет просто утверждается как доказанное и общепризнанное. Сложность бюрократических процедур установления для личности своего социального статуса в «западных» организмах не является показателем сложности или простоты социальной организации. В так называемых традиционных обществах бывают более сложные социальные процедуры установления или выявления социального статуса члена такого общества. Например, кастовость в Индии. Если авторы ведут речь о сложности бюрократических процедур, то, видимо, так и надо было писать. Следовательно, они путают социальные и административные (бюрократические) структуры и организмы. Поэтому их категоричность в отношении того, что «намного более сложная западная социальная структура может быть перенесена на новую почву лишь как некая завершенная целостность», неуместна.
И тем не менее, можно согласиться с их общим выводом о том, что та модель глобализации, по которой национальные сообщества включаются в мировой глобальный процесс чуть ли не по инерции, без проблем, кризиса доверия, и т.п. вопросов, не отражает все сложности нашего реального современного мира.
В этом плане более предпочтительна модель, которая предполагает рассмотрение мира как конгломерата взаимодействующих, но не обреченных на взаимное нивелирование своих отличительных особенностей. Подобное видение мира анклавов, по мнению А.Д. Богатурова, интересно в трех отношениях. Во-первых, оно органичнее сочетается с фактическим многообразием мира, находя естественное структурное местоположение и функцию для всех его составляющих. В таком представлении мир уже не делиться, как ранее, на «Запад» и «Восток», который должен стать «Западом», но ещё этого не сделал из-за «неразумия», «отсталости» или «злонамеренного упрямства». Подобное представление предполагает мир-конгломерат, который предстает состоящим из нескольких равноположенных частей-анклавов, не похожих и не стремящихся походить друг на друга, но взаимно влияющих и взаимно приспособляющихся. Причем на их общей коммуникативной «поверхности» постепенно складывается стабилизирующий их общий пласт разделяемых всеми ценностей. Во-вторых, подобное видение мира дает более миролюбивую, примирительную картину социальных отношений, контрастирующую с воинственностью «западнических» глобализационных теорий, их нескрываемой ориентацией на поглощение «отсталого» «передовым» и борьбой различных цивилизационных сущностей за выживание. В-третьих, предлагаемый подход позволяет увидеть глобальное социальное образование как средоохранное (и в этом смысле экологичное) социальное образование человечества. Современному человечеству стоит осознать, куда ведет неудержимое потребительство с его постоянно растущим поглощением ресурсов и обеднением культурно-духовного многообразия планеты [13]. И глобализация в этой связи предстает как многоэтапный эволюционный процесс.
Подобное видение процессов глобализации не стыкуется с практическими намерениями и действиями политических кругов западных стран в отношении глобализации, с их видением нового «глобального» мира. Предлагаемая ими, и прежде всего США, стратегия обеспечивает им наименее затратный путь для бесконфликтного в основном расширения природной базы их модели роста. А потому они проводят «ту же самую стратегию превосходства, которой они следовали с 1945 по 1991 годы» [14]. Их основные союзники в Западной Европе и Азии также, видимо, удовлетворены ходом событий и лишь опасаются, как бы США не увлеклись собственной гегемонией и не перестали считаться с мнениями и интересами более слабых, но лояльных Вашингтону партнеров [15].
Между тем, ресурсоемкий тип развития постепенно уходит в историю, исчерпывает свои возможности. И надежды на то, что имеющиеся информационные технологии позволят решить все возникающие проблемы, вряд ли оправданы, поскольку они самой своей динамикой выдвигают перед человечеством новые, еще более трудные проблемы. Это и излишнее, «зомбирующее» влияние на людей средств массовой информации; и нежелательное вмешательство в частную жизнь людей и организаций с помощью современных информационных технологий; это и сложность адаптации к информационным технологиям значительных масс населения; опасность разрыва между классом людей, занимающихся разработкой информационных технологий и классом простых потребителей информационных услуг [16].
Сложность заключается также и в том, что динамично развивающаяся информационная культура непосредственно связана с интеллектуальными способностями человека, его техническими навыками и предельно упрощает его социальные коммуникационные связи и подчиняет их требованиям, обусловленным спецификой пользования программными продуктами [17].
Если рассматривать процесс глобализации через призму динамики развития информационных технологий, то можно отметить следующее несоответствие между отношением традиционного обществоведения к концепции глобализации и самими фактами глобализационных процессов. Глобализация, или общечеловеческое единство, рассматривается традиционным обществоведением в линейной плоскости, как прогресс, который якобы должен принести некое благо для всех народов Земли (вспомним линейный марксистский подход к этапам экономического развития человечества с точки зрения способов производства). Однако реалии тенденций современной информатизации показывают далеко не радужную картину, особенно для населения стран, находящихся не в авангарде информатизации. «Информационное» или «информатизированное» общество не нуждается в больших объемах рабочей силы и обеспечении занятости трудоспособного населения, которого и без того в избытке у современных периферийных стран. Так что обществоведению в целом придется перестраивать все свои основные концепции о тенденциях развития, особенно те их части, которые касаются этой стороны вопроса (отношение к прогрессу, что есть благо для населения, землян и т.п.). По мнению Н.Н. Моисеева, человечество самим фактом своего существования участвует в определении основных направлений социо-природной эволюции. И потому люди должны научиться договариваться о новых этических и моральных принципах глобального существования, об общей системе ценностей, чтобы иметь шанс на дальнейшее развитие [18]. Именно диалог как важнейший фактор культурного и иного развития становится основой связей между народами и универсальным способом выработки общих ценностей и интересов. По мнению М.С. Кагана, «когда развитие цивилизации сделало невозможным глобальное применение силы для решения основных противоречий бытия человечества без угрозы его самоуничтожения, у него не остается иного выбора, кроме диалогического способа связей человека с человеком, поколения с поколением, пола с полом, класса с классом, нации с нацией, региона с регионом, как и современности с прошлым, ибо спасти человечество в этой критической фазе его развития может только осознание его единства - и социального, и исторического. Именно диалог есть средство обретения этого единства» [19].
Подводя краткий итог рассмотрению различных моделей глобализации, необходимо отметить следующее.
Во-первых, современному обществоведению уже не отмахнуться от процесса «глобализации» как от якобы надуманной проблемы. «Глобализация» как тенденция является объективным вектором современного мирового развития. Она является важнейшим фактором перемен в мире, однако одновременно порождает и новые сложные проблемы, касающиеся, прежде всего, этических основ жизни.
Во-вторых, современные глобализационные процессы несут в себе, как минимум, две противоречивые тенденции. Первая – это тенденция к унификации технологических и экономических процессов, преодолению границ континентов, стран и государств. Вторая – определенная заторможенность данных процессов, а в некоторых случаях даже противодействие им, в политической, социальной и культурной сферах бытия народов разных стран.
В-третьих, современные концепции осмысления процессов глобализации во многом все еще несовершенны. Практически во всех этих концепциях отсутствует осмысление и определение места в них названным выше противоречивым тенденциям. Поэтому можно сделать общее заключение о том, что существующие на данный момент концепции глобализации остаются все еще пока «сырыми»; они требуют дальнейшей своей разработки.

* * *
Библиография к 3.1.[Б]
12. Иноземцев В.Л., Кузнецова Е.С. Глобальный конфликт ХХΙ века // Полис, 2001. № 6, с. 138.
13. Богатуров А.Д. Синдром поглощения в международной политике // Pro et Contra. Осень 1999. Т. 4, с. 40.
14. Layne C. Rethinking American Grand Strategy: Hegemony and Balance of Power in the Twenty-First Century // World Policy Journal. Summer, 1998. P. 8.
15. Guehenno J. M. Globalization and the International system // Journal of Democracy, 1996. № 4. Р. 30.
16. Рейман Л.Д. Информационное общество и роль телекоммуникаций в его становлении // Вопросы философии, 2001. № 3, с. 7.
17. Там же, с. 9.
18. Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь разума. М., 1998, с.15.
19. Каган М.С. Философия культуры. СПб, 1996, с. 404-405.
* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.2. [А] Глобализация экономики и экономическая безопасность

Недостатки рыночного механизма (цикличность, неудовлетворительное распределение ресурсов в силу существования монополий, высокая безработица в период спада рыночной экономики или высокая инфляция в период ее подъема и т.п.) порождают проблему вмешательства государства в рыночный процесс. Это вмешательство может принимать различные формы. Например, направление национальных средств на поддержку и развитие тех сфер хозяйства, где наблюдается относительно низкий уровень дохода и потому инертность действия частного капитала, но которые необходимы для нормального функционирования общества (железные дороги, топливно-энергетический комплекс, образование, здравоохранение и др.). Когда подобная направленность деятельности государства имеет значительный социальный аспект, то говорят о социально-рыночном хозяйстве (например, Германия, Австрия, Швеция).
В этом смысле вмешательство государства в рыночный процесс оправдано. Но все же оно должно осуществляться на каком-то основании. В качестве такого основания на первых порах можно определить принципы, вытекающие из соответствующих функций государства в рыночном хозяйстве, о которых выше уже говорилось.
По мнению ряда авторов, на эти функции государства в экономике накладывают свой отпечаток некоторые факторы, которые не позволяют определить количественное значение тех или иных функций. К подобным факторам относятся: менталитет населения, общий уровень экономического развития страны, развитость рыночных отношений и частного сектора, степень открытости экономики, уровень технологического развития, наличие естественных монополий, необходимость регулирования некоторых сравнительно новых для той или иной экономики видов деятельности, качество аппарата государственного управления и некоторые другие.
В более широком смысле основанием для определения степени вмешательства государства в экономический процесс может явиться так называемая экономическая безопасность. Институт государства, в силу своей особой роли в экономике, должен обеспечивать экономическую безопасность хозяйствующих в данной экономике субъектов. Поэтому в первом приближении можно назвать крайний предел вмешательства государства в экономический процесс. Это тот необходимый уровень вмешательства, который обеспечивает экономическую безопасность хозяйствующих субъектов. Количественные параметры такого необходимого уровня должны еще быть определены. Вполне вероятно, что в них войдет, прежде всего, показатель ВВП. Но для уточнения данного вопроса необходимо определиться, прежде всего, с самим понятием «экономической безопасности».
Некоторые авторы определяют безопасность как состояние и тенденцию усиления защищенности жизненно важных интересов социума и его структур от внутренних и внешних угроз [20]. А в ст. 2 закона РФ «О безопасности» сказано, что «безопасность - состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз. Жизненно важные интересы - это совокупность потребностей, удовлетворение которых надежно обеспечивает существование и возможности прогрессивного развития личности, общества и государства. К основным объектам безопасности относятся: личность - ее права и свободы; общество - его материальные и духовные ценности; государство - его конституционный строй, суверенитет и территориальная целостность» [21].
В послании Президента РФ Федеральному собранию «О национальной безопасности» подчеркивается, что «национальная безопасность понимается как состояние защищенности национальных интересов от внутренних и внешних угроз, обеспечивающее прогрессивное развитие личности, общества и государства» [22].
В литературе предлагаются различные определения понятия «экономическая безопасность». Так, в коллективной монографии под редакцией В.К. Сенчагова «экономическая безопасность» трактуется как «состояние экономики и институтов власти, при котором обеспечивается гарантированная защита национальных интересов, социальная направленность политики, достаточный оборонный потенциал даже при неблагоприятных условиях развития внутренних и внешних процессов» [23].
Ряд авторов полагает, что экономическая безопасность - это состояние, в котором народ (через государство) может суверенно, без вмешательства и давления извне, определять пути, формы своего экономического развития. Академик Л.И. Абалкин считает, что это совокупность условий и факторов, обеспечивающих независимость национальной экономики, ее стабильность и устойчивость, способность к постоянному обновлению и самосовершенствованию [24].
По мнению О. Грунина и С. Грунина, экономическая безопасность представляет собой такое состояние народного хозяйства, которое позволяет удовлетворить всю совокупность реальных, действительных экономических потребностей общества, обеспечивает его экономическую независимость, стабильное и устойчивое развитие, прогресс, достойное равноправное положение в мировом хозяйстве, надежную, т. е. не позволяющую скатываться за критический предел, защищенность от внутренних и внешних угроз и влияния непредсказуемых и труднопрогнозируемых факторов [25].
К субъектам безопасности относят также граждан, общественные или иные организации и объединения, обладающие правами по обеспечению безопасности [26].
Основными принципами обеспечения безопасности, согласно закону РФ «О безопасности», являются: законность; соблюдение баланса жизненно важных интересов личности, общества и государства; взаимная ответственность личности, общества и государства по обеспечению безопасности; интеграция с международными системами безопасности [27].
Анализ литературы, посвященной данной проблематике, показывает, что в общей системе угроз авторы выделяют, как правило, два аспекта - внутренний и внешний. Аналогичный классификационный признак используется и в основных официальных документах («Концепция национальной безопасности», «Государственная стратегия экономической безопасности РФ») [28].
На наш взгляд, наиболее подробная классификация угроз экономической безопасности предложена О. Груниным и С. Груниным [29]. По их мнению, угрозы экономической безопасности можно классифицировать:
•   по источнику угрозы (внутренние - источник на территории РФ, внешние — источник расположен за границей);
•   по природе возникновения угроз (вызванные политикой государства, иностранными государствами, исходящие от криминальных структур, конкурентов, контрагентов);
•   по вероятности реализации (реальные - могут осуществляться в любой момент времени, потенциальные - могут реализоваться в случае формирования определенных условий);
•   по отношению к человеческой деятельности (объективные - формируются независимо от целенаправленной деятельности, субъективные - создаются сознательно, например, разведывательной, подрывной и иной деятельностью, организованной преступностью);
•   по объекту посягательства (информация, финансы, персонал, деловое реноме);
•   по возможности прогнозирования (прогнозируемые на уровне хозяйствующего субъекта и не поддающиеся прогнозу);
•   по последствиям (всеобщие - отражаются на всей территории Российской Федерации или большинстве ее субъектов, локальные - отражаются на отдельных объектах);
•   по величине нанесенного (ожидаемого) ущерба (катастрофические, значительные, вызывающие трудности).
При такой классификации угроз на конкретном этапе экономического развития могут быть выделены определенные «приоритеты безопасности», которые не являются постоянными и могут претерпевать значительные изменения в зависимости от конкретной ситуации, характера и степени угроз.
В «Государственной стратегии экономической безопасности РФ» отмечается, что в международных отношениях Россия сталкивается со стремлением промышленно развитых стран, крупных иностранных корпораций использовать ситуацию в России и странах СНГ в своих экономических и политических интересах [30].
Состояние того или иного объекта экономической безопасности может быть оценено по целой серии качественных и количественных критериев и показателей. В постановлении Правительства РФ от 27 декабря 1996 г. № 1569 «О первоочередных мерах по реализации государственной стратегии экономической безопасности Российской Федерации (основных положений)» дан перечень критериев экономической безопасности России [31]. К ним относятся:
•   способность экономики функционировать в режиме расширенного воспроизводства;
•   зависимость экономики от импорта важнейших видов продукции и продовольствия, производство которых на необходимом уровне может быть организовано в стране;
•   уровень внешнего и внутреннего долга и возможности его погашения;
•   обеспеченность экономики стратегическими ресурсами и эффективность государственного контроля за их обращением;
•   уровни безопасности, имущественной дифференциации населения и безработицы, максимально допустимые с позиции социально-экономической стабильности общества;
•   доступность для населения образования, культуры, медицинского и социального обслуживания, пассажирского транспорта и массовых видов связи, а также жилья и коммунальных услуг;
•   поддержание научного потенциала страны и сохранение отечественных научных школ, обеспечение эффективного функционирования особо важных объектов науки;
•   сохранение единого экономического пространства и межрегиональных отношений, обеспечивающих соблюдение общегосударственных интересов, исключающих развитие сепаратистских тенденций;
•   обеспечение необходимого уровня государственного регулирования экономических процессов с целью формирования условий для нормального функционирования рыночной экономики.
Как мы уже говорили выше, все показатели экономической безопасности можно разделить на внутренние и внешние. По масштабам характеризуемого объекта безопасности можно выделить: макроэкономические показатели, отражающие состояние экономики страны в целом; мезоэкономические, характеризующие регион или отрасль; микроэкономические, определяющие состояние предприятия, фирмы, учреждения, а также семьи и личности. По степени значимости их можно разделить на общие, базовые и частные.
В научной экономической литературе приводится огромное число показателей состояния экономической безопасности государства. К наиболее значимым из них следует отнести:
•   уровень и качество жизни населения, которые можно оценить многими параметрами: средняя заработная плата, индекс потребительских цен, производство ВВП или ВНП на душу населения, социальный и физиологический прожиточный минимум, индекс дифференциации доходов, уровень безработицы, уровень потребления основных продуктов питания на душу населения, обеспеченность жильем, состояние здравоохранения, уровень образования, продолжительность жизни, а также «совокупный индекс развития человеческого потенциала», предложенный ООН в конце 90-х гг., и другие;
•   темпы роста (динамика) ВВП и ВНП;
•   темпы роста производства продукции основных отраслей или сфер экономики, а также важнейших стратегических видов продукции;
•   состояние инвестиций в народное хозяйство;
•   дефицит (состояние) бюджета;
•   состояние платежного баланса;
•   конкурентоспособность продукции;
•   сальдо внешней торговли (доля в экспорте готовых изделий и высокотехнологичных товаров, импортная зависимость);
•   государственный (внешний и внутренний) долг;
•   деятельность «теневой экономики»;
•   уровень монополизации экономики;
•   структура собственности;
•   степень управляемости экономикой;
•   состояние налоговой системы;
•   обеспеченность страны ресурсами;
•   число неплатежеспособных предприятий и сумма неплатежей;
•   уровень производительности труда и эффективности производства;
•   состояние и воспроизводство факторов производства;
•   уровень расходов на науку, научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, подготовку кадров и другие.
Экономика России на рубеже двух тысячелетий переживала беспрецедентный для мирного времени кризис. По своей глубине и продолжительности он намного превзошел Великую депрессию в США 1929-1933 гг. Остановились многие крупные предприятия, целые отрасли промышленности. ВВП, уровень жизни населения снизились примерно вдвое. Критические значения экономической безопасности по таким показателям как снижение ВВП, доля инвестиций в ВВП, доля импорта в потреблении населения и др. оказались сильно превышены.
Наиболее серьезную угрозу для судеб России представляет начавшийся распад производственного и научно-технического потенциала. Научно-технический потенциал, несмотря на известные слабости (особенно одностороннюю ориентацию на военные цели), был в целом сопоставим с североамериканским и западноевропейским. Обвальное падение производства, особенно в военно-промышленном комплексе, парализовало спрос на НИОКР. Одновременно резко сократились бюджетные ассигнования на науку. Наука и научное обслуживание превратились из наиболее престижной и материально обеспеченной сферы деятельности в одну из самых низкооплачиваемых. В начале 90-х годов возникла массовая "утечка мозгов" за рубеж, в другие отрасли, сферу мелкого и среднего бизнеса. В последнее время она приобретает и такую форму, как скупка зарубежными фирмами и организациями результатов исследований и разработок, выполняемых российскими научными учреждениями за бесценок.
Если исходить из представлений аналитиков конца ХХ – начала ХХΙ вв., то общие или национальные, а потому также и глобальные, экономические ориентиры изменились. Ранее государства стремились просто к экономическому росту своей страны, сейчас, согласно существующим концепциям безопасности, они стремятся якобы к экономической безопасности, обеспечение которой включает более ранние цели – экономический рост.
В исследуемых трактовках экономического развития последнего времени налицо нарастание определенного противоречия, которое, согласно диалектической логике, должно вырасти до своего пика и найти разрешение в появлении нового состояния земной цивилизации в экономическом ее значении. Это определенное противоречие, наблюдаемое в наше время в экономическом развитии человеческой цивилизации, если доверять цитируемым исследователям, выражается в следующем. С одной стороны, происходит интеграция национальных экономических процессов не просто в межнациональный процесс, а в мировой. Экономисты даже придумали новый термин – «глобализация экономики». С другой стороны, казалось бы, если налицо глобализация экономики (а я бы лучше применил термин «космополитизация», далее будет видно, почему), то проблема национальной «экономической безопасности» должна сойти на «нет». Но если верить авторам концепций, ее проблематика и острота с каждым годом нарастает.
Глобализация экономик определяется центростремительными силами (международная торговля; интеграция, кооперация, разделение труда; социальное и духовное стремление землян к единству и т.д.). Но, по-видимому, в национальных экономиках подспудно действуют и центробежные силы, подпитываемые амбициями политиков, алчностью чиновных и уголовных национальных структур и т.п. Иначе проблема экономической безопасности как одна из противоположностей в логическом противоречии «глобализация – национальная безопасность» теряет смысл.
Таким образом, с одной стороны, экономические процессы, в которые вовлечено все человечество, тянут человечество к объединению. С другой – амбиции отдельных частных лиц, организаций, групп, органов и т.п. тянут к национальной вражде, к разъединению человечества.
* * *
Библиография к 3.2. [А]

20. Основы экономической безопасности. (Государство, регион, личность) // Под ред. Е.А. Олейникова. – М.: ЗАО "Бизнес-школа "Интел-Синтез", 1997, с. 10.
21. О безопасности: Закон РФ от 5 марта 1992 г. (в ред. Закона РФ от 25.12.1992 № 4235-1, Указа Президента РФ от 24.12.1993 № 2288, Федерального закона от 25.07.2002 № 116-ФЗ).
22. О национальной безопасности. Послание Президента Российской Федерации Федеральному собранию // Независимая газета, 1996. 14 июня.
23. Экономическая безопасность: Производство – Финансы – Банки / Под ред. В.К. Сенчагова. – М.: ЗАО " Финстатинформ", 1998.
24. Абалкин Л. Экономическая безопасность России: угрозы и их отражение // Вопросы экономики, 1994. № 12, с. 4–13.
25. Грунин О., Грунин С. Экономическая безопасность организации. – СПб.: Питер, 2002.
26. Основы экономической безопасности. (Государство, регион, личность) / Под ред. Е.А. Олейникова. – М.: ЗАО "Бизнес-школа "Интел-Синтез", 1997, с. 10.
27. О безопасности: Закон РФ от 5 марта 1992 г. (в ред. Закона РФ от 25.12.1992 № 4235-1, Указа Президента РФ от 24.12.1993 № 2288, Федерального закона от 25.07.2002 № 116-ФЗ).
28. Концепция национальной безопасности Российской Федерации (ред. от 10 января 2000 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации.- 2000. № 2, с. 3.
29. Грунин О., Грунин С. Экономическая безопасность организации. – СПб.: Питер, 2002.
30. О государственной стратегии экономической безопасности Российской Федерации (Основные положения): Указ Президента Российской Федерации от 29.04.96 г. № 608.
31. О первоочередных мерах по реализации государственной стратегии экономической безопасности Российской Федерации (основных положений): постановление Правительства РФ от 27 декабря 1996 г. № 1569.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.2. [Б] Глобализация экономики и экономическая безопасность

Если посмотреть на проблему экономического движения человечества в таком свете, то надо признать, что она не нова. Она является, возможно, актуальной и новой для существующего и экономически действующего поколения людей (возможно, даже нескольких сот поколений). Но она стара с точки зрения истории человечества. Это в истории уже было. Жадность и амбиции властвующих структур, групп или отдельных лиц всегда приводили народы к вражде, а человечество в целом - к катастрофе. Это можно видеть по истории развития разных стран и государств, например, даже в истории, казалось бы, не столь долгой (всего две тысячи лет), как Россия. Так, великий князь Владимир (названный в крещении Василием; 980-1014 гг. от Р.Х.) раздал уделы своим малолетним сыновьям, совсем не думая, не желая и не предполагая раздробить государство. Но он не смог предвидеть последствия своих действий после своей смерти, хотя перед глазами у него был пример подобного с детьми Святослава. «Междоусобие детей Святославовых уже доказало противное; но Владимир не воспользовался сим опытом: ибо самые великие люди действуют согласно с образом мыслей и правилами своего века» [32], добавим, и согласно со своим частным интересом. Данный пример показывает, что в реальной исторической действительности осуществляется не придуманный принцип «интересы государства выше интересов частных лиц», поскольку мол государство выражает интересы всего сообщества. Напротив, в истории частные, порой глубоко эгоистические интересы отдельных властвующих личностей приводили государство к развалу, либо возводили принятую ими форму государственности в абсолют до такой степени, что ее машина без разбора давила личности. Не какие-то абстрактные «государственные» или «общественные» интересы, или так называемые интересы процветания отечества, преобладали и были движущими силами в истории, но вполне приземленные частные интересы отдельно взятых правителей. В одних случаях они не совпадали с общей обстановкой и тогда государство становилось слабым, распадалось на уделы, княжества и т.п. структуры. Иногда обстоятельства способствовали частному интересу, который находил свою полную реализацию в сильной укрепленной власти его носителя в форме сильного государственного устройства. Но было бы неверно преподносить это совпадение как якобы заботу правителя о благе для своего народа, страны, государства.
Итак, получается не одна, а две проблемы: глобализация и национальная экономическая безопасность. Еще раз вернемся кратко к проблеме глобализации, но теперь уже в связке с проблемой «экономической безопасности».
Один из известных исследователей, действующих в рамках рассматриваемых концепций - М.Г. Делягин. Приведем его посылки. Краткое содержание открытой части его аналитического доклада в 1998 г. состоит в следующем. Он постулирует: «Основные перспективы технологического развития человечества: углубление и приобретение непреодолимого характера разрывами между развитыми и остальными странами, а также развитыми странами, создающими новые технологии, и остальными развитыми странами» [33]. Данное положение весьма спорно. Дело в том, что процессы глобализации проявляются именно в распространении современных технологий и объединения мирового хозяйства прежде всего в этом направлении. Но почему все же проявляется, по мнению М.Г. Делягина, «непреодолимый характер разрыва» между странами? Оказывается, что применению технологий, широкому их распространению в мировом хозяйстве препятствует «обособление». Обособление работников информационных технологий во внутреннее «информационное сообщество», его сосредоточение в развитых странах; постепенная концентрация «информационного сообщества» мира, а с ним и мирового прогресса, в «наиболее развитых» странах [34]. Но, в таком случае, получается как бы два параллельно идущих процесса. С одной стороны, процесс глобализации технологий и экономик, а с другой, обособление в рамках этого процесса, выделение в особое сообщество субъектов, обслуживающих информационные технологии, от всего мирового сообщества, для которого они их и осуществляют. Из подобной посылки он делает весьма мрачный прогноз - «прекращение прогресса за пределами развитых стран; социальная и финансовая деградация развивающихся стран» и «возможное резкое замедление прогресса в результате глобального финансового кризиса и деструктивной конкуренции между США и Европейским валютным союзом» [35]. Откуда такие мрачные прогнозы, и что означает «деструктивная конкуренция», или «конструктивная конкуренция», об этом автор не говорит.
Из весьма сомнительных посылок цитируемый автор формулирует столь же сомнительный прогноз: «Все развитие человечества, в том числе в области экономики, определяется сегодня и будет определяться в ближайшее десятилетие достижением нового качественного уровня сразу двумя фундаментальными процессами: развитием новых технологий, в первую очередь информационных, и опирающейся на него быстрой глобализацией конкуренции, в первую очередь на финансовых рынках» [36]. С одной стороны, М.Г. Делягин постулирует, что процесс глобализации в распространении новейших технологий тормозится из-за обособленности ее разработчиков от всего остального мирового сообщества, от ее пользователей, а с другой, утверждает вывод об убыстрении процесса развития новых технологий и как результат глобализации конкуренции. Но если разработчики этих технологий все более удаляются от мира пользователей, то вряд ли среди пользователей (а это весь мир) будет проявляться конкуренция за их обладание. Широкая конкуренция может проявиться тогда, когда есть столь же широкий доступ к объекту конкуренции. Две тенденции развития, взятые из совершенно разных сфер (информационные технологии и финансовая конкуренция), он свел в один прогноз. Первая тенденция – бурное развитие новейших технологий, - возможно, будет преобладать весь ХХΙ век, а вторая тенденция есть временная конъюнктура. Он свел вместе глобальную тенденцию развития науки, мысли, культуры, технологии и временный ажиотаж по поводу ставок.
В другом разделе своего труда М.Г. Делягин, помимо всяческих других угроз человечеству, приводит и такую: «технологии формирования массового сознания: постоянная адаптация последнего к формам воздействия на него вызывает объективную необходимость постоянного же обновления этих форм; без получения обновленных технологий, которые появляются сначала в стране-лидере, а уже затем тиражируются в остальных странах, массовое сознание обществ, использующих эти технологии воздействия на него, начнет выходить из-под контроля государства» [37]. Вот где собака зарыта! Утверждение цитируемого автора носит такой характер, как если бы он проверил это массовое общественное сознание на опыте и знает структуру сознания основных слоев общества. Как если бы он посадил сто с лишним миллионов жителей страны за компьютеры определенной фирмы, к которым они привыкли настолько, что уже не могут обойтись без них, провел над ними эксперимент и вывел общую тенденцию мыслительных процессов этих миллионов жителей страны.
Но все же спрашивается, а что лучше: контроль группы людей, воплощающих власть в данных территориальных границах и отождествляющих себя с государством, или же контроль другой группы лиц, не имеющих политической власти и не отождествляющих себя с тем или иным государством? Что из этих двух лучше для населения данной страны и для землян, для жителей Земли? Это большой стратегический вопрос, касающийся, в том числе, экономических перспектив землян.
Автор этой концепции приписал капиталу, который занимается разработкой информационных технологий, спекулятивный характер, действие которого, по мнению автора, ведет к разрушению экономики, в отличие, также с точки зрения автора, от действий капитала, который занимается так называемыми традиционными (не информационными) технологиями, направленными на создание конкретного товара. С одной стороны, М.Г. Делягин строит концепцию, целевая направленность которой – технологический прогресс. С другой, отчетливо слышны его призывы остановить действие того капитала, который этот прогресс обеспечивает.
С одной стороны, он якобы излагает общепринятую точку зрения на конкуренцию капиталов. С другой, - в окончательных выводах он показывает марксистскую точку зрения на борьбу капиталов. Один вид капиталов, с которыми «наше» государство может справиться (капиталы по «традиционным» технологиям), не вызывает у него опасений. А вот другие капиталы, с которыми опять-таки «нашему» государству трудно тягаться, становятся для него почему-то «спекулятивными», а потому национально опасными.
«Распад СССР дал развитым странам такую финансовую и интеллектуальную подпитку, что они смогли «на его костях» качественно ускорить свое развитие (различие ориентаций и, соответственно, перспектив Европы и США лучше всего показывает то, что первая впитала финансы, а вторые - интеллект). Таким образом, победив в «холодной войне», развитые страны не просто уничтожили своего глобального противника, как мы привыкли думать. Они сделали гораздо большее: они захватили и освоили его ресурсы - правда, использовавшиеся из рук вон плохо (социализм отличался от капитализма в том числе и тем, что, готовя лучшие в мире человеческие ресурсы, объединял их в организации худшими способами)» [38].
Автор данного пассажа является одним из адептов «новой» концепции «глобализации». Глобализацию он обозначил трояко: «как объективную тенденцию в мировом сообществе, как международный проект и как концепцию». Приведя общие фразы о «международном проекте» глобализации как о создании кем-то «глобальной американской империи», указав на некоторые мировые тенденции экономического развития (которые, кстати, в той или иной форме существовали всегда) как на проявления глобализации на практике, значительное внимание в своем сообщении он уделяет концепциям глобализации, которые, по его мнению, укладываются в основном в два вида: однополярная (или моноцентрическая) и разнополярная (или полицентрическая). И здесь открывается огромное поле для творчества.
Дело в том, что, критикуя ту или иную концепцию (а это всего-навсего идеология) и приводя по поводу или без достаточного повода кое-какие данные из экономической статистики, можно почти доказательно нарисовать нужную автору картину тенденций практической глобализации, которая получает внешнее словесное обрамление достоверности, но которая, тем не менее, может не иметь никакого отношения к действительности. А затем из этих шатких посылок построить программу действий конкретных властей в той или иной сфере международного сотрудничества.
Здесь нам важны не сами по себе концепции, от кого бы они ни исходили. Даже если за той или иной идеей стоит сильная финансовая группа, круг влиятельных политических людей, целое государство, она не перестает быть собой. То есть это рабочая гипотеза какого-либо будущего альтернативного развития, ради реализации которого те или иные силы предпринимают или не предпринимают какие-либо практические (экономические, политические и пр.) действия. Как представляется, для науки более важным является все же исследование реальных тенденций развития, которые, конечно, также зависят от того, какие силы осуществляют те или иные действия и какие предпринимаются шаги для воплощения в жизнь той или иной своей концепции развития. Таким образом, любые концепции – это всего лишь аргумент (хотя, возможно, и очень существенный) реальной функции – агрегирование всех существующих противодействий в реально проявляющейся тенденции развития.
Теперь кратко остановимся на другой проблеме – экономической безопасности.
В качестве целей развития национальных экономик исследователи в последние годы стали рассматривать устранение «ключевых экономических угроз». По их мнению, если применить «подход Тинбергена», то устранение таковых (ключевых экономических угроз) и явится целью развития национальной экономики. В связи с этим некоторыми исследователями была даже разработана концепция экономической безопасности России, которая предполагает «такое состояние экономики и институтов власти, при котором обеспечивается гарантированная защита национальных интересов, социальная направленность политики, достаточный оборонный потенциал даже при неблагоприятных условиях развития внутренних и внешних процессов» [39].
А в качестве ключевых экономических угроз авторы концепции определяют следующие: усиление структурной деформации экономики; снижение инвестиционной и инновационной активности и разрушение научно-технического потенциала; тенденция превращения России в топливно-сырьевую базу развитых стран; усиление импортной зависимости; утечка из страны валютных ресурсов; углубление имущественного расслоения общества; рост внешнего долга; чрезмерная открытость экономики.
Первое поверхностное представление о национальной экономической безопасности приводит к рассуждениям такого типа, что, мол, «России и народам, проживающим на её территории, испокон веков приходилось бороться за свою независимость». Что при этом авторы подобных рассуждений, на которых они строят далее свои глобальные концепции, понимают под «Россией», «народами», непонятно. Поскольку рассуждения слишком абстрактны и в них все свалено в кучу – страна, государство, нация, этнос, правительство, правящая клика, правящие слои, население – и все это преподносится в подобных рассуждениях как единое целое и как нечто определенное.
Подобная мешанина в мыслях вызывает предубеждение, недоверие. На ней нельзя строить разумные выводы и посылки. Приводится аргумент, что, мол, с одной стороны, приходилось обороняться против явных врагов - татаро-монгольского ига или Наполеона, а с другой - бороться за рынки сбыта, за транспортные пути, т.е. так же завоевывать другие народности, территории, как татаро-монголы и Наполеон. При этом в подобных рассуждениях, как правило, не уточняется, кому приходилась «обороняться и бороться». Предполагается как само собой разумеющееся, что этим вынужден был заниматься весь этнос или «народ» в лице своих лидеров (Петра Ι, Сталина и т.д.). Абсурдность подобной мысли, претендующей стать основой для формулирования принципов политики государства, становится совершенно ясной, как только мы попытаемся вникнуть в смысл понятий, за которыми скрыты различные идеологемы, такие как «государство», «этнос», «народ», «президент» (или «вождь», или «премьер», т.е. политический лидер правящего слоя общества), «социальный слой» и т.п. А потому возникает законный вопрос о важности (и том, для кого) проблемы так называемой государственной безопасности, в каком бы ключе ее ни рассматривали (политическом или экономическом).
Необходимость разработки концепции экономической безопасности некоторые отечественные авторы обосновывают весьма странным образом. Мол, экономика СССР со временем все более отставала от экономик развитых стран; причем особенно в последние десятилетия ушедшего века - из-за своей открытости. Ссылаются на цифры, приводимые С.Ю. Глазьевым [40]. Открытость экономики якобы позволила зарубежным производителям захватить российский рынок, вследствие чего в экономике России начался резкий спад производства. И потому под угрозой находится национальная безопасность России.
В рассуждениях подобного рода, в которых осуществляется подтасовка фактов и данных, с первого же взгляда можно обнаружить несуразицы следующего рода. Во-первых, встает вопрос, когда (в какие годы конкретно) и в чем проявилась открытость экономики России в ХХ в. До 1990 гг.? Россия, находившаяся в жестких правовых, политических и экономических рамках СССР, вплоть до 90 гг. ХХ века, никак не могла проявить свою открытость в каких-либо областях. Либо «открытость» авторами таких рассуждений понимается весьма специфически, о чем публика не знает. Во-вторых, как и где зарубежные производители захватили российский рынок в конце ХХ века? В каких сферах, отраслях? По всем данным официальной и неофициальной (опубликованной) статистики отечественный (российский) рынок пока еще в подавляющей своей части закрыт! Может быть, имеется в виду «голландское мясо» или «итальянская пицца», но это несерьезно.
На основании подобных надуманных допущений далее ведут рассуждения о том, что вследствие проникновения в экономику России зарубежных производителей начался резкий спад производства, который привел к угрозе национальной безопасности России и к резкому падению уровня доходов населения. Резонно возникает вопрос: почему другие экономики (например, Западной Германии, Японии) при своей открытости не отстали, как якобы из-за этой «открытости» отстала экономика России, а резко пошли на подъем?! Авторам, которые строят свои концепции национальной экономической безопасности на подобных посылках, не уйти от ответов на подобные вопросы, если они хотят, чтобы их концепции рассматривались серьезно.
* * *
Библиография к 3.2 [Б]
32. Карамзин Н.М. История Государства Российского. Книга 1. Т. 1,2,3,4. – М.: КНИГА, 1988. Т.1, с. 134.
33.См.: Практика глобализации. Игры и правила новой эпохи. Под ред. М.Г. Делягина. – М., ИНФРА, 2000. Также: http://www.imperativ.narod.ru/del/del-pref.html (http://www.imperativ.narod.ru/del/del-pref.html)
34. Там же.
35. Там же.
36. Там же.
37. Там же.
38. Там же.
39. Экономическая безопасность: Производство – Финансы – Банки / Под ред. В.К. Сенчагова. М.: Финстатинформ, 1998, с. 621.
40. Глазьев С.Ю. Как добиться экономического роста (Макродинамика переходной экономики: упущенные возможности и потенциал улучшения). // Российский экономический журнал, 1996. № 5, с. 7. См. также: Глазьев С.Ю. Геноцид. Россия и новый мировой порядок. Стратегия экономического роста на пороге ХХΙ века. – М., 1997, с.164-165.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.2. [В] Глобализация экономики и экономическая безопасность

Поскольку тема «экономической безопасности» среди исследователей в последние годы приобрела значимость актуальной, то мы, хотя бы кратко, должны проанализировать основные посылки концепции, а именно «критерии» и «пороговые значения» экономической безопасности.
В качестве критериев «экономической безопасности» выделяют следующие параметры: 1) ресурсный потенциал и возможности его развития; 2) эффективность использования ресурсов, капитала и труда, ее соотношение с соответствующим уровнем в развитых странах; т.е. конкурентоспособность экономики; 3) целостность территории и экономического пространства, суверенитета, независимости и возможность противостоять внешним угрозам; 4) социальная стабильность и условия предотвращения и разрешения социальных конфликтов [41].
При внимательном рассмотрении данных критериев обнаруживается, что некоторые из них, например, первый, третий и четвертый имеют отношение вообще к любой экономике, т.е. они имеют всеобщий характер. Или, иначе говоря, их применение к конкретной национальной экономике имеет смысл только в том случае, если данные оценки национальной экономики рассматриваются в сравнении с такими же оценками других, ведущих экономик. Но в этом качестве они, скорее, оценки экономического роста, чем экономической безопасности.
В качестве показателей экономической безопасности выдвигаются следующие: 1) уровень и качество жизни; 2) темп инфляции; 3) норма безработицы; 4) экономический рост; 5) дефицит бюджета; 6) государственный долг; 7) встроенность в мировую экономику; 8) состояние валютных резервов; 9) деятельность теневой экономики. Данные показатели, так же как и оценки, как мы видели выше, скорее, имеют всеобщий характер. Это становится достаточно ясно, если проанализировать пороговые значения данных показателей, которые предлагаются авторами концепции. Так, по объему ВВП авторы предлагают пороговое значение для национальной экономической безопасности России в размере 75 % от среднего показателя по странам «большой семерки», на душу населения – 50 % от среднего показателя тех же самых стран и 100 % от среднемирового уровня. Конечно, объем ВВП во многом зависит от государственного устройства страны, от менеджмента страны в целом, но также во многом и от темперамента нации, склонности населения данной страны к дисциплинированному труду. Поэтому данный показатель не может прямо служить в качестве оценки экономической безопасности. Пороговое значение доли импорта во внутреннем потреблении населения авторы концепции ограничивают 30 %, в том числе по продовольствию 25 %. Тоже непонятно, откуда такие цифры. Предположим на время, что речь идет об оценке экономической безопасности не России, а какой-либо страны, территория которой частично оккупирована пустыней Сахара. Как в таком случае быть с процентами по импорту продовольствия? Может быть, его вообще не ввозить в страну, тогда будет обеспечена 100 % экономическая безопасность?
Или, например, другое пороговое значение: разрыв между доходами 10 % самых высокодоходных и 10 % самых низкодоходных групп населения, по которому авторы предлагают показатель – 8 раз. Как его соотнести с экономической безопасностью? В древних мирах его пороговое значение было еще больше, чем 8 раз, а империи и их экономики существовали и процветали. В других же случаях значение этого показателя размывалось до величин ниже 8, но страны, государства, империи и их экономики разрушались.
То есть мы видим, что ряд критериев и их пороговых значений надуман и никакого отношения к экономической безопасности не имеет. В самой же концепции «экономической безопасности» преобладает скорее идеологический аспект, нежели экономический. Концепция формулируется не из принципа оптимального экономического развития страны, а из принципа максимального экономического роста, позволяющего данной стране попасть в первую десятку стран. Это нерациональный метод.
А кроме того, возникает вопрос о правомочности вообще концепции «экономической безопасности» экономики отдельно взятой страны. Экономическая безопасность кого или чего? Государства? А что такое государство? Страны, общества? Если верно последнее, то должны быть взяты совершенно иные критерии, поскольку многие показатели экономической безопасности «государства» (чиновничества) противоречат показателям экономической безопасности общества и его граждан. Если экономическую безопасность рассматривать с точки зрения хозяйствующих в данной экономике субъектов, то, как справедливо отмечает цитируемый автор, вмешательство государства в хозяйственную жизнь для обеспечения этой самой безопасности является верхней планкой допустимости вмешательства государства, количественные определения которого (мера вмешательства) пока еще не выработаны [42].
Другой автор, оппонент названной выше концепции «экономической безопасности», предлагает понимать под этим «сочетание экономических, политических и правовых условий, которое обеспечивает в длительной перспективе производство максимального количества экономических ресурсов на душу населения наиболее эффективным способом» [43]. А в качестве показателей экономической безопасности он предлагает использовать среднемировые данные по продукции государственных предприятий, государственному потреблению, государственным расходам, соотношение дефицита и ВВП, темп инфляции и т.д., в сравнении с аналогичными данными по конкретной стране, экономическая безопасность которой рассматривается (по России) [44]. Как видим, и альтернативная концепция «экономической безопасности» имеет тот же самый аспект, который, скорее, относится к критериям определения меры или степени вмешательства в экономику, чем к определению «экономической безопасности». То есть здесь наблюдается тот же самый порок концепции «экономической безопасности», в основу которой закладывают не критерий оптимальности экономического развития, а критерий экономического роста. Сам же по себе рост может как способствовать, так и препятствовать «экономической безопасности».
В заключение приведем сравнительный анализ двух источников, автор одного из которых - Глазьев С.Ю., а авторы другого – его критики – Жуков А.И., Фатеев Д.А. [45].
Первое, на что надо обратить внимание, так это тот факт, что документы, имеющие хождение в высших эшелонах власти, часто оказываются на поверку не совсем достоверными. Так, по мнению, А.И. Жукова и Д.А Фатеева, в таблицах, предлагаемых С.Ю. Глазьевым, в качестве аргументов того, что Россия находится на грани, у «критической черты» «экономической безопасности», нет ни дат, ни исходных данных по поводу предлагаемых в таблицах цифр.
И хотя, судя по цифрам, приводимым Глазьевым С.Ю., «по подавляющему большинству показателей Россия в последнее время (1996 г.) находится за пределами предложенных автором пороговых значений экономической безопасности», «более пристальное ознакомление с данными таблицы» Глазьева С.Ю. «заставляет усомниться в пригодности их применения для анализа каких бы то ни было экономических проблем, поскольку данные о фактическом состоянии российской экономики и общества в подавляющем большинстве случаев не только не совпадают с данными официальной российской статистики, но и довольно существенно отличаются от них» [46].
По мнению критиков Глазьева С.Ю., по некоторым приводимым им показателям, по которым Россия якобы находится у черты «экономической безопасности», пороговому значению некоторых из них «не соответствует не только Россия, но и все страны современного мира за исключением трех крупнейших - США, Китая и Японии. Поэтому, если следовать методике С.Ю. Глазьева, то получается, что по данному показателю (объем ВВП – А.Ф.) почти 99 % стран и более 72 % населения мира оказываются «за критической чертой» экономической безопасности». «Нелепость полученных результатов наглядно проявляется в том, что, например, Эфиопия удовлетворяет большему числу показателей экономической безопасности, чем Бразилия, Парагвай - чем Италия, Пакистан - чем Кувейт и ОАЭ, Нигерия - чем Пуэрто-Рико, Афганистан - чем Андорра, Руанда - чем Аомынь (Макао). Явно противоречит здравому смыслу и тот факт, что страны, валютно-финансовые системы которых не выдержали удара недавнего "азиатского" кризиса - Южная Корея, Индонезия, Малайзия, Таиланд, занимают самые высокие позиции в полученном рейтинге и оказываются наиболее экономически безопасными. В то же время страны, успешно противостоявшие финансовой и экономической нестабильности последнего времени и не допустившие девальвации своих валют - Тайвань, Бразилия, Аргентина, Эстония, существенно от них отстают. Да и лидерство Японии в полученном рейтинге выглядит достаточно странно, поскольку, как известно, вот уже почти десятилетие ее экономика не может выйти из затяжной депрессии» [47].
«Вполне понятно, что показатели, предложенные С.Ю. Глазьевым, не могут быть использованы для анализа проблем экономической безопасности ни с теоретической, ни с практической точки зрения. Означает ли это, что не существует сама проблема экономической безопасности, а сегодняшняя Россия является экономически безопасной страной? Очевидно, нет. На самом деле состояние экономической безопасности (экономической опасности) характеризуется другими показателями… Под экономической безопасностью страны понимается такое сочетание экономических, политических и правовых условий, которое обеспечивает устойчивое в длительной перспективе производство максимального количества экономических ресурсов на душу населения наиболее эффективным способом» [48].
* * *
Исследователи начала ХХΙ в., занимающиеся проблемами глобализации, спорят по вопросу отставания экономики России в темпах роста от ведущих экономик мира. При этом смещается акцент с путей и методов вхождения в процесс глобализации, более или менее безболезненных для населения страны, на темпы роста экономики как самоцели развития. Так, вначале постулируется, что «только научный прогноз способен стать основой комплексной программы возрождения России, отсутствие которой негативно влияет на трасформационные процессы в стране» [49]. Далее заявляется, что по подсчетам цитируемых авторов отставание России при любом сценарии развития от США будет примерно на 20 лет [50]. И делается вывод, что, если Россия хочет оказаться в числе стран – лидеров глобализации, ей необходимы темпы развития, значительно превышающие темпы удвоения ВВП страны за ближайшие 7 лет [51].
Таким образом получается, что, как и в 60-е гг. ХХ в. при режиме Н.С. Хрущева, политические амбиции не позволяют рассуждать здраво, а выводят страну и ее население на трассу очередных гонок. Спрашивается, за чем и для чего эта гонка? Чтобы опередить какие-то государства в процессе «глобализации»? А нужны ли такие гонки для населения страны? Возможно, рациональнее будет не создавать некие «программы развития» для этих самых гонок в глобализации, а дать населению страны спокойно жить?!
Эти и подобные им амбиции так называемых государственников ни к чему хорошему не приведут. Плодами подобной политики, проводившейся в прошлых столетиях, становились лишь амбициозные заявления о первенстве в гонке, но ничего положительного для экономической жизни населения они не приносили.
* * *
Библиография к 3.2. [В]

41. Цит. по: Гаврилов А.Н. Выбор критериев экономической безопасности / В сб.: Некоторые проблемы экономической действительности начала нового тысячелетия / Под. ред А.Г. Феоктистова, А.М. Маковского. СПб: Из-во СЗТУ, 2001, с .66.
42. См. там же, с. 69.
43. Илларионов А. Критерии экономической безопасности // Вопросы экономики, 1999. № 10, с. 35-58.
44. Там же.
45. Жуков А.И., Фатеев Д.А. Показатели экономической безопасности по методике С.Глазьева // Технологическое оборудование и материалы, 1997. №12.
46. Там же.
47. Там же.
48. Там же.
49. Подберезкин А.И., Коровников А.В. Россия и мир в период глобализации: В поисках концепции долгосрочного развития. – М.: «Финансовый контроль», 2003, с. 3.
50. Там же, с. 80.
51. Там же.
* * *
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности
Продолжение

3.3. Пределы прогнозирования экономической реальности

В области прогноза имеются наработки отечественных исследователей. По теории прогноза, его целям, методам, принципам существует обширная научная литература. Так, работы Лопатникова Л.И. и Уткина Э.А., Бетяева С.К. уточняют само понятие прогноза [52]. В работе Черныша Е.А. - цели прогнозирования [53]. Авторы учебного пособия под редакцией Морозовой Т.Г. и Пикулькина А.В. излагают основы методологии прогнозирования [54]. В работе Эрлиха А.А. осуществляется классификация методов прогнозирования [55]. В работах Гольцберга М.А., Колотия В.М., а также Баканова М.И. и Шеремета А.Д. проводится анализ методов прогнозирования [56].
Прогнозирование тенденций экономического развития предполагает создание определенной модели той или иной действительности и ее тенденций. Создание моделей, моделирование в научных исследованиях с глубоких времен применяется практически во всех отраслях знаний. Под моделью, видимо, следует понимать материальный или мысленно представляемый объект, который в процессе исследования замещает объект-оригинал так, что его непосредственное изучение дает новые знания об объекте-оригинале. Сам процесс моделирования предполагает построение, изучение и применение моделей, которые позволили бы спрогнозировать тенденции объекта-оригинала. Модель помогает как-то исследовать проблему объекта в тех случаях, когда обстоятельства не позволяют исследовать сам объект непосредственно, или же подобное исследование потребует много времени и средств.
В моделировании предполагается, что процесс познания объективной реальности с его помощью по необходимости осуществляется в несколько этапов. Вначале это построение модели объективной реальности, сравнение ее с оригиналом (обнаруженные недостатки после первого этапа моделирования, обусловленные малым знанием объекта и возможными ошибками в построении модели, должны быть исправлены на следующих этапах моделирования). Затем уточнение модели и т.д., до тех пор, пока прогноз, построенный на основе модели, не будет в достаточной мере достоверным.
Кроме того, любой (глобальный или локальный) экономический прогноз требует определенной методики выбора существенных, с точки зрения достоверности прогноза, макроэкономических показателей данной экономики. К сожалению, в этом вопросе среди экономистов нет единого мнения [57].
Одним из подобных методов является использование «системы опережающих индексов», по которому подбираются такие показатели, «у которых поворотные точки наступают раньше, чем у экономики в целом», что позволяет прогнозировать вероятностное приближение спада или подъема [58]. Другим методом, способным привести экономистов к единству в оценке прогнозов экономического развития, может оказаться «метод сравнительного анализа первых производных тренд-функций, описывающий временные ряды макропоказателей» [59]. Во всяком случае, опробованный на примере расчетов временных рядов валового общественного продукта (официальные советские данные) и валового национального продукта (американские данные) в период с 1950 по 1985 гг, он показал почти идентичные тенденции в отечественной экономике в трех выделенных для анализа периодах (1950-1964 г.; 1965-1978 г.; 1979-1985 г.) [60]. Это дает надежду, что со временем будет разработана единая, признаваемая большинством исследователей и достоверная методика расчетов тенденций экономического развития (прогнозов).
Однако среди некоторых исследователей бытует и мнение о том, что в экономике нельзя делать прогнозы, поскольку наши волевые экономические действия, которые мы совершаем как участники процесса, тенденции которого пытаются спрогнозировать, воздействуют на эти процессы и тем самым изменяют их тенденции.
Все же нам представляется, что прогнозирование будущего развития экономики в определенной степени возможно. Но оно имеет свои границы, или ограничительные факторы. Для хорошего прогноза, который с вероятностью более пятидесяти процентов так или иначе оправдается (подтвердится) в будущей реальности, не обязательно иметь огромный штат сотрудников и большое количество конкретной информации, в которой человеческий мозг может заблудиться – принять за основную причину глобальной тенденции незначительный факт или, напротив, упустить важную причину. В конечном итоге, никакое предсказание будущего не может подтвердиться на практике на все 100 %. Даже если бы человечество обладало сверхмощным компьютером, который смог бы вобрать в свою память все факты и события, происходящие на земном шаре, то даже он не смог бы определить будущее полностью. Во-первых, хотя бы потому, что это будущее надо прожить, а следовательно, вся картина событий и фактов ежесекундно меняется. Во-вторых, мы живем не в изолированной области космоса, а в бесконечной вселенной; и все ее факторы, безусловно, влияют на жизнь на земном шаре.
К тому же, практика реализовавшихся прогнозов показывает, что, как правило, их делают люди, отнюдь не обладающие мощным штатом сотрудников, но имеющие определенную интуицию в отношении тенденций развития. Достаточно сослаться хотя бы на пример Л.Н. Гумилева, который смог интуитивно вычислить «пассионарность» этносов.
Однако в экономическом исследовании глобальное предсказание развития той или иной экономики и не должно быть целью. Часто именно этого требуют и хотят получить политики. Прагматичность политиков и власть имущих заставляет их с завидной назойливостью заглядывать в завтрашний день, предугадывать свои политические позиции и выгоду (либо потери), которые они могут принести. Именно потому прогноз по заказу политиков, государственных аппаратов должен быть обоснован, по их мнению, огромным пластом часто совершенно никчемной статистической информации, например, о предполагаемом количестве выплавляемой стали в следующем финансовом году в данной стране. Это количество может привести несовершенный ум к необоснованному заключению о тенденциях производства, например, оружия в данной стране.
Собственно, подобный заказ и давался ведущим аналитикам правящим аппаратом в бывшем Советском Союзе. Этим занимался огромный штат специалистов по планированию и прогнозированию. Только для составления прогноза на 1986-2005 гг. было подготовлено свыше 50 томов материалов. И лишь ведущие аналитики с широким мышлением могли из всей этой огромной массы статистической информации вывести более или менее правдоподобную картину будущего, которая не отличалась большим оптимизмом для советской экономики. Видимо, наиболее убедительным прогнозом был тот, который представлял достаточно мрачную картину экономических тенденций. Видимо, также именно поэтому для изменения негативных тенденций были воплощены в жизнь кампании, вначале «ускорение научно-технического прогресса», а затем и «перестройка». Надо полагать, что менеджмент советской экономики предвидел возможный будущий ее крах. Экономические тенденции последних предперестроечных лет и десятилетий должны были лечь в основу одного из сценариев возможного развития. Один из ведущих специалистов по прогнозу советской экономики в тот период времени, академик А.Г. Аганбегян на основе огромного исследовательского материала говорит об этом так: «Если такой сценарий сделать применительно к нашей стране, положив в его основу социально-экономические тенденции за последние 15 лет, то картина будет тяжелая. Негативные тенденции, проявляющиеся в экономическом развитии страны в этот период, вызовут стагнацию, кризис, снижение жизненного уровня населения» [61]. Мягко было сказано академиком, видимо, чтобы не очень сильно огорчать правителей.
Заблуждением является представление, бытующее среди политиков, что, чем больше информации, чем больше цифр и фактов, тем лучше окажется прогноз. Госплан в бывшем Советском Союзе обладал полной статистической информацией о количестве населения, о ресурсах, о количестве засеянных площадей. Однако осенью, в период сбора урожая, государственной внешнеторговой организации «Экспортхлеб» делался заказ на покупку зерна за рубежом, поскольку собранное на полях страны количество никогда не совпадало с контрольными цифрами Госплана.
В 90-е годы в проблематике прогноза выявились новые аспекты, которых не было ранее. Во-первых, были приняты различные законодательные акты, касающиеся прогнозирования и программирования (см., например, Закон № 159-ФЗ «О государственном прогнозировании и программах социально-экономического развития Российской Федерации» от 9 июля 1999 г.). По этим законодательным актам, прогнозы должны включать количественные показатели и качественные характеристики макроэкономики. Во-вторых, в составлении прогнозов в 90-е годы появилась определенная специфика. Как пишет В. Ивантер, «с точки зрения макроэкономической динамики в нашей стране традиционными являются задачи среднесрочного и долгосрочного прогнозирования на временных интервалах 5-7 лет и более 15 лет. До 1991 г. краткосрочные прогнозы не входили в сферу интересов научных учреждений, профессионально занимающихся прогнозированием, поскольку их задачей было не просто прогнозирование вообще, а прогнозы развития национальной экономики, народного хозяйства, и на макроэкономическом уровне не требовались краткосрочные прогнозы. Экономика в нашей стране была плановой, поэтому на макроуровне не было проблем краткосрочного прогнозирования, но только оценка хода выполнения плана; этим и занимались ученые. После 1991 г. появилась вполне содержательная проблема, которая связана с тем, что возникло новое поле исследования - поле краткосрочных прогнозов. Начались принципиальные работы по прогнозированию процессов текущей конъюнктуры» [62].
Полная статистическая и фактическая информация о прошлых (прошедших) событиях не является достаточным основанием для того, чтобы прогноз оказался достоверным более чем на 80 %. Аналитикам требуется еще и интуиция. Прогноз любого развития - это не наука; он выходит за рамки науки. Он может иметь онаученную форму. Но это не меняет существа дела. Он, так же, как и результат того или иного научного исследования, результат опыта, в ходе которого исследователь получил положительный или неожидаемый отрицательный эффект, находится за пределами науки. Как продукт создателя, являющийся результатом его деятельности, но не составляющий сущности самого создателя, точно так же и прогноз. Он может быть результатом научного исследования, но не составляет его содержания.
В любом прогнозе нельзя увлекать себя фактами, но необходимо ощутить, если хотите, почувствовать инстинктом, тенденции развития. У прогноза должен быть широкий кругозор. Мы не можем знать свое будущее, иначе оно перестает быть «будущим», но мы можем предполагать вероятные сценарии (варианты) развития нашего будущего.
Здесь необходимо сказать еще об одном аспекте, касающимся экономического прогноза. Серьезные аналитики никогда не связывали и не связывают экономический прогноз с идеологией. Поскольку они понимают, что те или иные тенденции экономического давления заставят со временем измениться и идеологии правящего режима. Так, например, перед решением вопроса о предоставлении финансовой помощи для осуществления экономических реформ в СССР в 1991 г. аналитики Международного валютного фонда в качестве критериев оказания внешней помощи со стороны МВФ на первый план выдвигали, прежде всего, конкретные экономические программы: либерализация цен, снятие рамок по действию внутренней и внешней конкуренции, осуществление прав собственности, поощрение частной инициативы и т.д. [63] . Экономист, естественно, поймет, что осуществление даже таких, на первый взгляд, «невинных» экономических мер, приведет к коренному изменению режима власти, к перераспределению менеджмента экономикой между административным центром ее управления к локальным, региональным и даже местным центрам управления.
Конечно, идеологи и политики при этом будут говорить, что при такой экономической помощи произойдет развал «державы». И они будут правы. Поскольку при этом действительно будут происходить глубинные процессы перераспределения власти, менеджмента и в одной и той же (территориально) стране может произойти смена политического режима и всего общественного строя. Это закономерно. Поскольку именно экономическая деятельность населения, осуществляющаяся в тех или иных социальных, правовых пределах, и формирует, в конечном итоге, тот или иной политический режим. Насильственным путем можно задать таковой режим заранее. Но всякое насильственное действие со временем получает адекватную реакцию, порожденную инстинктом выживания населения страны. Это и было доказано всем существованием СССР и его концом. Так называемый развал СССР есть не что иное, как адекватная реакция народов, его населяющих, на попытку политиков искусственно втиснуть тенденции их развития в определенные идеологические и политические рамки. Чем больше центростремительные усилия политиков по созданию мощной или сверхмощной «державы», тем сильнее центробежная реакция народов, ее населяющих. Это было известно мыслителям еще в ХVΙΙΙ веке. «Для всякого Политического организма есть свой максимум силы, который он не может превышать и от которого он, увеличиваясь в размерах, часто отдаляется. Чем более растягивается связь общественная, тем более она слабеет; и вообще Государство малое относительно сильнее большого… Одни и те же законы не могут быть пригодны для стольких разных провинций, в которых различные нравы, совершенно противоположные климатические условия и которые поэтому не допускают одной и той же формы правления… Правители, обремененные делами, ничего не видят собственными глазами – Государством управляют чиновники. И вот уже необходимы особые меры для поддержания авторитета центральной власти, потому что столько ее представителей в отдаленных местах стремятся либо выйти из подчинения ей, либо ее обмануть; эти меры поглощают все заботы общества; уже нет сил заботиться о счастье народа; их едва хватает для защиты его в случае нужды; так организм, ставший непомерно большим, разлагается и погибает, раздавленный своею собственной тяжестью» [64].
* * *
Итак, подведем краткие итоги. Во-первых, представляется, что экономический прогноз возможен. Но он не есть предсказание, которое стоит вне науки. Он есть описание существующих тенденций, наблюдаемых ныне, и возможных альтернатив их динамики. Во-вторых, он требует определенной формализации исследовательского процесса, т.е. создания определенных моделей и применения определенных методик, адекватных исследуемым процессам. В-третьих, доброкачественный прогноз тенденций развития необязательно предполагает огромный массив статистических данных; здесь самое главное нащупать, уловить наиболее важные тенденции. И, наконец, чаще всего наиболее истинным оказывается прогноз, касающийся не краткосрочных и локальных экономических событий, а таких, которые затрагивают динамику поведения огромных масс населения и выходят за рамки десятилетий. Видимо, это связано с тем обстоятельством, что в достаточно длительные промежутки времени и при участии в процессах огромных масс населения сходит на нет, размывается влияние на эти процессы субъективного фактора, волевое действие участников процесса, который тем самым приобретает более или менее объективный характер и потому поддается более точному прогнозированию.

* * *
Библиография к 3.3

52. См.: Лопатников Л.И. Экономико-математический словарь. Словарь современной науки. Изд. 4-е, перераб. и доп. М.: «АВF», 1996; Стратегическое планирование. Под ред. Э.А.Уткина. М.: Ассоциация авторов и издателей «ТАНДЕМ», Экмос, 1998; Бетяев С.К. Научный прогноз: сущность и возможности. Вестник Московского ун-та. Сер. 7. Философия. № 2, 1999.
53. Черныш Е.А. Прогнозирование и планирование: Уч. пос. М.: Приор, 1999.
54. Прогнозирование и планирование в условиях рынка: Уч. пос. для ВУЗов. / Под ред. Т.Г.Морозовой, А.В. Пикулькина. М.: Юнити-Дана, 1999.
55. Эрлих А.А. Технический анализ товарных и финансовых рынков. Прикладное пособие. 2-е изд. М.: Инфра-М, 1996.
56. Гольцберг М.А., Клотий В.М. Прогнозирование тенденции экономического развития. – Киев: Наукова думка, 1989; Баканов М.И., Шеремет А.Д. Теория экономического анализа: Учебник. 3-е изд., перераб. – М.: Финансы и статистика, 1995.
57. См.: Славкина М.В. Метод сравнения макроэкономических показателей как средство выявления динамики развития народного хозяйства // сайт: www.hist.msu.ru/Science/LMNS2002/44.htm (http://www.hist.msu.ru/Science/LMNS2002/44.htm).
58. См.: Смирнов С. Система опережающих индикаторов для России // Вопросы экономики, 2001. № 3,; так же сайт: www.finansy.ru/publ/pmacro002.htm (http://www.finansy.ru/publ/pmacro002.htm)
59. См.: там же.
60. Там же.
61. Аганбегян А.Г. Советская экономика – взгляд в будущее. М.: Экономика, 1988, с. 235.
62. Ивантер В. Экономическое прогнозирование в России: реальность и перспективы / Социально-экономические проблемы переходного общества: Из практики стран СНГ. – М.: Наука, 2000, с. 105.
63. Экономика СССР. Исследование состояния экономики СССР по запросу участников Совещания в Хьюстоне. – Международный фонд «Культурная инициатива», 1991, с. 97.
64. Руссо Ж.Ж. Трактаты. М., 1969, с. 184.
Продолжение следует

Теоретические аспекты прогнозирования экономической действительности

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Обратимся к главным выводам, которые следуют из проведенного исследования.
Целью любого прогнозирования экономической реальности является раскрытие практически возможных тенденций развития в ближайшем и дальнем временном периоде. Возможность определить преобладающую динамику экономических процессов означает избавление от массы ошибок в тактике экономического менеджмента в настоящем.
Для любого прогноза необходимы цели, задачи, методика и пр. инструменты анализа. Они достаточно хорошо, на наш взгляд, разработаны в отечественной научной литературе. Но все же главное – это соотнести то, что прогнозируют, и то, какие главные составляющие взять для подобного прогноза.
Как нам представляется, в данном исследовании нам удалось в общих чертах совместить одно с другим. В качестве цели прогнозирования были взяты преобладающие тенденции экономического развития отечественной экономики. В качестве главных составляющих для него был осуществлен анализ современных тенденций мирового хозяйства; влияния государства на экономический процесс; наконец, участия индивида в этих процессах. И, пожалуй, главной составляющей является как раз третий элемент, поскольку без экономических действий индивидов все остальное (политика государств, процессы глобализации, экономический рост и т. д. и т. п.) «повисает в воздухе».
В качестве отправного момента в исследовании мы взяли индивида-работника (носителя рабочей силы), поставленного в конкретные условия экономических процессов, родившихся естественно-экономическим путем, либо навязанных ему государственной структурой власти в форме определенного хозяйственного механизма.
Как и в предшествующем труде [65], мы пришли к заключению о том, что рабочую силу необходимо признать в качестве объекта экономических отношений в любом общественном производстве. Данные экономические отношения по поводу рабочей силы составляют ее социально-экономическую форму. Посредством экономической категории «рабочая сила» экономическая теория фиксирует наличные отношения. В их структуру входят и отношения собственности на рабочую силу. Существование последних доказывается фактами истории способов производства, формаций, этапов разных типов экономик.
Объективная основа активности или пассивности индивида в тех или иных экономических процессах, направленности его экономических действий, объективная основа самостоятельности и инициативы производителей, наконец, предприимчивости в экономических процессах, содержится в том или ином типе структуры социально-экономической формы личного фактора производства
Проведенный анализ дискуссий на этот счет показал, что отечественное обществоведение резко отличалось и отставало от реальной социально-экономической практики. Оно не отражало реальной действительности, было идеологизированным, а потому и не могло осуществить прогноз реальных тенденций развития. Это касается практически всех важных сторон жизни населения бывшего СССР, а затем уже России как нового самостоятельного государства (в том числе, экономики, политики, права).
Экономико-политический режим власти, существовавший в бывшем СССР, по своей сути не соответствовал даже той доктрине, опираясь на которую его создавали. По марксистской доктрине данный строй, как якобы выросший естественно-историческим путем из предшествующего «способа производства» (капитализма), должен был бы продемонстрировать свои преимущества перед последним, прежде всего, по следующим параметрам:
1) экономической реализации общественной собственности (как естественного результата более высокого уровня обобществления производства) в доходах членов ассоциации, но не государственных органов и ведомств;
2) личной экономической свободе производителя, при сохранении достигаемой в условиях капитализма юридической свободы человека;
3) более высокой производительности труда, чем в капиталистическом производстве.
Наконец, данные социально-экономические параметры должны были бы отразиться и в более высоком уровне жизни населения.
Ничего из этого в существовавшей советской системе не проявилось. Это был тупиковый путь в развитии человеческой цивилизации; тоталитарный режим, в котором присутствовали «элементы» разных способов производства, и который, по своей сути, не соответствовал даже названию, которое ему дали его организаторы. В нем преобладало внеэкономическое принуждение производителя (как при рабстве, феодальной зависимости или в «азиатском» способе производства), которое убивало всякую производственную инициативу, всякую экономическую активность.
Оно становится наиболее широкой базой социально-экономического строя, воспроизводя свои рабские и крепостнические формы во всех сферах жизнедеятельности общества и его членов, заражая ими даже такие сферы, как искусство, культуру в обществе, мораль и нравственность населения. И поскольку оно убивает всякую экономическую активность работников, низводит систему экономических отношений до самого примитивного уровня, то оно не может иначе функционировать в качестве целостного общественного строя, как только посредством воспроизведения некоторых, необходимых для своего собственного сохранения, экономических процессов с помощью постоянного насилия.
Любое смягчение, любая «либерализация» насилия неизбежно ведет к развалу данного правового режима, а вместе с ним и данного социально-экономического строя. Именно поэтому такие формы факторов производства, как частная собственность на средства производства и личная (индивидуальная) собственность на рабочую силу, являющиеся враждебными внеэкономическому принуждению, можно определить в качестве наиболее важных объективных первопричин экономической активности индивидов.
Для экономического прогноза важно определиться, в какой экономической системе координат находится объект анализа. Стабильная ли это экономическая система, самодостаточная, в которой, тем не менее, могут быть взлеты и падения, а потому и переходные экономические формы от одного этапа развития к следующему в рамках одной и той же системы. Либо объекты исследования разные – переход от одной экономической системы к другой, при котором не может быть преемственности, а только ломка старых экономических форм и рождение новых.
Анализ показал, что в современных теоретических исследованиях, касающихся данного вопроса, наблюдается большая путаница. Не задумываясь над существом вопроса, исследователи часто смешивают этапы развития в рамках одной и той же экономической системы с этапами перехода от одной экономической системы к другой, приписывая этим одноименным периодам свойства и признаки, которыми они не обладают. Это приводит к искажению экономической действительности в научных публикациях и, в конечном итоге, к ошибочным экономическим прогнозам.
Поэтому очень важным является вопрос о периодизации экономических процессов. В данном труде автор попытался выявить те признаки или факторы, которые необходимо учитывать при определении периодизации экономической действительности.
В этом смысле анализ общественных дискуссий времен 90-х гг. («перестройки») по основным жизненно важным вопросам нашего бытия помог уточнить статус того экономического порядка, в котором проживало население России до 90-х гг., а стало быть, этапность в экономической динамике предшествующих десятилетий, и выявить тенденции дальнейшего развития.
Кроме того, анализ дискуссий помог уточнить некоторые категории, по поводу которых в отечественном обществоведении разгорались жаркие споры на страницах научных изданий и было много путаницы (в частности, таких категорий, как «эксплуатация», «наемный труд», «собственность на средства производства», «экономический интерес», «суверенитет», «народ» и некоторых других).
По результатам проведенного анализа дискуссий мы можем заключить, что анализируемый период, период так называемой «перестройки» (1985-2001гг.) ошибочно было бы определять как «переходный период». Точнее, его следует называть «периодом перехода» от одной системы экономических координат, где существуют одни «правила игры», к другой системе, где действуют совершенно иные правила. В этом переходе нет преемственности, которая должна была бы осуществляться, если бы происходившие процессы подпадали бы под определение «переходного периода». Здесь присутствовала ломка одной системы и возникновение другой, а не переход от одного этапа к другому той же самой системы, как, например, это происходило в Советской России с начала до 80-х годов ХХ столетия. Здесь происходила и все еще продолжается ломка одной системы и возникновение другой, как во времена революции в начале ХХ века.
Как мы выше отметили, важной составляющей экономического прогноза являются параметры вмешательства государства в экономический процесс.
Анализ данной проблемы способствовал, во-первых, уточнению самого понятия «стоимость». Под «стоимостью» или «экономической ценностью» мы понимаем энергию человеческого труда, заключенную в произведенном продукте, и переданную посредством обмена этого продукта другим людям, которые и оценивают ее как новую экономическую ценность, или стоимость.
Во-вторых, способствовал уточнению весьма важного для экономической теории вопроса об экономической реализации любой формы собственности.
В-третьих, был решен вопрос об экономических интересах. По нашему мнению, реальным носителем любого интереса всегда является тот или иной индивид. Действительными и существенными являются интересы отдельного индивида, вступающего в те или иные экономические взаимодействия, которые при столкновении с экономическими, политическими, юридическими обстоятельствами и порождают «средневзвешенные величины» взаимодействия разных интересов. Реальным носителем любого интереса является человек, индивид. У него, в его действиях в разной степени проявляются разные интересы. Поэтому действительным или реальным единством всех и всяких видов интересов является круг интересов отдельного индивида, т.е. когда этот реальный носитель в круг своих интересов включает и интересы других частных лиц, членов групп, членов общества. И практические результаты управления экономикой будут зависеть от того, в какие экономические условия поставлен этот реальный носитель разных интересов - индивид.
А главное, проведенный анализ помог прояснить возможные параметры (верхний и нижний пределы) оптимальности вмешательства государства в экономический процесс и сформулировать некоторые аргументы для составления в будущем исследовании формулы функции оптимальности вмешательства государства в экономический процесс.
Наконец, третья внешняя («объективная») составляющая экономического прогноза. Это современные мировые социальные, экономические и политические процессы. На сегодняшний момент они характеризуются как процессы глобализации. Однако анализ показал, что данная общемировая тенденция противоречива.
С одной стороны, есть объективные процессы объединения национальных экономических связей с общемировыми, их включение в последние как естественного составного элемента. С другой, - наблюдается определенная их заторможенность, проистекающая не только из национальных или политических амбиций отдельных государств, претендующих на национальную особенность и самобытность, а потому и на свою особую роль в мировых делах (что отражается в концепции так называемой «экономической безопасности»). Но эта заторможенность имеет также явно проявившийся объективный характер в культурах народов. Культурные, духовные процессы по освоению передовых новейших технологий и реалий, ими порождаемых, отстают от самих этих технологий и экономических процессов, с ними связанных.
Кроме того, анализ показал, что современные концепции осмысления процессов глобализации во многом все еще несовершенны. Практически во всех этих концепциях отсутствует осмысление и определение места в той или иной концепции названным выше противоречивым тенденциям. Поэтому можно сделать общее заключение о том, что существующие на данный момент концепции глобализации остаются все еще пока «сырыми»; они требуют дальнейшей своей разработки.
Наконец, в данном труде мы попытались сформулировать проблему пределов прогнозирования экономической реальности. Во всяком случае, попытка подобного прогноза экономической действительности нами была предпринята в 1990 г. в предшествующем, указанном выше, труде. Там мы охарактеризовали основную тенденцию в развитии административно-командной экономики в краткой формуле следующим образом: смесь внеэкономического принуждения человека с экономическим его принуждением и частичной экономической свободой. Там же мы выдвинули предположение о временном периоде, в течение которого данная тенденция будет преобладающей, а именно, вплоть до начала ХХΙ века, в движении советской экономической системы. И если читатель помнит все события прошедшего десятилетия, которые мы вместе пережили, а также и начала нового тысячелетия, то вы должны с нами согласиться в том, что тот наш прогноз в отношении основной тенденции отечественной экономики ныне вполне подтвердился. Насколько же удалось сформулировать проблему пределов прогнозирования экономической реальности в данном труде, судить вам, читатель.
* * *

Библиография к «Заключению»

65. См.: Феоктистов А.Г. Личный фактор в социалистическом производстве (Критические заметки по методологии исследования). – Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.

* * *

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Один из известных исследователей, действующих в рамках рассматриваемых концепций - М.Г. Делягин. Приведем его посылки. Краткое содержание открытой части его аналитического доклада в 1998 г. состоит в следующем. Он постулирует: «Основные перспективы технологического развития человечества: углубление и приобретение непреодолимого характера разрывами между развитыми и остальными странами, а также развитыми странами, создающими новые технологии, и остальными развитыми странами» [33].

http://rudocs.exdat.com/docs/index-475880.html (http://rudocs.exdat.com/docs/index-475880.html)

...Доклад Эдуарда Пестеля “За пределами роста” был сделан в 1987 г. в Ганновере.

В 1988 г. он был издан почти одновременно в Москве и Париже. В нем обсуждались актуальные проблемы “органического роста” и перспективы возможного их решения в глобальном контексте, с учетом как достижений науки и техники, так и международной обстановки. Доклад как бы подводил итог пятнадцатилетним дебатам о пределах роста и делал вывод о том, что вопрос заключается не в росте как таковом, а в качестве роста. Сегодня актуальность глобальных проблем, перечисленных Э. Пестелем, не только не уменьшилась, а стала еще более тревожной.

Поэтому составители данной книги сочли целесообразным привести в ней обширные фрагменты этого доклада...

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Данное положение весьма спорно. Дело в том, что процессы глобализации проявляются именно в распространении современных технологий и объединения мирового хозяйства прежде всего в этом направлении. Но почему все же проявляется, по мнению М.Г. Делягина, «непреодолимый характер разрыва» между странами? Оказывается, что применению технологий, широкому их распространению в мировом хозяйстве препятствует «обособление».

Когда первый человек научился делать каменный топор - он злобно обособился от зубасто-мускулистых недоразвитых обезъянок, более того - стал тупо использовать оных в пищу.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Обособление работников информационных технологий во внутреннее «информационное сообщество», его сосредоточение в развитых странах; постепенная концентрация «информационного сообщества» мира, а с ним и мирового прогресса, в «наиболее развитых» странах [34]. Но, в таком случае, получается как бы два параллельно идущих процесса. С одной стороны, процесс глобализации технологий и экономик, а с другой, обособление в рамках этого процесса, выделение в особое сообщество субъектов, обслуживающих информационные технологии, от всего мирового сообщества, для которого они их и осуществляют.

Создание новых технологий и т.н. "ИТ" - в-принципе, не имеют ничего общего.
Большинство т.н. АйТи-шников - откровенно туповаты.
Они - потребители, а не разработчики.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Из подобной посылки он делает весьма мрачный прогноз - «прекращение прогресса за пределами развитых стран; социальная и финансовая деградация развивающихся стран»

Абсолютно закономерно.
Ибо отстающий в технологической гонке - отстает навсегда.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

и «возможное резкое замедление прогресса в результате глобального финансового кризиса и деструктивной конкуренции между США и Европейским валютным союзом» [35]. Откуда такие мрачные прогнозы, и что означает «деструктивная конкуренция», или «конструктивная конкуренция», об этом автор не говорит.
Из весьма сомнительных посылок цитируемый автор формулирует столь же сомнительный прогноз: «Все развитие человечества, в том числе в области экономики, определяется сегодня и будет определяться в ближайшее десятилетие достижением нового качественного уровня сразу двумя фундаментальными процессами: развитием новых технологий, в первую очередь информационных, и опирающейся на него быстрой глобализацией конкуренции, в первую очередь на финансовых рынках» [36]. С одной стороны, М.Г. Делягин постулирует, что процесс глобализации в распространении новейших технологий тормозится из-за обособленности ее разработчиков от всего остального мирового сообщества, от ее пользователей,

Полноценные люди и зомбированное стадо - уже давно есть два разных биологических вида.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

а с другой, утверждает вывод об убыстрении процесса развития новых технологий и как результат глобализации конкуренции. Но если разработчики этих технологий все более удаляются от мира пользователей, то вряд ли среди пользователей (а это весь мир) будет проявляться конкуренция за их обладание. Широкая конкуренция может проявиться тогда, когда есть столь же широкий доступ к объекту конкуренции.

Пользователь не может конкурировать за то, чего не понимает.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Две тенденции развития, взятые из совершенно разных сфер (информационные технологии и финансовая конкуренция), он свел в один прогноз. Первая тенденция – бурное развитие новейших технологий, - возможно, будет преобладать весь ХХΙ век, а вторая тенденция есть временная конъюнктура. Он свел вместе глобальную тенденцию развития науки, мысли, культуры, технологии и временный ажиотаж по поводу ставок.
В другом разделе своего труда М.Г. Делягин, помимо всяческих других угроз человечеству, приводит и такую: «технологии формирования массового сознания: постоянная адаптация последнего к формам воздействия на него вызывает объективную необходимость постоянного же обновления этих форм; без получения обновленных технологий, которые появляются сначала в стране-лидере, а уже затем тиражируются в остальных странах, массовое сознание обществ, использующих эти технологии воздействия на него, начнет выходить из-под контроля государства» [37]. Вот где собака зарыта! Утверждение цитируемого автора носит такой характер, как если бы он проверил это массовое общественное сознание на опыте и знает структуру сознания основных слоев общества. Как если бы он посадил сто с лишним миллионов жителей страны за компьютеры определенной фирмы, к которым они привыкли настолько, что уже не могут обойтись без них, провел над ними эксперимент и вывел общую тенденцию мыслительных процессов этих миллионов жителей страны.

Эти эксперименты проведены еще в 1920-х на Соловках.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Но все же спрашивается, а что лучше: контроль группы людей, воплощающих власть в данных территориальных границах и отождествляющих себя с государством, или же контроль другой группы лиц, не имеющих политической власти и не отождествляющих себя с тем или иным государством? Что из этих двух лучше для населения данной страны и для землян, для жителей Земли? Это большой стратегический вопрос, касающийся, в том числе, экономических перспектив землян.
Автор этой концепции приписал капиталу, который занимается разработкой информационных технологий, спекулятивный характер,

Разработка - не капитал, а интеллект.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

действие которого, по мнению автора, ведет к разрушению экономики, в отличие, также с точки зрения автора, от действий капитала, который занимается так называемыми традиционными (не информационными) технологиями, направленными на создание конкретного товара. С одной стороны, М.Г. Делягин строит концепцию, целевая направленность которой – технологический прогресс.

Технология - вторична.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

С другой, отчетливо слышны его призывы остановить действие того капитала, который этот прогресс обеспечивает.
С одной стороны, он якобы излагает общепринятую точку зрения на конкуренцию капиталов. С другой, - в окончательных выводах он показывает марксистскую точку зрения на борьбу капиталов. Один вид капиталов, с которыми «наше» государство может справиться (капиталы по «традиционным» технологиям), не вызывает у него опасений. А вот другие капиталы, с которыми опять-таки «нашему» государству трудно тягаться, становятся для него почему-то «спекулятивными», а потому национально опасными.
«Распад СССР дал развитым странам такую финансовую и интеллектуальную подпитку, что они смогли «на его костях» качественно ускорить свое развитие (различие ориентаций и, соответственно, перспектив Европы и США лучше всего показывает то, что первая впитала финансы, а вторые - интеллект). Таким образом, победив в «холодной войне», развитые страны не просто уничтожили своего глобального противника, как мы привыкли думать.

Вы сами выше описали технологии мозгофейка - поэтому не суть важно, "...как Вы привыкли думать..."

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

Они сделали гораздо большее: они захватили и освоили его ресурсы - правда, использовавшиеся из рук вон плохо (социализм отличался от капитализма в том числе и тем, что, готовя лучшие в мире человеческие ресурсы, объединял их в организации худшими способами)» [38].
Автор данного пассажа является одним из адептов «новой» концепции «глобализации». Глобализацию он обозначил трояко: «как объективную тенденцию в мировом сообществе, как международный проект и как концепцию». Приведя общие фразы о «международном проекте» глобализации как о создании кем-то «глобальной американской империи»,

В чем для Вас проблема признать очевидный факт - США победили в цивилизационной гонке.

Цитата: alex_fag от 14 Апреля 2013, 08:23

указав на некоторые мировые тенденции экономического развития (которые, кстати, в той или иной форме существовали всегда) как на проявления глобализации на практике, значительное внимание в своем сообщении он уделяет концепциям глобализации, которые, по его мнению, укладываются в основном в два вида: однополярная (или моноцентрическая) и разнополярная (или полицентрическая). И здесь открывается огромное поле для творчества.
Дело в том, что, критикуя ту или иную концепцию (а это всего-навсего идеология) и приводя по поводу или без достаточного повода кое-какие данные из экономической статистики, можно почти доказательно нарисовать нужную автору картину тенденций практической глобализации, которая получает внешнее словесное обрамление достоверности, но которая, тем не менее, может не иметь никакого отношения к действительности. А затем из этих шатких посылок построить программу действий конкретных властей в той или иной сфере международного сотрудничества.
Здесь нам важны не сами по себе концепции, от кого бы они ни исходили. Даже если за той или иной идеей стоит сильная финансовая группа, круг влиятельных политических людей, целое государство, она не перестает быть собой. То есть это рабочая гипотеза какого-либо будущего альтернативного развития, ради реализации которого те или иные силы предпринимают или не предпринимают какие-либо практические (экономические, политические и пр.) действия. Как представляется, для науки более важным является все же исследование реальных тенденций развития, которые, конечно, также зависят от того, какие силы осуществляют те или иные действия и какие предпринимаются шаги для воплощения в жизнь той или иной своей концепции развития. Таким образом, любые концепции – это всего лишь аргумент (хотя, возможно, и очень существенный) реальной функции – агрегирование всех существующих противодействий в реально проявляющейся тенденции развития.

В этом и заключается разница между человеком и обезъяной - кто-то занимается развитием, а кто-то предпочитает прыгать за реальным бананом.

Форум на Мурмане

Города на Мурмане => Кировск - сказочный город => Тема начата: alex_fag от 12 Апреля 2013, 22:00